Счастье с другой стороны - Велесов Олег 7 стр.

Мальчик деревянный

Дым шёл из окна второго этажа. Серая струйка лениво выползала через разбитую форточку и рваными клочьями уходила в небо. Я взял рацию, подошёл ближе. Дом хоть и крепкий, но бесхозный: стёкла побиты, дверь на одной петле, крыльцо развалено. От трубы лишь кирпичи по фасаду. Если поджёг, то бомжи, некому больше. Печь, наверное, затопить хотели, или костёр на полу разложили, с них станет. Я кивнул Эдику, чтоб шли с Колюней в разведку, а Малому сказал:

 Линию готовь.

Тот бросился к отсекам как к последней надежде. Сейчас все рукава на снег вывалит, перепутает, разбирайся потом.

 Не спеши,  осадил я его,  работай спокойно.

Малой не услышалвыкинул рукава в сугроб, схватил ствол, уставился на меня. Руки дрожат, в глазах по медали за отвагу. Нет, так не годится. Геройство только мешает, столько глупостей через него наделали. Хотя Малому простительно, молодой ещё, не обожженный. Ему сейчас любой пожар за радость. И не понимает, дурной, что радоваться тут нечему. Я таким же был. Да что явсе. Но это проходит: кого-то время успокаивает, кого-то огонь.

В окно выглянул Колюня Богомолов.

 Бомжатник, командир.

 Люди есть?

 Никого. Сирену услышалиразбежались. Щас мы тут прольём. В пол, зараза, ушёл, но ничё, достанем.

 Справитесь?

 Ещё бы. Давай Малого с линией. И ломик пусть захватит.

 Ладно, работайте,  кивнул я и включил рацию.  «Линда три», ответь «сто третьему».

Рация зашипела:

 На приёме «Линда три», передавайте.

 Прибыл к месту вызова. Дом деревянный, двухэтажный, выселенный. Слабый запах дыма, предположительно мусор. Первый номер подтверждаю, дополнительных не требуется.

 Угроза соседним строениям?

 Угрозы нет.

Пока я говорил, Малой вытянул линию наверх и крикнул водителю:

 Петрович, воду давай!

Шустрый парнишка, толк будет. Я жестом показал Эдику, чтоб поучил мальца со стволом работать. На серьёзном пожаре ствольщиком его никто не поставит, а на мелочёвке почему бы нет. Пусть тренируется. А завтра девчонке своей хвастать будет, как бабушку из огня вытаскивал и сколько раз на него горящие балки падали. И пусть вместо бабушки перепуганный котёнок, а вместо балок опилки из потолочных перекрытийневажно. Зато в её глазах он превратится в того героя, которым сам себя сейчас чувствует.

Я обошёл дом, посмотрел, не дымит ли где ещё. Нет, не дымит. Да и здесь дым уже не серый, а молочный, значит, добрались ребята мои до очага. Подниматься и проверять так ли всё делают, не стал. Бойцы у меня опытные, без начкара знают, что к чему. А подсказыватьтолько от работы отвлекать.

Я вернулся к машине, сел на подножку. Надо подумать, как отчёт составлять, брать этот домик пожаром или мусором оставить. Вроде, инспекция говорила, что перегорают в этом месяце, опять без премии останутся. Ладно, возьму мусором.

В дверном проёме показался Эдик, за ним Колюня. Где-то внутри дома чертыхался Малой, вытягивая линию.

 Уже?

 Почти. Сейчас ещё снизу глянем, для очистки совести, и можно домой,  ответил Колюня.

 Пять минут,  кивнул Эдик.  Мы там дырку в полу расковыряли, соединили первый этаж со вторым, так что если пойдёшь тудаосторожней. Дырка большая получилась, Богомолов чуть не провалился.

 Вы тоже осторожней, отозвался я.  Мне до пенсии год.

 Всё путём, командир, шампанское не любим,  усмехнулся Колюня.

Не любят они. Шутники Я попробовал улыбнутьсяне получилось. Не улыбается сегодня, не выспался. Всю ночь кто-то стучал в стекло, будто клювом: теньк-теньк, теньк. Наверное, голуби. Просились в тепло квартиры с уличной стужи. Вечером телевизор мороз обещал, вот они и стучали. И совсем не думали, что утром мне на работу. Теперь голова болит.

Я встал с подножки и забрался в кабину. Телевизор не обманул: мороз самый настоящий, январский; за нос щиплет, только успевай прикрываться. Не люблю холод. Хорошо ещё, если в части все сутки просидишь, а если выезд? Колюня в таких случаях говорит: неплохая у нас работа, но как пожар, так хоть увольняйся. Весельчак, мать его Мужику сорок лет, а всё ребячится. И не он один. Эдик, вон, куда уж серьёзней, а тоже нет-нет да выдаст номер. На Крещение подбил караул усесться без штанов в снег, а кто первый встанет, с того ящик пива. И ведь сели!.. Идиоты. Весь гарнизон до сих пор смеётся.

Цирк, не работа. В часть заходишь, а в голове будто тумблерщёлк, и ты уже не ты. Словно в клоуна превращаешься. А выходишь обратно, опятьщёлк, и всё, нормальный человек, можно в семью возвращаться. Мне психолог объяснял, что так и должно быть. Если тумблер щёлкать не будетсвихнутся все. Невозможно сутками сидеть и ждать тревоги, психика не выдерживает, вот и куражатся ребята каждый по-своему, спасают себя интуитивно Ладно, пусть будет тумблер. Я не стал спорить, психолог в институте учился, ему видней.

К нашему «зилку» прижалась серебристая «дэу». Принесла нелёгкая. Вот чего тебе здесь понадобилось? Ладно бы второй номер объявили, народу нагнали, было бы кем поначальствовать. А сейчас?

Из «дэу» выбрался Женя Грошев, начальник нашей части. Интересный человек. Когда я его в первый раз увиделмаленького, тщедушногоподумал: покормить бы А когда глазки эти ищущие на меня посмотрели, понял сразуне сработаемся. Угадал. Впрочем, он со всей частью не сработался, я даже не подозревал, что такое возможно.

 Докладывай!

Пришлось и мне на мороз выбираться.

 Нормально всё, Евгений Николаич. Бомжи печку топили, надымили малость. Ерунда

Глазки у него те ещё, но и уши не лучше, ибо слова мои он мимо них пропустил.

 Как всё нормально? А почему второе отделение на гидрант не поставил?

 Зачем на гидрант, тушить-то нечего. Евгений Николаич, у нас пять тонн воды за плечами. Надо будет, мы этот домик смоем к чертям

Грошев надулся.

 Ты чего споришь? Тебе говорят делатьделай.

Действительно, чего это я спорю? Как скажете, дорогой начальник, ради вас что угодно. И кивнул водителю:

 Петрович, свяжись со вторым ходом, пусть на гидрат встают.

 И магистралку пусть тянут!

 И магистралку,  подтвердил я и добавил.  И пусть гидрант заморозят, чтоб в следующий раз, когда тут свечкой всё полыхнёт, мы без воды остались.

Грошев сарказм мой оценил, но отвечать не стал. В часть вернётся и запишет аккуратненько в блокнотик, чтоб потом наверх о шутке моей доложить. Блокнотик у него чуть больше ладони, в зелёном кожаном переплёте. Женя его на столе у себя раз оставил, а я зашёл чего-то. Гляжулежит. Ну я и решил: дай-ка посмотрю, что пишет. Открыл, а там Женя как увидел такое дело, так сначала порозовел, потом посинел, потом дым из носа пустил. А я не удивился, я и без этого знал, что он в отряд про нас барабанит.

 Иди за мной. Посмотрим, как вы работаете.

 Евгений Николаич, ты бы хоть боёвку одел,  остерёг я его,  испачкаешься.

Он отмахнулся. Разумеется, зачем ему бушлат с майорскими погонами на какую-то грязную боёвку менять. Не ровен час, зеваки не поймут, кто тут самый главный. Что ж, дело хозяйское, нам, сирым, оно не по разуменью.

Мы вошли в дом. Длинный узкий коридор завален мусором: бутылки, газеты, тряпьё. На стене плакат советских времён «Колхозной деревнеэлектроэнергию и радио!». В углу у лестницы поломанный сундук. И запах. Не сырой, как пишут в книжкахкакая к чертям сырость, если весь дом в дырах. Пустойтак его Колюня однажды окрестил. Его вроде бы нет, но он есть, это точно. И ощущаешь его не носом, а внутренним чутьём, как опасность, ибо любой нежилой дом это большая нежилая опасность.

 Куда?  спросил Грошев.

Я указал на лестницу.

 Второй этаж.

Мои бедокуры уже успели облить всё водой, так что ступени покрылись ледяной коркой. Скользко. Грошев взялся за перила, но от суровой действительности запустения они и сами едва держались. Он повернулся ко мне, хотел сказать что-то. Но что тут скажешь? Вздохнул и, придерживаясь рукой за стену, стал подниматься.

Второй этаж от первого ничем не отличался: тот же хлам, те же плакаты; только в комнате, где стояла печьстарый пружинный диван и дыра в полу. Не обманул Эдикдыра большая. В такую не то что Колюня, я провалюсь.

 Ну, и где тут очаг?  Грошев присел на корточки у печи и посмотрел в подтопок. Ума палата. Неужели он хочет найти там что-то? Хотя почему бы нет? Был один мальчик, такой же деревянный. Нашёл. Правда искал в другом месте, но главное результат.

 Очаг на холсте.

 Что?

 На полу,  вздохнул я.

Он в самом деле не видит или придуривает? Ребята пол вскрыли, пролили, а он смотрит Куда он смотрит? Малой и тот с первого взгляда разберётся. А здесь целый начальник части. Тушила, мать его. Это не я ему, он мне показывать должен, человек, блин, с академическим образованием.

 Ты же говорил, печь топили.

Судя по интонации, Женя обиделся. Значит, в рапорте не только на шутку сошлётся, но и все прошлые грехи вспомнит. И будущие добавит. Так, на всякий случай, чтоб наверняка.

 Ну да, топили. Ни заслонки, ни поддонауголёк выскочил, попал в щель, загорелось. Евгений Николаич, я что тебе азы объясняю? Ты сам понимать должен.

Он покраснел; глазки судорожно дёрнулись и блеснули. Зря я ему так, лучше бы промолчал. Не буди лихо, как говорят. Погорячился. Теперь он не только на меня, но и на ребят моих рапорт накатает. Жаль. Ребят жаль. Он и так их придирками замордовал, а теперь ещё и премии лишит.

Грошев поднялся, скользнул взглядом по потолку, по стенам, склонился над дырой. Я подошёл ближе, встал сбоку. Ничего больше говорить не буду, пусть смотрит куда хочет.

Женя провёл пальцами по обгорелым краям, нагнулся ниже, заглядывая меж перекрытий. Слишком уж низко наклонилсярука невольно потянулась придержатькачнётся чуть, потеряет равновесие, упадёт. Невысоко, конечно, но шею свернуть можно Рука замерла. А если и в самом деле Упадёт. Как бы случайно. На пожарах всякое бывало, падали. И списать на лёдпоскользнулся. Сколько проблем уйдёт сразу. Сколько проблем! И не осудит никто.

Я почувствовал, что дышу громко. Слишком громко. Он тоже почувствовал, обернулся. Увидел протянутую руку и побледнел, а в глазах страх. Или просьба? Не знаю. Спина взмоклатакая жара И никого, кроме нас. Никого!

Я взял его за локоть, бережно, как младенца, и выдавил:

 Осторожно, Женя. Не упади.

Он сглотнул, обошёл меня по кругу медленно, и уже быстрым шагомк лестнице. Потом побежал. Глаза защипало от пота Быстро бегает. Быстро.

Когда я вышел на улицу, Малой сворачивал рукава, а Колюня с Эдиком стояли у крылечка, курили.

 С чего это начальник так рванул?  спросил Эдик.  Пролетел как на крыльях. Ты его ничем не обидел?

 На нас глянул, будто мы у него трусы украли,  добавил Колюня.  Нервный какой-то.

 Это у него синдром Наполеона,  ответил я.  Сигарету дай Неоправданная агрессия из-за маленького роста. Если прощемелкие мужики бабам меньше нравятся, вот и комплексуют. А наш Наполеон ещё и туп от природы. Руководству попу лизнуть ума хватает, а с подчинёнными ладитьувы, извилины не пляшут. Вот и нервничает. К психологу ему надо.

 Знаешь, командир,  вздохнул Эдик,  тебе тоже к психологу надо. То у тебя тумблеры, то Наполеоныподозрительно.

 А я думаю, лучше водки выпить,  сказал Колюня.  Литр. Или два,  и посмотрел на меня с готовностью.  Сбегать?

Я пожал плечами. Водка на такой работе да ещё в морозвесьма актуально. Литр, конечно, много, а вот бутылочка в самый раз. И согреешься, и душе приятно. Начальство такого не одобряет Да пошло оно это начальство.

 Сбегай, Колюня,  разрешил я и подмигнул водителю.  Вызывай второй ход, Петрович. Пусть подтягиваются.

От беды по краю

От Инютиных Мхов до Бабьего Омута двенадцать вёрст, крепкой лошадке в самый раз добежать засветло, не забывай только в тулуп кутаться да на мороз кряхтеть. Вдоль по обочинам плывут сугробы высотою в пояс и вереницы почивших в покое сосен. Кругом тихо, лишь снег скрипит под полозьями, а солнца свет так и блещет, и, кажется, нет ничего краше, чем жёлтые искры на белом покрове

Но это когда на душе просто и не давит ничто, а когда с места беда сдвинула, то и тишина в тягость, и солнца много не надобно.

 Так и есть,  вздохнул Осмол.

 Чего баешь?  обернулся Матвейка и кивнул, соглашаясь.  Вот и я об том же. А ежели не в Новый Ольгов, а в саму Рязань податься, то и вдвое против выручишь. Вот только не ждут нас в Рязани, там своих людишек хватает. Один только Тимофей Григорьев четыре лавки держит. И ладно бы он, а то ещё Самохваловы братья, да Маслов Адриан, да Мин Минич Шея,  и щёлкнул вожжами.  Но, короста, шевелись!

Одноухий мерин всхрапнул недовольно, но шаг прибавил.

 Я летось сунулся было,  продолжал Матвейка,  да мне харю быстро умыли. На разу и кулак показали, и кукиш. Во как! Так что я боле туды не ходок, пущай иные влазют. Мне теперича и в Ольгове торгу хватает.

Матвейка спрыгнул с саней и пошёл сбоку, держа вожжи обеими руками.

 Разомнусь малость,  сказал он словно оправдываясь.  А ты за весь день и не присел ни разу. Хотя что тебе, бобылю, сделается,  и снова щёлкнул вожжами.  Но, короста!

Матвейка украдкой посмотрел на Осмолане обиделся ли?  нет, не обиделся. И то верно, чего обижаться? Бобыль он и есть бобыль, никуда не денешься. Был бы человек семейный, при хорошем хозяйстве, а так Все пожитки, вон, в заплечной суме поместились. Это у него, у Матвейки, жена да дочка малолетняя, да полные сани добра. Какое ни есть, но богатство.

 Богатство,  вздохнул вслух.  Какое, к бесу, богатство.

Ноне всё, что годами нажито, что родителями особленовсё на поток пущено. Разорение! Раньше степняк глухими местами шёл, брал наживу с наскоку и обратно в степь. Боялись, грабёжники, великокняжьего гнева, сторожились. А этот год ничего не боятся, всё подчистую выгребают, будто век голодали. Сказывают, великий князь сына своего к степнякам послал, чтоб укоротить их норов суровый, да видно княжье слово им не указ. Все украинные сёла пожгли, вот и пришлось бежатьне добро, так живот свой спасти. Эх, жаль-то как, жаль-то как всего. И двор ведь не старый, и банька, и хлев. И овин к Покрову перекрыл. Вот же напасть А всего жальче поля под озимь сеяные

Матвейка встряхнулся. Чего сокрушаться до времени? Юрий Игоревич князь сильный, окоротит чужеземцев. К весне, Бог даст, вернёмся, и что пожжено, то заново отстроимтопором махать привычно. И хлеб под осень уберём.

Осмол вдруг остановился и указал вперёд.

 Глянь-ко Матвей Евсеич, никак идёт кто.

Матвейка натянул вожжи, вгляделся. В самом деле: встречь шли люди, немного, семь или восемь. Шли чередой, шибко, будто запоздать боялись. Первый нёс на плече тяжёлое охотничье копьёрогатину. Но на охотников встречники не походили: не место здесь для охоты, да и собраны по-иному.

И сразу заныло в грудинене разбойные ли? Сейчас самое время лиходейничать, вон сколь находников по дорогам бродит, ленивый не ограбит. Супротив большого обоза побоятся ещё, мало ли чего, а на двоих мужиков да на бабу выйти не страшно.

Но встречники прошли мимо, лишь поумерили шаг, обходя сани краем. Матвейка взял одноухого под уздцы, чтоб не брыкнул на чужаков, и спросил осторожно:

 Отколь будете, люди добрые?

Ответил седой бородач с запалёнными глазами. Кузнец видно. Он бросил на Матвейку короткий взгляд и пробурчал:

 С Порубок.

 Ааа Не бывал там. А куды идёте?

 На Ложву, в ополченье.

 Вона как Ну ступайте. Ступайте. Бог вам в помощь.

Дождался когда пройдёт последний и кивнул в спину:

 Выходит, тяжко князю, одною дружиною не обойтись. Ну да ничего, нам денёчек ещё. К ночи до Бабьего Омута доберёмся, а там прямая дорожка на Муром. И никто уже нас не догонит.

 Спешат,  будто не слыша его, сказал Осмол.

 Знамо дело,  согласился Матвейка.  Так всегда: от беды бегут, а к беде поспешают. Но, короста!

Мерин напрягся, с трудом срывая сани с места. Матвейка поморщился: совсем заморил лошадёнку. Остановиться бы, передохнуть. И овса нет. Чем кормить? На одном сене далеко не уедешь, да и сена чуть осталось. Вот ить жисть, хоть сам в сани впрягайся

Из-под накинутой поверх узлов овчины выпросталась ручонка.

 Тятенька

Матвейка склонился к саням.

 Что ты, Дарёнушка?

 Хлебца бы.

 Потерпи, заинька, на ночь встанемповечерим. Недолго осталось.

Нагнулся ниже, погладил дочь по ладошке, накрыл овчиной с головой.