Конечно, из миллиона призванных под ружье Леночек далеко не у всех жизнь сложилась так грустно. Рождалась на фронте и подлинная нежность, возникали крепкие семьи. Случалось даже, что жертвами в конечном счете оказывались не женщины-солдатки, а сходившиеся с ними офицеры. Я знал на фронте одну такую семью. Молодая казачка, санинструктор, хищница и хамка, организовала настоящую охоту на командира полка. Грубила и обрезала всем претендентам и только перед немолодым уже интеллигентным подполковником стелилась ковром. Она рассчитала правильно: подполковник сделал ее своей законной женой и вырастил двоих родившихся в этом браке детей. В мирное время бывшая санинструкторша научилась носить зеленые велюровые шляпы с пером, шить платья у дорогого портного и погубила карьеру мужа, донеся на него в годы послевоенного сталинского террора как на скрытого еврея.
Впрочем, и счастливые и несчастные семьи возникали на фронте очень редко. Зато мужчин, желающих, как тогда говорили, сорвать банк, и в тылу и на фронте было сколько угодно. Рассчитываться за все эти тыловые и фронтовые сласти приходилось женщине-солдатке. Забегая вперед, хочу рассказать два эпизода, памятные мне с весны 1945-го. Я служил тогда в роте связи при штабе авиационной дивизии ПВО. Фронт двигался на запад, двигалась и наша дивизия. В Польше и немецких городках рота занимала здания рядом со штабом. Рота почти целиком состояла из девушек. Они работали на телефонной станции, на телеграфе, поддерживали радиосвязь штаба с аэродромами и самолетами, находящимися в воздухе. Эта напряженная и крайне ответственная работа продолжалась по 1012 часов кряду. А кроме того, девушки несли караульную службу, дневалили, чистили оружие. Служба отнимала так много сил и времени, что девчонкам некогда было даже выспаться.
При всем том хотелось им и развлечений. Мечтали они, очевидно, о мальчиках-однолетках. Но работа при штабе быстро рассеивала девичьи мечты. Дивизионное начальствонемолодые уже подполковники и майорыприглашали девушек в свои кабинеты, угощали, спаивали и, пользуясь своим начальственным положением, принуждали к сожительству. После попоек и бессонных ночей связистки дремали у радиоаппаратов и телефонов, делали грубые ошибки в служебных телеграммах. А случалось, что некоторые из них просто исчезали из части на 23 суток, не появляясь на дежурство. Прямые командиры этих девушеклейтенантыхорошо знали, где пропадают их подчиненные, но ничего не могли сделать. Ведь за спиной каждой нарушительницы стояли большие чины: начальник связи дивизии, начальник штаба, начальник политотдела Развращение шло полным ходом. Наиболее привлекательным барышням их покровители даже выхлопатывали медали. Обычно это была серебряная медаль За боевые заслуги, которую солдаты-мужчины язвительно именовали медалью за половые услуги.
Однажды, когда командир роты, старший лейтенант, в очередной раз в панике искал, кем бы заменить на дежурстве исчезнувшую девицу (за нарушение связи с боевыми самолетами ему грозил военный трибунал), он забежал ко мне в санчасть. Доктор, Христом Богом прошу, сходи в штаб, постучись к начальнику, попроси, чтобы отпустил нашу Любку, ей на дежурство выходить. Я удивился, почему он просит именно меня. Ты медик, человек сторонний, майор тебя постесняется. А мне он прямой начальник. Услышит, зачем я пришел, и без разговоров врежет пять суток Я отправился спасать Любку и мне действительно удалось ее выручитьначальник связи отпустил девушку. (Кстати сказать, два месяца спустя мне же пришлось выписывать ей документы об увольнении из армии по беременности.) Случай с Любкой натолкнул меня на оригинальную, хотя и рискованную идею.
Я пригласил четырех офицеров нашей роты к себе в санчасть и изложил им свой план создания Чего бы вы думали? Тайного союза в защиту девушек-солдаток. Я уже не помню, как именно предлагал я назвать этот союз и что именно предполагалось защищать: то ли девственность, то ли женскую честь. Идея сводилась к тому, чтобы общими силами мешать старым бобрам из штаба дивизии растаскивать связисток, по кабинетам и совращать их. Я объяснил, что хотя некоторые девушки развратились настолько, что и сами готовы спать со стариками, большая часть из них идет на такое сожительство из страха перед начальством. Они будут рады, если мы поможем им вырваться из этой трясины. Я, как медик, готов давать девушкам фальшивые справки о болезни; другие лейтенанты должны начать строго взыскивать с прогульщиц и одновременно бороться со штабниками.
Бороться с прямым начальством? Создавать тайное общество в действующей армии? Ты, доктор, видно, дурацких книжек начитался,мрачно резюмировал командир роты связи. А его заместитель, лейтенант, выразился еще более энергично: Пошли они все куда подальше и девки и их хахали из штаба. За срыв связи мне дадут в трибунале штрафной батальон, а за тайное общество (пусть хоть общество защиты младенцев) расстреляют на месте и судить не станут.
Так, не получив общественной поддержки, закончила свое существование моя идея. И тем не менее, это странное общество какое-то время действовало. Мне удалось подбить к сотрудничеству лейтенанта Васю, доброго парня родом из глухой российской провинции. Васин телеграфный взвод особенно сильно страдал от штабников. И не раз ему самому приходилось целые ночи сидеть у телеграфного аппарата, заменяя то одну, то другую выбывшую девчонку. По моему наущению Вася два раза ходил выручать своих связисток, но потом махнул на все рукой: начальник связи дивизии обещал, если он не угомонится, разжаловать его в рядовые. Моя деятельность в том же направлении продолжалась несколько дольше и зафиксирована даже документально. Сохранилась тетрадь юношеских стихов, которую я вел на войне. Стихи скверные, но есть в той тетради нечто представляющее для меня исторический, так сказать, интерес. На последней странице тетради значится длинная колонка цифр: 2-3-5-2-1 Цифры означают число суток ареста, которые я получал всякий раз, как обращался к старшим офицерам по поводу наших девушек. На фронте офицеров на такие малые сроки не арестовывали, а вычитали деньги из очередного жалованья. Весной 1945 года я почти не получал зарплаты. Все уходило на штрафы за вмешательство в интимную жизнь господ советских штабных офицеров.
Та весна запомнилась мне и в связи с другим эпизодом.
Рядом с нашей истребительской авиационной дивизией, в том же немецком городке, стоял артиллерийский корпус ПВО (как будто 10-й). У артиллеристов, как и у нас, было много девушек-солдат. В средине апреля 1945 года они решили отметить трехлетие призыва связисток в армию. На торжество в общежитие собралось человек 5060. Надо сказать, что в Германии комнаты женских солдатских общежитий мало напоминали армейские казармы. Из оставленных немцами домов девушки натаскивали в свое жилье кружевные и тюлевые занавески, ковры, покрывала, увешивали стены сентиментальными картинками. Тумбочки возле кроватей были уставлены раскрашенными фигурками детей, полуобнаженных дев, бесконечными кошечками и овечками. Среди всего этого немецкого благообразия девушки поставили столы, покрытые немецкими скатертями, и собрались торжествовать.
Был приготовлен обед с пирогом и десертом. В качестве спиртного добыта была большая бутыль древесного спирта. Этот технический, крайне ядовитый спирт в немецких домах применяли для разогревания пищи. Сначала предполагалось, что общество соберется исключительно женское. Но некоторые девушки запротестовали: что это за веселье без мужчин! Обед уже начался, когда телефонистка передала в мужскую казарму приглашение. Мужчины пожаловали не сразу. Уже были подняты тосты за Сталина, за победу, бутыль древесного спирта опорожнили на добрую треть, когда стали приходить гости. Они тоже были в подпитии, но держались поначалу довольно скромно. Но до пирога и десерта дело не дошло. Обещанные танцы тоже не состоялись. Все более хмелеющие мужчины начали вытаскивать подружек из-за стола. Девушки сопротивлялись не слишком энергично. Самые некрасивые, оставшиеся без пары, попытались протестовать, но их голоса были заглушены подоспевшей гармошкой. Белые покрывала оказались на полу. Захрустели под солдатскими сапогами фаянсовые амурчики и овечки. Погас свет. Начался всеобщий свальной грех
Вероятно, вечер этот оставил бы у всех участников самые приятные воспоминания, если бы не злосчастный древесный спирт. Вскоре после взрыва страстей девушки почувствовали себя плохо. Некоторых начало тошнить. Включили свет, но многие уже света не увидели: древесный спирт в первую очередь поражает зрение. Когда мы, медики, прибежали в общежитие, нам открылась картина фантастическая. Ослепшие полуголые и голые девы выли от ужаса в своих растерзанных постелях. Другие лежали без сознания. Их кавалеры, также одетые отнюдь не по форме, лазали между кроватями в надежде разыскать свои сапоги и портянки. С одного стола кто-то стащил скатерть вместе с посудой и пищей. Тяжелый запах рвотных масс мешался с запахами жареного мяса и разлитого по полу жирного украинского борща
Только срочное промывание желудка могло спасти отравленных. Сделать столько промываний сразу в ближайшей санчасти было невозможно. Поэтому пострадавших повезли во фронтовой госпиталь, расположенный в нескольких кварталах от казармы. Девушки идти не могли, их выносили на простынях, клали полуодетых по нескольку человек в открытый грузовик. Несколько суток затем мы по телефону запрашивали госпиталь о своих пациентках. Семь девушек умерло. Умирали отравленные в полном сознании. Пятнадцатьпотеряли зрение совсем, другиечастично. Война списала и это.
Зимой 194445 годов дивизия наша стояла в Польше. В ту пору каждый из нассолдат и офицеровзадавался роковым вопросом: Выживу или не доживу? Дьявольски хотелось дожить до послевоенного мира, который клубился впереди розово-голубым облаком. Волновало и то, что мы впервые увидели заграницу. Никто из советских никогда прежде не мог и помыслить о таком. А тут вдругПольша, а впередиГермания. Почти все офицеры сталинской армии были членами сталинской партии и тем не менее словосочетание ЗАГРАНИЧНЫЕ ЖЕНЩИНЫ приводило наших командиров в состояние высшего возбуждения.
Тридцатипятилетний командир роты связи, старший лейтенант Виктор Н., в прошлом провинциальный учитель, нервно расхаживал по моей маленькой санчасти и декламировал Пушкина:
Нет на свете царицы краше польской девицы;
Веселакак котенок у печки
И как роза румяна, а бела как сметана;
Очи светятся будто две свечки!
Читал Виктор так, будто командовал своей ротой: Раз! Два! Раз! Два! Роза Румяна! Роза! Румяна! У старшего лейтенанта вечером было назначено свидание. С полькой. Он волновался. Он предвкушал. Он боялся Никому не говори об этом, доктор Все-таки контакт с иностранкой. Если стукнутзагремлю туда, куда Макар телят не гонял Старший лейтенант опасался напрасно. В 1944-м за такого рода контакты в тюрьму уже не сажали и еще не сажали. В этот-то счастливый для советских граждан промежуток и случились описанные ниже события.
Свидание в польском доме принесло старшему лейтенанту совсем не те последствия, которых он опасался. Три дня спустя Виктор зашел ко мне с помрачневшим лицом. Погляди-ка, доктор, что-то я схватил Уж не трепак ли? Да, это был триппер. Гонорея, говоря ученым языком. Студенческий случай. Я развел марганцовку, повесил банку Эсмарха на гвоздь и пригласил неудачливого гуляку занять место в углу над тазом. Полячка? спросил я его, подавая наконечник для промывания. Младая? Старший лейтенант сердито крякнул: Она
Это было только начало. Вслед за командиром роты связи в санчасть потянулись офицеры финчасти, командиры из автороты, летчики, технари, вооруженны, продовольствен-ники. Болезнь, получившая название польской, косила, не разбирая чинов и званий. Случалось в те зимние дни, что у меня в кабинете ожидали очереди сразу пятьшесть пациентов с одинаковым диагнозом. Гонорея как пожар охватила все стоявшие поблизости части. Как у вас с трепаком?звонил коллега-медик из Кракова. Перевыполнение!отвечал я. У нас тоже, слышалось в трубке, и в Катовицах тоже Ежемесячно я подавал отчеты начальнику санитарной службы дивизии, а он докладывал о распространении болезни в санслужбу армии. Мы каждый день ждали нагоняя. Но почему-то наверху с разносом медлили. Может быть, оттого, что гонореей болели главные наши надзирателиполиткомиссары и даже славные чекисты, представляющие в армии организацию СмершСмерть Шпионам. Вполне возможно также, что мои отчеты никуда не шли, их просто клали под сукно в штабе дивизии. Так же точно никто не обращал внимания на мои рапорты с просьбой прислать сульфидинпрепарат, которым в доантибиотическую пору лечили гонорею. Очевидно, в армейских верхах рассудили просто: если летчикам триппер не мешает летать, а авиационным техникам и инженерамготовить самолеты к вылету, то и беспокоиться не о чем. Болезнь, которая не подрывает боеспособности армиине болезнь.
Скандал, которого мы, медики, ожидали, так и не произошел. Вышестоящее начальство откликнулось на наши рапорты лишь однажды, когда мы сообщили, что гонорея поразила нескольких девушек-солдат. Приказано было, не поднимая лишнего шума, отправить зараженных связисток в госпиталь. То, что девушек заразили наши же офицеры, никого также не заинтересовало. В любое другое время такое сообщение превратилось бы в предмет самого серьезного расследования и принятия мер, но в конце войны венерических заболеваний никто не хотел замечать. Как удалось позднее дознаться, политуправление Советской армии рекомендовало: половую жизнь офицеров за границей не контролировать. Приказано было, однако, помнить, что полякинаши союзники, жертвы гитлеризма, так что никаких скандалов с ними по возможности затеивать не следует. Венерические болезни пресекать своими средствами без какой бы то ни было огласки.
Позднее я беседовал с бывшими солдатами Четвертого Украинского фронта, побывавшими в Болгарии и с солдатами Второго Украинского, прошедшими с армией через Румынию, Чехословакию, Венгрию и Австрию. Во всех странах, кроме Венгрии, единственная забота командования состояла в том, чтобы солдаты, идущие в увольнение, не поднимали шума. Политруки втолковывали: Спи с кем хочешь, где хочешь, как хочешь, но помни, что тывоин армии-освободительницы. Старайся произвести на население возможно более благоприятное впечатление. Ведь это наши союзники Хорошее впечатление (в основном на прекрасный пол) солдаты и офицеры производили различными способами, и в том числе с помощью денег и дефицитного табака. Бывший воин-пехотинец Гвардейского Братиславского корпуса так определяет тогдашнюю сексуальную пропозицию: Главный вопрос тех лет формулировался просто: Когда? Времени у солдата было мало, на ночь в увольнение не отпускали. Получивший увольнительную должен был быстро сообразить, где взять бабу, с тем, чтобы успеть к сроку вернуться в часть. Какая бабаэто в принципе для большинства было безразлично. Шел четвертый год войны, четвертый год без семьи и дома. Самое лучшее, если в деревне (особенно в Румынии) тебя пригласят на свадьбу. Где свадьба, там выпивка, а за выпивкой следует и все остальное. В Венгрии обстановка изменилась: венгерки не хотели с нами иметь никакого дела. Венгры стреляли в бою и продолжали стрелять после того, как фронт проходил мимо. Чаще стало слышно об изнасилованиях. Нескольких советских солдат застали на месте преступления. Но военные власти старались не доводить дело до суда. Войнаспишет
В Германии весной 1945 года изнасилования (как и грабежи) стали также делом обыденным. Помню свои споры с политработниками, которые объясняли, что у советского солдата есть право на гнев. На некоторых фронтах командующие, в частности маршал Рокоссовский, приказывали расстреливать мародеров и насильников. Но приказ не выполнялся: солдатский гнев беспрепятственно продолжал пылать до июня 1945 года, когда последовал приказ главнокомандующего об укреплении дисциплины. В Берлине и некоторых других городах расстреляли нескольких насильников, и гнев народа сразу угас. Зимой и весной 1945 года я видел грабежи и слышал о многих случаях изнасилования в Польше и Германии, но насильников не наказывали. Вот типичная картина тех месяцев, описанная Львом Копелевым: В тот же пакгауз, куда сгружаемся и мы, вбегает девушка: большая светлорусая коса растрепана, платье разорвано на груди. Кричит пронзительно: Я полька Я полька, Иезус Мария Я полька! За ней гонятся два танкиста. Оба в ребристых черных шлемах. Одиншироконосый, скуластый, губастыйзлобно пьян. Хрипит руганью. Второй спокойнее, незаметнее, цепляется за товарища. Офицер в чине майора пытается остановить танкистов. Не смей трогать девку! Она полька У тебя есть мать, сестра, невеста, жена? Про них подумал?! Но в ответ только матерщина: Пусти твою мать. Бабу хочу! Я кровь проливал.