Хочешь сказать, что следил за мной?
Нет, конечно, ответил я.
Если не веришь мне, спроси маму. Ты за мной не шпионь, и я не буду задавать вопросов о том, во что ты вляпался в Кембридже.
Я сказал, что понятия не имею, о чем она.
Именно в этот момент в комнату вошла матушка, и Эффи сказала:
Мама, Ричард утверждает, что видел меня на Бэттлфилд около шести часов, но ты же подтвердишь, что домой я пришла раньше пяти, не так ли? Пусть он выбросит из головы свои абсурдные фантазии!
Мама посмотрела на меня, потом на нее и сказала:
Ричард, не придирайся к сестре.
Я к ней не придираюсь, просто заметил, что видел ее там. Но если ты утверждаешь, что Эффи была дома в это время, тогда мне нечего сказать.
Мама кивнула, не глядя на меня, села и взялась за рукоделие.
Не понимаю, почему матушка солгала, и, главное, по такому пустяку. Этого нельзя было оставить просто так. Через несколько минут я спросил:
Мама, ты считаешь, что мне не следует поднимать эту тему?
Она стала нервно перебирать рукоделие.
Ты не вправе шпионить за сестрой.
Евфимия торжествующе улыбнулась мне и сказала:
Ричард скучает и всего лишь старается позабавить себя, провоцируя родную сестру. Похоже, он сильно нервничает без того, что у него в багаже. К чему ты так сильно привязан?
Странный вопрос, сказала мама.
Сильно привязан к моим книгам, если ты об этом, ответил я.
Потом я ушел. Неужели она все знает?
* * *
Сильный холодный ветер бушевал весь вечер так, что стены старого дома содрогались под его порывами, словно от огня артиллерии. Но ветер хотя бы развеял туман, и мама сказала, что вскоре наступят холода и выпадет снег. Тогда прибудет мой замечательный багаж!
Половина десятого вечера
Перед тем как подняться, в коридоре перед лестницей я столкнулся со служанкой.
Ты замерзла? спросил я и обхватил ее за талию.
Она даже не моргнула. Я осторожно провел рукой по талии вниз к ягодицам, а потом по животику и сказал:
Похоже, что тебе не холодно.
Она уставилась на меня с нахальной усмешкой.
Я сказал:
Руки у тебя тоже теплые.
Они были обнажены почти до локтя, и я коснулся ладоней. Наклонившись, я ее поцеловал, но она, засмеявшись, опустила голову и выбежала из комнаты.
Поднявшись наверх, я увидел, что служанка наполнила ванну, но вода была уже чуть теплая. Тем не менее я забрался туда, и воздух обжег мою кожу внезапным холодом.
* * *
Какая она худенькая и как легко одета. Все ребра наружу.
* * *
Теперь я вижу, что мама просто души не чает в Евфимии. Готова угодить любой прихоти. Она смотрит на нее, словно скряга на свое золото.
* * *
Я хотя бы постарался откровенно не лгать маме о моем положении в Кембридже, пусть и подвел ее к тому, чтобы она сделала неверные выводы. Эффи гораздо труднее провести, но, обманывая ее, я не чувствую угрызений совести.
Половина шестого
Ни звука, только скрип моего пера.
Сегодня вечером все трое просидели внизу за чтением, вязанием и бренчанием на пианино (распределяйте сами.) В какой-то момент некий демон бестактности сподвигнул меня высказать вслух свои мысли:
Только подумайте, сказал я, насколько иначе было всего полгода тому назад. Мы бы теперь сидели в гостиной на Пребендэри-стрит в ожидании папы.
Обе женщины замерли, но на меня не взглянули. Уверен, они помнили, как старательно мы прислушивались, когда папа поднимался по лестнице, пытаясь понять, в настроении он или, как говорила мама, «не в духе». Если отец спотыкался на ступеньках, то ничего хорошего это не предвещало.
Шесть часов утра
Я заперт в этом доме и в собственном теле. Я хочу парить, реять над простором полей. Проснувшись два часа тому назад, я так и не сомкнул глаз. Как плохо без Как холодно. За последние несколько часов сильно подморозило. Я пишу теперь онемевшими руками. Но хотя бы дороги замерзнут, и, возможно, этот проклятый извозчик рискнет своими колесами. Я сижу тут, закутавшись во все, что можно, но ничто меня не греет, кроме мечты о моем багаже.
Мы с Эдмундом однажды пытались бросить, но продержались лишь два дня. Теперь уже пять. Сегодня ночью было хуже всего. Болела каждая косточка, и подташнивало. При мысли о еде меня выворачивает.
Среда, 16 декабря, семь часов вечера
Наконец-то дождался. Я пишу, а передо мной Дыра в тюремной стене мира, через которую я могу сбежать в сверхреальность воображения! Одним усилием воли я сумею вернуться. Сегодня ночью, когда дом заснет, я покину телесную оболочку и уплыву в открытое пространство.
* * *
Когда я проснулся, свет был слабее обычного, и я заметил лед на внутренней стороне оконных рам и перекладин. Он сформировал толстые наросты. Первой мыслью было, что теперь мой багаж обязательно прибудет.
Потом началось раздражительно беспокойное утро. Наконец мне стало совершенно невыносимо, и я поспешил вон из дома, поднялся по дороге и пошел дальше по тропинке в сторону Бэттлфилда.
Странный случай. Перейдя через косогор, я увидел молодого рабочего в выцветшем красном платке, небрежно повязанном на шее. Он увлеченно беседовал с высоким человеком, похожим на знатного джентльмена, хотя бедно одетого и потрепанного. Когда я приблизился, последний ушел в противоположном направлении, так что я не увидел лица. Тот ли это человек, которого я встретил вчера в сумерках? Не уверен.
Мне стало так любопытно, что я подошел к молодому человеку и спросил, как пройти на Брэнкстон Хилл.
Вид у него был хмурый. Из-за большой выступающей челюсти казалось, что он раздраженно стиснул зубы. Глаза у рабочего были широко распахнуты, будто он ожидал, что его начнут несправедливо обвинять, и заранее злился. Он не смотрел в мою сторону. На мой вопрос рабочий лишь махнул рукой в направлении Брэнкстон Хилла и ушел.
* * *
В три мы отправились в гости к миссис Пейтресс на чай. Проходя по Страттон Певерес, я увидел сестер Куэнс, идущих нам навстречу. Младшенькая болтала, а Энид задумалась о чем-то, отчего казалась еще очаровательней. До чего же красивое создание. Ее взгляд быстро скользнул по мне, и на щеках девушки появился легкий румянец. Я не смог удержаться и через несколько ярдов оглянулся еще раз. На нас смотрела только младшая, но не Энид.
Войдя в теплый дом миссис Пейтресс, мы с Эффи представили маму и расселись.
Говорили мы о морозе, и, когда я упомянул о том, что теперь моей сестре будет легче ходить к миссис Терревест, хозяйка дома спросила:
Я слышала, что эта ледиродственница герцога Торчестера. Она ваш старый друг?
Мама ответила с некоторым смущением:
Вообще-то мы с ней в родстве.
(Странно, что она никогда мне об этом не говорила.)
Разговор зашел о вдовьем положении мамы. И миссис Пейтресс сказала:
Сочувствую вам. Женщине без мужа приходится трудно.
Она занялась чайником. Матушка многозначительно посмотрела на Эффи, а потом задала осторожный вопрос:
Догадываюсь, что вы жили в Солсбери? Когда миссис Пейтресс, улыбнувшись, кивнула, мама сказала:Милый город. Должно быть, жизнь там была непростой.
Да, непростой, произнесла миссис Пейтресс. Я приехала сюда ради того, кто мне очень дорог. Я пожертвовала для него всем, чем может пожертвовать любящая женщина.
Мама покраснела, опустила взор и больше не произнесла ни слова. Спустя несколько минут она встала со словами:
Нам пора.
Думаю, всех удивила внезапность такого решения. В доме мы провели меньше часа.
Прощаясь у дверей, я сказал:
Мы забыли вернуть зонтик, который одолжили у вас.
Мне не к спеху, махнула рукой миссис Пейтресс, но мама сухо произнесла, что очень скоро пришлет его со мной.
Не успели мы сделать несколько шагов, как мама объявила:
Наше знакомство с этой леди закончено.
Мы с Эффи запротестовали, но она с негодованием произнесла:
Я думаю только о тебе, Евфимия. Ты девушка незамужняя и не можешь водиться со скандальной особой.
Домой мы шли в гробовом молчании. Подойдя к развилке, ведущей к особняку, мы услышали звук горна, и через несколько минут раздался стук и грохот повозки. Она ехала от нашего дома, и это был, как я надеялся, тот самый извозчик, который привез меня и мой багаж на Уитминстер. Возница придержал лошадей и, когда мы с ним поравнялись, сказал, что оставил мой багаж возле дома.
Чертовски трудно было на такой узкой дороге, заметил мужчина.
Когда мама протянула деньги, он добавил:
Наконец-то избавился от этой бабы.
Я совсем забыл про кухарку.
Как мне хотелось поскорее добраться до дома и содержимого багажа, но когда повозка уехала, мама сказала:
Ричард, на завтра хочу пригласить мисс Биттлстоун на чай. Пойди к ней и узнай, сможет ли она у нас быть.
Полагаю, это приглашение должно стать попыткой примирения с Куэнсами. Теперь мы отказались от дружбы с единственным человеком в округе, достойным внимания, и пытаемся задобрить ее гонителей!
Я ушел, но вскоре потерял путь и решил расспросить старого селянина в гетрах, свободной рубахе и с мятым, потрепанным цилиндром на голове. У него были роскошные бакенбарды, таких я давно уже не видел: белоснежные и вьющиеся по обеим щекам, словно причудливые украшения. Он держал перед собой незажженную трубку, а голубые глаза его были такими старыми, что показалось, будто он ждал меня здесь с сотворения мира. Узнав у него то, что было нужно, я собрался уходить, но мужчина заметил:
Ваше лицо мне не знакомо. Вы из семьи, которая живет в старом доме Херриард?
Я кивнул.
Этот особнякунылая развалина, сказал он. Знаете, что о нем говорят?
Что там был убит человек, который совратил девушку?
Старик посмотрел на меня с улыбкой.
Убийство совершили ее братья, добавил я.
Да, сказал он. Проклятые Боргойны.
Правда? с удивлением спросил я.
Конечно. А вы знаете про ребятенка?
Я покачал головой.
К тому времени, как в дом пришли братья, девица родила малыша. Убив любовника, они бросили младенца в камин, а ее утащили домой.
Я ужаснулся и поблагодарил его за любопытную историю.
Наконец мне удалось отыскать дом мисс Биттлстоун. Это маленькая халупа с выбеленными штукатуркой стенами и соломенной крышей.
Я постучал в дверь рукой, потому что колотушки не было, и вошел, услышав удивленное бормотанье.
Внутри находилась единственная комната с шаткой лестницей, ведущей в комнатушку наверху. Было холодно. Единственным источником тепла был маленький камин. Хозяйка коттеджа стояла перед ним, держа в руке длинную вилку с нанизанным на нее жирным куском бекона.
О, мистер Шенстоун, какая неожиданность. Я никого не ждала, а вас тем более! воскликнула мисс Биттлстоун.
Я сообщил ей о приглашении мамы. Приглашение самой королевы не могло бы вызвать большую радость.
Старушка уговорила меня сесть в потертое, но некогда красивое кресло.
Она притворно улыбнулась и произнесла:
Тут всегда сидит миссис Куэнс, когда удостаивает меня визитом. Это один из немногих предметов, который я смогла привезти из Челтенхэма.
Мисс Биттлстоун сообщила это с таким пафосом, что мне вдруг представилось, как старушка бежит из охваченного огнем города с креслом на спине, будто Эней, бегущий из Трои с телом отца на плечах.
Она вдруг воскликнула, обращаясь к тощему черному коту:
Тиддлс, не беспокойся, ты свое получишь.
Потом дама сняла кусочек мяса с вилки и протянула животному. Питомец моментально проглотил мясо. Подозреваю, что он питается лучше своей глупой хозяйки.
* * *
Войдя к себе в дом, я чуть не споткнулся о чемодан. Мой восхитительный, огромный, драгоценный чемодан! Он слишком тяжелый, чтобы тащить его наверх, поэтому я достал самое нужное и спрятал у себя в комнате. Потом распаковал остальное и перетащил сюда, наверх.
Пока я ползал на коленях вокруг чемодана, раздался низкий голос:
Вы, должно быть, молодой мистер Ричард.
Я обернулся. Это была мисс Ясс, кухарка, женщина крупная, приблизительно маминого возраста. У нее было мясистое лицо и маленькие черные глазки, словно черные смородинки в недопеченной сдобной булке, и толстые складки кожи, свисающие, как сырое тесто с края противня.
Матушка говорила, что кухарка дурна собой, но реальность превзошла все мои ожидания.
Я спросил, где она работала раньше, и мисс Ясс назвала несколько мест. Похоже, кухарка долго нигде не задерживалась. Ответы ее были смесью дерзости и уклончивости. Я решил узнать, что она любит готовить больше всего. Ее белое, словно бумага, круглое лицо уставилось на меня. Женщина произнесла:
Овсянку.
Ну что же, сварить овсянку могу даже я.
Потом пришла мама и резко спросила:
Мисс Ясс, а обед готовить вы собираетесь?
Женщина нагло взглянула на нее и, развернувшись, словно ломовая лошадь, почуявшая конец пути, потащилась на кухню.
Ричард, не отвлекай ее от работы, сказала мама.
Обед оказался таким же отвратительным, какой выходил у Бетси. Не понимаю, зачем мама наняла помощницу, не умеющую готовить. Но, если честно, кухарка нам не по карману, даже если бы она была Сойер в юбке.
Одиннадцать часов
Двадцать минут тому назад я спустился в гостиную и нашел Эффи в слезах, сидящую на диване. Она отвернулась от меня. Я спросил, в чем дело, и сестра раздраженно ответила:
Думаешь, я могу быть счастлива, живя вот так? Щеголяя в таких заштопанных, выцветших старых платьях, не видя никого неделями.
Я ответил, что мне тоже трудно.
Она с негодованием сказала:
А мы-то надеялись, что ты не станешь создавать нам проблемы, что выучишься и начнешь работать у дяди Томаса.
Я начал защищаться, и она наконец закричала:
Прошу тебя, уезжай!
* * *
Интересно, неужели у нее все еще разбито сердце?
Полночь
Должно быть, мама не знает о бедном Эдмунде и его проклятых родственникахкровожадных пиявках. Семью Эда интересуют не деньги. Они одержимы местью.
* * *
Меня преследует ее милое лицо, ее безмятежность, ее скромное молчание.
О, прекрасная Энид, такая же очаровательная, как ее имя.
* * *
Дорогой дядя Томас!
Вынужден отклонить предложение, поскольку не имею намерения работать старшим управляющим вашего магазина.
* * *
Большая вареная картошка в тесте напоминает огромного белого слизняка. Интересно, где такие обитают?
* * *
Чувствую, как кровь течет по моим венам.
* * *
После длительного перерыва (неделя?) мне кажется, что я пробую в первый раз. Все увиденное имеет особое значение, даже если ускользает от меня, словно я пытаюсь схватиться за клубы тумана. Я плыву среди низких стелющихся облаков, гляжу вниз на дома. Они скопились на зеленом ковре и кажутся игрушечными Я опускаюсь на дерево в сотне футов над землей. Испуганные птицы разлетаются от меня. Молочно-мутный лунный свет льется в стеклянный кувшин, полный воды.
* * *
Замерзшая трава. Маленькие зеленые льдинки, хрустящие под ногами.
Я поднимаю взор к огромному небесному куполу, усыпанному крошечными искрами, и смеюсь над мелочностью наших приземленных устремлений.
Колодец замерз и покрылся льдом, словно толстыми бриллиантовыми ожерельями или хрустальными ветвями волшебного дерева.
* * *
Толстуху поселили рядом с комнатой Бетси. Проклятье, проклятье, проклятье. Узнал об этом, когда крался мимо и услышал трубную симфонию раскатов ее дыхания, сотрясающих дом с каждым движением ее диафрагмы.
Четверг, 17 декабря, половина двенадцатого
Утром проснулся поздно и чувствовал себя ужасно. Потом будет лучше. Холод был такой сильный, что не хотелось вылезать из кровати. Когда я спустился к завтраку, Евфимия встала и вышла.
Мама укоризненно качала головой. Она была сильно рассержена. Матушка сказала:
То, что случилось ночью, не должно повториться больше никогда.
Пришлось признаться, что я почти ничего не помню.
Она ответила:
Ты бродил ночью, полураздетый вышел во двор в страшный холод и кричал, словно сумасшедший. Отныне тебе дозволено выпивать не больше одного стакана.
Когда Евфимия ушла к леди Терревест, мама сказала, что собирается что-то сообщить мне. Я уселся рядом на диване, она отложила рукоделие, а потом дрожащим голосом произнесла:
Ричард, ты должен знать, что в жизни мне всегда приходилось о ком-то заботиться. Твой отец был сложным человеком. Если иногда он и был с тобой строг, то лишь потому, что надеялся на твой будущий успех в жизни. Нельзя забывать, что папа пережил много неудач.
(Я подумал: «Скоро начнет про карьеру священника».)
Насколько тебе известно, он так и не получил митру. Именно поэтому папа мечтал о том, что сын сделает успешную карьеру в Церкви. Знаю, у тебя совсем другие планы, и больше не будем об этом. Но теперь пришло время определиться, чем ты будешь заниматься в жизни. Почему бы не написать дяде Томасу? Извинись за свое поведение и скажи, что если его великодушное предложение все еще в силе, ты с благодарностью его примешь.