Раз, два, раз, два.. оф . раазззз, он тяжело вздохнул и остановился, когда его легкие настолько расширились, что казалось вот-вот лопнут от перенапряжения, разорвутся как паровой котёл от перегрева. Он вытер запотевшее лицо, ибо залитые глаза не могли сфокусироваться и прочитать цифру, выведенную на недавно покрашенной стене.
Тринадцатый, наконец прочитал он и снова вздохнул. Его протяжный вздох напомнил звук воздуха, с шумом вырывающегося из воздушного шара. Только тринадцатый!
Немного отдышавшись, он тоскливо огляделся. Запылённая бетонная лестница с неубранным мусором в углу. Розовые стены. Белая дверь с разбитым стеклом вела на балкон. Унылое место. Ещё десять минут назад хотелось петь и танцевать, а сейчас оказавшись стиснутым в четырёх стенах и стоя на такой бесконечной лестнице, он подумал, что с таким же успехом он мог бы штурмовать Эверест.
Последний раз судьба его заносила на эту Богом проклятущую лестницу жарким июльским днём. Легко одетый, сжимая в руке заветные ключи, он почти взлетел на двадцать третий этаж. Сегодня же, осенним вечером, облачённый в пальто, немного мокрый, ибо дождь заливал город, он с трудом поднялся на этот чёртов этаж, и казалось, что сил больше подниматься нет. Отдышавшись, он, было, сделал попытку продолжить свой путь дальше, но судорога в ногах заставила облокотиться на перила и замереть на месте.
Всё, перекур, прошептал, устало, вынимая пачку сигарет. Закурив и пустив пару колец, бедолаге ничего не оставалось делать, как предаться приятным воспоминаниям.
А вспомнить ему было что! И хотя на его зимних ботинках не болтались шпоры, а концом шпаги он не задевал стены и перила, да и стальные латы не бряцали, за неименьем оных, он был героем, которому позавидовали бы рыцари и оруженосцы, трубадуры и все шуты всех известных и неизвестных королей. Ах, если бы они могли видеть с ловкостью и сообразительностью, он буквально сразил, выбил из состояния душевного равновесия своё почтенное семейство, не ожидавшего объявления о предстоящей свадьбе, провозглашения суверенитета и вполне закономерного отделения.
Не смотря на молодость, а ему было только двадцать пять лет, он уже был не только героем, мужем, но обладателем небольшого, не больше сорока двух метров, княжества, расположенного на двадцать третьем этаже нового дома. Князем он был на правах соправителя своей драгоценной супруги, особы весьма и весьма привлекательной.
Вспомнив о томившейся в одиночестве своей самой-самой . типтопистой красотке, очаровашке, этакой симпатяжке, пташке, милашке, мартышке. «Нет, нет, больше никаких мартышек», растянувшись в улыбке, подумал наш герой и затянулся, выпустив пару колец, снова затянулся, наблюдая, как огонёк пожирает белое тело сигареты.
Наш герой был влюблён, и это факт. Журналы приводят любопытный факт, что флюиды любви, смешавшись с табачным дымом, разбавляют убойную дозу никотина, которая по утверждению светил медицины, разрывает мыша на части, хотя всё же существуют определённые сомнения по части правдивости приведённого тезиса, но не о мышах и светилах речь, и даже не о вреде курения, а о любви, а наш герой был влюблён. Любовь, что подтверждается научными экспериментами, способна творит чудеса, да простят меня читатели за сию банальность. И, несомненно, любовь лучшее на свете лекарство, самая лучшая пищевая добавка, и как говорят знающие люди, она расправляет морщины, делает кожу моложе и придаёт лицу здоровый цвет. Поэтому если вы влюблены, то можете смело курить, не пить витамины и много и усердно думать.
Впрочем, вернёмся к нашему герою, который благодаря сидячему образу жизни, не обладал здоровьем атлета-олимпийца, застрял на проклятой лестнице. Сделав последнюю затяжку, он ловким движением пальцев, словно распрямил пружину, отправил окурок через разбитое окно балкона в последний полёт.
Теперь на его лице, типичном лице влюбленного, и что немало важнолице отдохнувшего человека, читалось блаженство, словно внутри горела лапочка, освещающая ему путь через всяческие сомнения и тревоги, невзгоды и финансовые трудности.
Думая о чём-то чертовски приятном и сохраняя всё тоже слегка ненормальное лицо, он потянулся во внутренний карман пиджака, где возле сердца обычно хранится самое ценное.
Вдруг пару этажами выше громко хлопнула балконная дверь, и всё лестничное пространство заполнилось гамом иноземной речи. Мимом с вёдрами в руках просеменил перепачканный разноцветными красками отряд азиатов, потомков воинов Тимурапокорителя вселенной.
Когда расстояние между азиатами и Максом, а так звали-величали героя, достигла двух этажей, он разжал ладонь. Зеленая бархатная коробочка была украшена маленькой золотой звёздочкой и парой букв. Боль и тоска на долю секунды омрачили его лицо, в эту саму минуту, если бы он мог бы видеть себя со стороны, Макс нашёл бы определенное сходство с выражением скупого рыцаря, умирающего на мешке с дукатами, дублонами, талерами и пиастрами. Но это была лишь минутная слабость, поэтому больше не будем акцентировать на этом внимание.
То-ши-ба, Toshiba., заворожено прошептал он, не отрывая взгляда от футляра, сорок два дюйма, Surround, Total Digital Noise Reduction
Дальше шли совершенно малопонятные обывателю термины, символизирующие чудеса начала двадцать первого века. Прикрыв глаза, словно пытаясь силой воображения материализовать загадочные чудеса техники, Макс беззвучно их повторял-перечислял и снова повторял-шептал, но ничего волшебного не происходило. На ладони по-прежнему лежал футляр.
А в это самое время, милашка сидела на широком подоконнике кухни, где кроме купленного в кредит кухонного гарнитура со встроенной техникой и пару стульев с крохотным столом из шведского магазина, ничего не было. Она то смотрела за окно, где за пеленой осеннего мелкого дождя едва проглядывался, словно на картинах реалистов, метромост, широкой лентой переброшенный через свинцовые воды реки, то её взгляд падал на модненький, такой гламурненький, и поэтому столь родной, розовый плоский телефоньчик, что лежал на подоконнике. Она положила руки на колени, а чудесный подбородок положила на руки. Девушка ждала. Девушка скучала. И если бы Макс видел в этот самый момент свою милую очаровашку, то может быть ему пришли бы в голову такие замечательные слова, что «погода была ужасная, принцесса была прекрасная» или ещё что-нибудь гениальное. Но он её не видел, ибо заворожено смотрел и любовался на чудо, чудо-кольцо, стоившее ему целого домашнего кинотеатра. Чёрт! в такие минуты можно гордиться подобными героями, ибо ещё раз убеждаешься, что в нашей жизни всегда есть место для подвига!
Четыре крохотных бриллианта вокруг изумруда в один карат. Четыре бриллианта. И один не изумруд, а прямо огромный изумрудище, о-го-го! Максу почудилось, будто стоило приоткрыть футляр, как вокруг всё преобразилось и посветлело. Изумруд, переливался волшебным светом, чудесным образом запертым в камне. Когда Макс слегка наклонил футляр, то свет буквально заметался между гранями, словно норовивший вырваться из ловушки джин.
Вероника, а именно так звали пташку, вдруг нетерпеливо подняла телефон, и уже было набрала номер, но почему-то передумала и совсем не спеша, томно улыбаясь, принялась набирать сообщение. Получив подтверждение, что послание доставлено, Вероника положила телефон на подоконник, но так чтобы были видны часы, и стала ждать, не отрывая взгляда от часов.
Блеск драгоценных камней загипнотизировал Макса. Он не помнил ни времени, ни места, где он находился. Перед очарованным взором то проплывали купала восточных городов, которые растворялись подобно миражам, то проходили караваны из ритмично и монотонно покачивающихся верблюдов с поклажей и погонщиками на горбатых спинах, то дебри индийских джунглей, где слон почему-то протрубил сигналом мобильного телефона. Макс стряхнул головой, разрушив необычное видение, но ещё какое-то время в подтёках и тенях краски ему чудились минареты и купола Дамаска и входящий через городские ворота караван, гружённый китайским шёлком и индийскими специями.
Сообщение было короткое. Всёго три слова. Три простых, но дорогих слова. «Жду. Люблю. Вероника».
Не прошло и двух минут после отправки сообщения, как тишину квартиры разрезал долгий звонок.
Ах, как жаль, что не видел и не порадовался за Макса его учитель физкультуры, когда бывший ученик взял резкий старт и буквально за полторы минуты преодолел оставшиеся десять этажей, буквально-таки взлетев на двадцать третий, самый любимый свой этаж.
Никто не зафиксировал новый мировой рекорд, когда Макс обессилено повис на дверном звонке, едва держась на ногах. Но это никому не было интересно и важно.
2007 г. Москва, подвал КТ СУ-155
Вместе
Это было тем декабрьским тёплым вечером, когда с погодой творилось совершенно непостижимое, и было непонятно, толи выжившая из ума старушка Осень замешкалась перед сестрой Зимой и не успела скрыться до поры до времени, толи шустрая сестрёнка Весна, показав свой непредсказуемый, но веселый характер, ловко обскочила старшую, нечаянно смутив большую часть вечно спешащих горожан.
Да, это было тем самым декабрьским вечером, когда солнце уже давно соскользнуло за нитку горизонта, а на город опустилась рыхлая от тумана вечерняя мгла, располосованная дорожным освещением и прострелянная множеством окон многоэтажек. Но, не смотря на поздний вечер, ибо стрелки часов показывали без каких-то минут девять, забрызганные грязью машины продолжали проноситься одна за другую по на влажной от тумана дороге. Проноситься, чтобы потом сбиться в стаю перед, как всегда не вовремя загоревшимся красным светом светофора.
Выйдя на крыльцо, я только лишь проводил взглядом синий троллейбус, неторопливо прокативший мимом меня, коварно показав почти пустой салон. Значит, следующий будет набит битком, подумал я. Я включил плеер и неторопливо пошёл в сторону метро, напевая A ti, а tu belleza tan particular, а esa manera tuya de mirar, а tus mentiras y a tu gran verdad, tu verdad. A ti.
Это было тем декабрьским вечером, когда усталость, накопившаяся за четыре, казалось бесконечных рабочих дня, не давала о себе знать, забившись в какие-то глухие потаённые уголки тела, напичканного витаминами и порядком уже замученного в тренажёрном зале. И хотя настроение было просто супер-пупер, я знал, что ни витамины, ни тренировки совершенно не причём. Что-то другоёболее неуловимое, более неосязаемое и более мощное подпитывало меня, толкало и двигало меня. К чему? К кому? Но эти вопросы тогда казались мне неуместными, какими-то ненужными. Этим тёплым декабрьским вечером хотелось идти и идти, идти неспеша и напевать любимую песню, напевать и ни о чём не думать, просто идти и наслаждаться тёплым вечером.
A mí, a mi locura que eres sólo tú, a mis
С грохотом выкатив из жерла туннеля вагон остановился. Это был определенно мистический вечер, ибо только в такой вечер вагон метро может показать комфортным. И хотя вагон был как вагон, но сегодня он по стечению обстоятельств не набитый битком, наоборот, скорее почти пустой, отчего казался светлым, чистым и тёплым.
Думая о чём-то пустячном и осторожно разглядывая миленькую девушку, сидевшую напротив меня, я, устроившись поудобнее и подпевал про себя замечательную песню. Её ушки, забавно слегка оттопыренные, не портили девушку, даже наоборот, делали её милее и привлекательнее. И тот, кто неосторожно рискнул бы в тот момент заметить, что ушки сближали её с дальней, ну очень дальней родственницей-предком, мог бы сам схлопотать по собственным ушам и наглой обезьяньей морде за столь лживое и опрометчивое сравнение. Потом, уже почёсывая ушибы, сидя в милицейском обезьяннике, конечно же, было трудно объяснить причину потасовки.
Al tiempo que pasé buscándote, a la virtudes que siempre enseñé, a los defectos que oculté, a mis locuras, a mi fe
Вдруг мое внимание, впрочем, как и всех прочих пассажиров, сидевших в центре вагона, переключилось на небольшую белую перинку, неизвестно каким образом попавшую в вагон, медленно скользящую по воздуху. Она то медленно парила вниз, то внезапно, подброшенная порывом ветра, вздрагивала и поднималась к блестящим перилам. Двенадцать пар глаз внимательно, словно глаза зенитчиков, следили за полётом перинки. И не обладая телепатией, можно было прочитать на лицах участников yfitq немой викторины лишь единственный вопрос. На кого сядет перинка? Но перинка же не даром женского рода. Она капризничала и вообще не собиралась давать определенный ответ. Пушинка то нервно вздрагивала, словно задрав нос отворачивалась от нас, то смилостившись уже казалось готовилась разрешить дилемму. Может, она оттого так долго парила, что ей льстило внимание столько скучающих людей. Наверное, мы бы так и оставались во власти этой капризной особы, кабы не Он, завладевший нашим вниманием, и с одного взгляда вызвавший улыбку и вполне допускаю мысль, влюбивший в себя милых дам.
Он был почти весь рыжий и огромный, вызывающий одновременно уважение и умиление. Он вошёл в вагон вальяжно, независимо, совершенно не обращая внимания на скучных пассажиров. Вошел, покачиваясь, словно дело было для него обыденное, словно так и надо.
Когда эта громила рухнул у моих ног, хотя если я почувствовал всю тяжесть его живого веса, то будет правильнее сказать, рухнул мне ноги, добродушные барышни потянулись расстегивать сумки, надеясь найти что-нибудь такое вкусненькое. Но пса, а это был самый что ни на есть настоящий пёс, этакое дитя «московской сторожевой» и другого не менее грозного родителя, не заинтересовало ни печенье, ни ватрушка. Мой друг, ибо знакомство наше с каждой минутой становилось всё теснее и теснее, оттого что здоровяк с каждым вздохом всё больше и больше заваливался на мои ноги.
«Боже мой! Да сколько же он весит?» подумал я, когда он безбожно, при повороте вагона окончательно прижал мои ноги к лавке, оставив всякую надежду освободиться из своеобразного капкана. Я понял, что оказался во власти зверюги, которую в здравом уме никто и никогда не рискнёт пнуть под ребро или дать опрометчиво пинка.
Я с тоскою посмотрел на замелькавшие коричневые столбы и перроны «Каширская». Пора делать пересадку! Но из-за рыжего здоровяка, что мирно посапывал лежа на моих ступнях, передо мною замаячила перспектива ехать до конечной станции.
A la vida, al amor, a la noche al calor, a ese niño que es tuyo y mío
Но этот теплый декабрьским вечером был пропитан благожелательностью. Стоило дверям открыться, Рыжий, ибо Рыжик имя для такой детины было наименее подходящее, вскочил и вышел прочь. Он вышел настолько правдоподобно, что ни у кого не возникло сомнений, что наш случайный попутчик-пёс был заядлым зайцем и путешественником.
Tú y yo, que somos algo más que tú y yo. Somos pasado, somos por pasar ..
Чудный декабрьский вечер. Именно тогда я пришёл к выводу, окончательному и не подлежащему пересмотру, что мир наш без Тани А. был бы несовершенным, лишённым нечто важного, может быть своей самой главной части, может самого главного украшения. И хотя мы два месяца почти не разговариваем, и ты сейчас на чудесном-расчудесном острове Бали, а я в стоя на перроне московской подземки, и могу лишь гадать о будущем. Я знаю только одно, что ты в моём сердце навсегда.
2007 г. Москва, подвал КТ СУ-155