Память о Калевала
Людмила Кленова
(Израиль)
Я помню, что в детстве когда-то
Нашла я чудесную книгу.
В ней строчки плескались крылато,
Отдав меня чу́ дному мигу
И вдаль уводя за собою
В страну, где суровые люди,
Где море взъяренное воет,
Рождая легенды и судьбы.
Там Илматарь, Воздуха дочерь,
И сын, богатырь Вяйнемейнен,
С бедою сражались воочью,
Пока ее призрак не пойман.
И духа немыслимой силой
Невзгоды они побеждали.
У них я терпенью училась:
Мол, дни и похуже бывали.
Но, если мне трудно и больно,
Прошу кузнеца: «Ильмаринен,
Мне выкуй железную волю!
Тогда я, как Хийси, отрину
И страх, и утрату надежды,
И жизни мудреное скерцо»
Так эпос Финляндии прежней
Вошел навсегда в мое сердце
Так живи же, Калевала
Где-то сумрачное небо
Наклоняется над морем,
Где-то ели-великаны
Облака пронзают кроной.
Там герои Калевала,
Вейнямейнен, Ильмаринен,
Переполнены достоинств,
Переполнены страданий.
Конь живет там огнегривый,
Что из пламени родился,
Непокорный, буйный Хийси,
Необузданная сила.
И предательство, и подлость,
И коварство, и злодейство
Все, как в жизни, в этих рунах,
В этих повестях былинных.
Там красавицы, и ведьмы,
И любовь в напевах долгих,
И душевные страданья,
И испытанная дружба.
Там на де́ вице жениться
Не для каждого задача.
Заслужить жену там нужно
Лишь геройскими делами.
И заданья все сложнее,
И дела невыполнимей.
Но герои есть герои,
По плечу им испытанья.
Сколько мудрости народной
В этих снах запечатленных!
Сколько песенности дивной,
Что струится между строчек!
Как из желудя сквозь время
Прорастает дуб могучий,
Так из памяти нетленной
Вырос эпос этот древний.
Так живи же, Калевала,
Путешествуй по столетьям!
Тыпрекрасное творенье
Давней, сказочной Суоми!
Заколдованная Лоухи
Ольга Колари
(Финляндия)
Неприветливая северная земля.
Песня родилась
Из мерцания дрожащих струн,
Зова пастушьего рога,
Радостей и горестей.
Сказ родился
Из зимних вечеров,
Слабого света лучины,
Угасающих голосов старины
У мерно качающейся колыбели.
Мир на мгновение останавливается
Слушать эхо
Оживающего дерева и металла,
Силу древних заклинаний,
Предание о сотворении мира.
Река Туонела
Роман Круглов
(Санкт-Петербург)
Загляни, и твое отражение
канет на дно
Гладь черна, молчалива
и не отдает ничего.
Неизбежность забвения
хоть и известна давно,
Но надеждой-молитвой
пульсирует каждый живой
Ждет, что все же мелькнет
огонек в этой бездне сырой
Кто во тьме не потонет,
кто вспомнится через века?
Если выйдешь из вод,
то безликим, как древний герой
Лишних черт не запомнит
премудрая эта река.
Воспоминание о Калевале
Татьяна Кудрявцева
(Санкт-Петербург)
Неподалеку плескалось озеро Эриайнен. В нем плавала огромная розовая семга. В сине-зеленом лесу, таком же первозданно-акварельном, словно его только что насадил «Пеллервойнен, сын поляны, этот Сампса, мальчик-крошка», стояли мои малые дети и взирали на чистейшие высоченные сосны. По соснам бежала смола, небо просвечивало сквозь кроны всеми красками, как лоскутное финское одеяло. Под соснами полно было белых грибов. Их охристые крепкие шляпки казались прорисованными в серебристой хвое, точно кадр мультфильма.
Младшая дочка спросила: «Это мы в Калевале?»
Перед тем, как отправиться в Финляндию, я читала им эти руны.
Когда рождался эпос, мир был ребенком, может, оттого детям генетически близки мифы. Дети воспринимают сказания как реальность. Наверное, именно так и должно их воспринимать. Если соль будней перемалывается волшебной мельницей Сампо, бытие обретает свой золотой смысл. Этот смысл добыл Элиас Лённрот, который бродил по карельским селам, слушал, думал и записывал.
Мощный талант сказителей выстраивал шедевр литературы, вымешивая цемент на крепости национального характера. Элиас Лённроткак раз и есть тот самый характер.
Все так житейски просто в его песнях-стихах: «Петухи еще не пели, и цыплята не кричали» «Пчелкабыстрый человечек» Природа для северных людейне вне судьбы, она внутри каждого из них. Оттого и сосны здесь высоки, и вода чиста, и белки скачут без опаски. Кстати, дети мои ничуть не удивились тому, что «пчелкачеловечек». И это было так же естественно, как ядреный лесной воздух над хрустальным озером.
Дом наших друзей стоял над этим озером. Я навсегда запомнила, как старый финн (звали его Эско) сказал тогда про собаку: «Она хороший человек. На нее нельзя кричать». Точно сказитель рун вечность назадпро пчелку. В памяти зацепилась еще одна фраза Эско: «Дом не должен быть крепостью, в крепости холодно, в дому должно быть тепло. Домэто детская для всех людей». Эско не был песнопевцем, но рассуждал совсем как «старый верный Вяйнемёйнен». У озера Эско срубил баню. Баня была светла, точно горница. Каждая полка функциональнана этой сушатся чистые травы, на другой стоят деревянные чаши для питья, любая дощечка гладка и бела. Должно быть, именно такую баню имели в виду сказители, для которых она являлась не просто элементом сюжета, но узелком на нитке жизни. Баня важная вещьфинны возводят ее с любовью и доскональностью. Вещный смысл в их повседневности естественно и непостижимо приближается к искусству. Душа Калевалы наивна и вместе с тем прагматична. Поэзия здесь не выдумка, она цветет в грубой жизни. Деревянные ковшик, ложка с цветочным узором, дверь с немудрящими рисунками, сарай, лет которому почти столько же, сколько рунам Меня восхитил этот сарай над озером. Его строили столь же серьезно, сколь слагали руны. Хотя сарай, конечно, не был столь светел, как баня. В его темных высоких углах угадывалось мистическое присутствие страшной старухи Лоухи, редкозубой хозяйки Похъёлы.
Мы стояли с детьми у озера и смотрели, как солнце всходит. Оно было тепло-желтое, янтарное. Старшая дочка сказала: «Утка его снесла».
Утка из «Калевалы» постоянно возникала в наших мыслях, когда мы жили в доме Эско. Особенно после того, как Эско поведал о первом дне войнымоей родины и его. Через границу хлынул поток беженцев-ингерманландцев, народ побежал принимать их, размещать, кормить. Четырехлетний ребенок, который мало что понимал про войну, сидел один в доме с утенком. Утенок был его другом, мальчик носился с этим утенком, как с котенком. Утенок воплощал в себе непреходящий праздник жизни, все равно что восход солнца. И вдруг утенок умер у него на руках. Эско сказал: «Я сидел одинокий, как в пустыне, с холодным утенком у сердца. Солнце померкло». И признался, что такого безнадежного одиночества никогда больше не испытывал. За все прожитые годы. Мне пришла тогда в голову мысль, что утка недаром всплывает в «Калевале», «утка, такрасотка-птица, что гнездо себе слепила», утка для угров она и правда первоначало.
С тех пор прошла, наверное, приличная треть земного срока, мои родные девы, и старшая, и младшая, уже самостоятельно плывут по волнам жизни; наши разговоры с Эско вроде бы отодвинулись в прошлый век. Но озеро то живет во мне, как часть Калевалы.
Калевалу все так же читают во всех возрастах, особенно в детском. Интонации рун созвучны ребятам, они принимают их за свои собственные. Буквально сегодня я прочла строчки восьмилетнего Лени Пейнонена, только что открывшего для себя эту вечную книгу:
«Мне очень понравился фрагмент о сотворении мира, потому что один из главных персонажей егоуточка. Я был в Финляндии и видел очень много уток, их кормят и любят, они не боятся людей. Наверное, поэтому утка и снесла яйца, из которых возник мир. Яйцо похоже на Землю, у него внутри желтокэто ядро, оно не круглое, но все равно напоминает нашу планету. Древние люди не знали многих вещей о мире, но они умели мечтать и фантазировать».
Прочтя эти строки, я словно вновь услышала голоса Эско, Элиаса Лённрота и провидца Вяйнемёйнена. Они аукнулись во мне эхом над озером.
Леня Пейнонен живет в Гатчине. Там много «потомков» Калевалы. Ребята слушали руны в библиотеке Куприна (ее здесь ласково кличут «Купринкой»), встреча старших и младших читателей, как ключом, открылась словами: «Я собрал все эти речи на просторах Калевалы». А девизом библиотекари избрали вот такие строки: «Пусть любимцы наши слышат, пусть внимают наши детизолотое поколенье, молодой народ растущий».
И золотое поколенье оправдало надежды древних песнопевцев. Сегодняшние мальчики и девочки показали сокровенное понимание «Калевалы».
Я люблю приезжать в «Купринку». Там работают со словом так, что оно не перестает оставаться живым. Зальчики библиотеки, как теплая комната детства всех людей, о которой когда-то говорил мне финн Эско.
Мой учитель Радий Петрович Погодин называл библиотекарей «верхним светом» нашей культуры. Это и про них, про «купринцев», тоже.
Друзья-библиотекари переслали мне детские строки сегодняшних читателей Калевалы. Они наперебой обсуждали эпизод с Илматар, преображающей пустынную картину мира. Ребята сравнили это описание с библейским сюжетом, обратив внимание на то, что древние божества карелов очень отличаются от славянских, хотя мы близкие соседи. И даже самые маленькие, второклассники, отметили, что такие стихи хорошо петь и рисоватьочень красиво звучит, хотя имена и трудные. Зато все понятно про зверей и птиц«быстрых человечков» и про Кума-ничку, Земляничкуони, наверное, «тоже люди» И со всеми надо дружить.
Калевалане застывшая скала памяти, а живая речка. Оказываясь в школах Финляндии, я не удивляюсь тому, что дети не тащат домой из леса всех зверюшек подряд, понимая, что и у лисенка, и у ежонка, и у дрозденкасвой дом. Они стараются уважать его.
Жить в ладу с природойтак легко и так трудно. Осознание того, что человек природене хозяин, а брат, вытекает из рун, как живительный ручеек.
«Отсо, яблочко лесное, гнешь медовую ты лапу, мы с тобою сговоримся, вечный мир с тобой устроим»
Настя Степанова (ей уже семнадцать лет, поэтому формулировки ее максималистски четки) написала про Калевалу так: «Это произведение, как глоток свежего воздуха. Можно воспринимать Калевалу как сборник философских притч, как сказку, как интересный исторический документ или даже как сгусток жизни, основываясь на котором размышляешь, как следует строить свою жизнь и где искать моральные ориентиры».
Дни Калевалы прошли нынче и в самой Гатчине, и в Войсковицах, и в Тайцах. Ребята рисовали героев древнего эпоса, воссоздавали их в глине, в танцах, песнях, в самодельных куклах, даже в лоскутных картинах. Эти картиныиллюстрации к Калевалемастерят бабушка с внучкой Зыковы. Подобное занятие требует многотер-пения. За три годавсего 14 картин Интересно, что сказал бы об этом Аксели Галлен-Каллела с его обостренным чувством правды и суровой красоты? А может, просто изобразил бы мастерицстарую и малую, целомудренно склоненных над шитьем
Главный праздник назывался «Легенды северных широт». Его помог провести Центр культуры ингерман-ландских финнов «Hatsina». Это был какой-то шквал, всплеск творчества, ставшего отзвуком Калевалы. Семейный кукольный театр «Ковчег», студия Педагогического колледжа «Эксперимент», «Детская художественная школа Гатчины, Войсковицкая школа искусств Такое ощущение, что все связанное с культурой пришло в счастливое движение.
Аня Бурса, Вика Лопатина, Максим Цуцей, Алиса Суходольская, которые занимаются у Марины Вячеславовны Чарушиной в Войсковицах, представили свою керамику «Северные сказания». Понятно, что они изучали национальный костюм угров, одежду, специальные лыжи, финские ножи, копья, шапки, краги, кушаки. Рассматривали узор, вышивку на одежде и оружии. Подошли к делу со всей серьезностью, как и подобает читателям Калевалыпо верхам это сочинение не прочтешь
Взгляните на их Вяйнемёйнена, на то, как вдохновенно он играет на кантеле! Как несет его орел, отдохнувший на магической березе, орел торжественен и силен. Он рассекает воздух, подобно мощном удельтаплануволосы старца треплет ветер! Это ветер страны Калева, которая никогда не уйдет в песок. А как бесхитростен маленький олень, доверчиво прижавшийся к ноге песнопевца. Вглядишься и словно ощутишь смолистый густой воздух того давнего леса, в котором мы стояли с дочками, взирая на озеро, и белки спускались нам на плечи, и сороки заглядывали в глаза
Библиотекари «Купринки» рассказали мне, как многие дети страшно удивлялись тому, что Вяйнемёйнен такой старый. Ну, действительно, годы его отрочества, зрелости тут не показаны, они пронеслись в мгновение ока. Вроде только что был малюткой, родившимся у матери Воды, и тут на тебеседобородый песнопевец. Почему так? спрашивали они. Признаться, я и сама совсем недавно это поняла. Когда читала Калевалу в детстве, тоже изумлялась тому, как мгновенно постарел старый верный Вяйнемейнен. А теперь мне ясно: так оно и бывает. Просто «как раздастся крик кукушки, сердце радостно забьется, на глаза выходят слезы, по щекам вода струится, как горох бегут те капли, как бобы, идут большие; становлюсь на локоть старше, делаюсь на четверть ниже, тело все мое трепещет, лишь услышу крик кукушки» Время быстротечно, как легкая птица, как пчелкабыстрый человечек. А золотая мельница Сампо все мелет, обещая нам счастье
В поисках страны Калевалы
Алексей Ланцов
(Хельсинки)
Не так давно Финляндия отметила юо-летие обретения независимости. Святой обязанностью всех вовлеченных в это юбилейное мероприятие было почтить особым вниманием имена тех, чьими усилиями созидалась финская государственность. Есть в этом славном ряду место и Элиасу Лённротулегендарному собирателю фольклора, автору эпической поэмы «Калевала». Значение этой поэмы трудно переоценить: в ней мы находим попытку реконструировать древнюю историю финского народа, указать на его истоки, дав тем самым твердую почву пробуждающемуся национальному самосознанию финнов. Окончательная редакция «Калевалы» была издана в 1849 году и вместе с первой редакцией 1835 года, а также другими трудами Лённрота стала мощным обоснованием идеи независимого финского государства.
Мне уже приходилось писать о той роли, которую сыграла эпическая поэма Лённрота в деле формирования финской нации, и о том, как вообще стало возможно появление подобной поэмы в тех исторических условиях (статья «Эпос, создавший государство»). Здесь же мне хотелось бы остановиться на вопросе о том, где и как собирал материал для своего будущего произведения Лённрот и какова была, скажем так, его сверхзадача.
Элиас Лённрот родился д апреля 1802 года в местечке Самматти (ныне входит в муниципалитет города Лохья) в семье портного. Ему посчастливилось, вопреки «низкому» происхождению, поступить в университет города Турку. В 1827 году Лённрот защитил диссертацию на тему «Вяй-немёйнен, божество древних финнов». Это был первый шаг на пути к его будущей поэме «Калевала».
Мысль о возможности создания из разрозненных произведений устного народного творчества единого целого высказывалась и до Лённрота. Например, еще за десять лет до его диссертации, в 1817 году, начинающий фольклорист К. А. Готтлунд написал ставшие впоследствии широко известными слова: «Если бы только нашлось желание собрать воедино наши древние народные песни и создать из них стройное целое (то ли это будет эпос, драма или еще что-нибудь), из них мог бы возникнуть новый Гомер, Ос-сиан или Песнь о Нибелунгах»
Готтлунд имел в виду песни, бытующие в Финляндии. Ни он, ни другие в это время еще не знали, что рунопевческая традиция сохранилась не только в Финляндии, но и в соседней русской Карелии. Открытие это сделал Сакари Топелиус-старший, которому посчастливилось встретить летом 1820 года двух коробейников-карел, пришедших торговать в Финляндию из русской части Карелии. Коробейники исполнили по просьбе Топелиуса руны, которые знали. Сенсация состоялась. В дальнейшем контакты Топелиуса с карельскими певцами продолжились. Топелиус не только записывал песни, но и издавал их в виде сборников. Эти сборники Топелиуса стали для Лённрота одним из источников при написании диссертации. Его, как и других исследователей, не могли не воодушевить слова Топелиуса о том, что за пределами Суоми, в некоторых волостях Архангельской губернии «еще звучит голос Вяйне-мёйнена, там звенит еще Кантеле и Сампо» и что именно оттуда он, Топелиус, «получил свои лучшие руны, которые бережно записал».