Тоня примостилась на деревянную жердочку, окружавшую газон. На газоне лежали прошлогодние бурые листья. Тоня не совсем понимала, что с ней происходит. Она осторожно покосилась на старуху. Та сидела, положив подбородок на клюку. Тоня увела взгляд. Ей было немного страшно. И уже точно, чтотрень-бом- динь! это не ее город, а изумрудный или еще какой- нибудь. И может, ей все это снится. Она еще раз покосилась на старуху. Старуха была на месте. Говорила что-то соседу. «Сейчас я что-нибудь узнаю»подумала Тоня и прислушалась.
И вот дом горит, говорила старуха, а я все вверх-вниз, вверх-вниз. Вытаскиваю, что могу. А сын все не идет и не идет. А на улице темно уже. Только сугробы белеют. И дом горит И тогда-то ОН и появился. Черный такой, мрачный Я выношуа ОН принимает. А сына все нет. А я старая, что я с НИМ сделаю? Я его боюсь. Что ему стоит? Я выношуа ОН принимает. Так все и принял. А потом сын пришел, а ничего и не осталось: все ТОТ принял. Только один самовар и остался. Я его в сугроб сунула. Серебряный
Трень-бом-динь
«Все правда, думает Тоня. Так оно и есть».
М-да, говорит сосед. Тяжелые были времена
А сейчас что? А сейчас что? как-то звонко и скороговоркой напала старуха. Вот шари тот тридцать рублей стоит!..
«Тридцать рублей!»эта новость пронзила Тоню. Она как-то и не подумала об этом: таким все странным было вокруг.
Тридцать рублей!-..
Тоня вскочила.
Бабушка! Бабушка!
Что, деточка?
А Портовый проспект есть в этом городе?
А как же, деточка. Совсем рядом. А что тебе?
Ой, обрадовалась Тоня, я там живу!
Странная девочка, не правда ли? сказала старуха соседу. Как выйдешь, деточка, так направо поверни и все иди и иди, все прямо и прямо. Там и будет твоя улица.
Бабушка, а я успею? встревоженно сказала Тоня.
Куда успеешь?
Я вернусьшары еще будут?
Вот уж не знаю, деточка. Этого я сказать тебе наверняка не могу. Не знаю. А ты бегом, бегом
И Тоня побежала. И тоже очень легко нашла свою улицу. Да, это ее улица. Совсем такая. Народу было по- прежнему много, но колонн уже не было. До дома было еще довольно далеко. Тоня бежалашар, шар! и совсем уже еле дыша взлетела по лестнице.
Папы дома не было. В отчаянии Тоня опустилась на диван и тут же вскочила: она же не поспеет, опоздает Помчалась на кухню. Там у плиты, распаренная и сердитая, возилась Марья Карповна. Необъятная, она с легкостью носилась по кухне, ожесточенно громыхала мисками и кастрюлями, словно те были живыми и на них можно было сердиться. И рук ее почти было не разглядеть, так они мелькали.
А тебе что тут надо? Уходи, уходи не переставая мелькать, буркнула Марья Карповна.
Тетя Мария, дайте мне, пожалуйста, жалобно растягивая слова, говорила Тоня, папы нет дома, вечером он вам отдаст, дайте, пожалуйста Ну честное слово, папа бы мне наверняка купил, только дома его нет.
И ходят, и ходят Чего тебе?
Дайте мне тридцать рублей до вечера
Тридцать рублей! Ишь чего захотела. Так вот вдругвозьми и дай какой-то девчонке говорила Марья Карповна, шлепая тесто красными и пухлыми руками. А зачем тебе?
Шар такой!.. сказала Тоняи взмахнула руками какой.
Воздушный, что ли?
Ну да, уже обрадовавшись, сказала Тоня.
И это тридцать рублей за воздушный шарик! ужаснулась Марья Карповна. Тридцать рублей, шутка сказать, дерут-то как! Тридцать рублей-то еще заработать надо Деньги-то какие!..
Ну тетенька Марья Папа вам вечером отдаст.
Вечером, говоришь? Да и то, какие ж это сейчас деньги!.. Два мороженыхи все деньги Э-эх
Она обтерла руки о фартук и вразвалку проковыляла к себе в комнату. Вернулась с красненькой.
И то ведь ребенку радость, говорила она, разглядывая тридцатку. Праздник ведь Как же тебя не побаловать, сирота моя несчастная Ой, горит! Ах ты господи! бросилась она к плите, потом к ТонеНа, хватай да беги, пока не раздумала Ох ты господи, праздник!.. рычала Марья Карповна, хватаясь за горячую кастрюлю и с грохотом сбрасывая крышку.
А Тоня уже мчалась по Портовому проспекту, сжимая в кулаке тридцатку, обегая, протискиваясь, проскальзывая, мелькая рыжей головой.
Зеленый дом. Большие белые женщины. Круглый скверик во дворе. И в скверике никого нет. И старухи нет. «Опоздала, опоздала»стучала кровь в голове. Тоня взлетела на третий этаж. Хорошо еще, что сразу ясно, какая дверь. Одна всего. Другая заколочена.
С налету Тоня позвонила. И тут же испугалась. Позвонить в незнакомую дверьраньше она постеснялась бы, а может, и не решилась вовсе. Тоня еще не отдышалась, и сердце стучало на всю площадку.
Дверь долго не открывали.
Открыла ее полная, дряблая женщина, еще не старая и удивительно белая. Все у нее было вниз: и щеки, и фигура. Казалось, она стекала вниз. Она была растрепанная, запыхавшаяся и белая-белая.
Что тебе? спросила она грубо.
Шар У вас шары? сказала Тоня и разжала кулак с побелевшими пальцами. Вот.
Так она стояла перед большой белой женщиной, держа перед собой на ладошке красненький комок.
Женщина смерила это все: и Тоню, и комок.
Нет здесь никаких таких шаров! сказала опа и захлопнула дверь.
У Тони немного закружилась голова, все поплыло куда-то вправо, вправо. Что-то внутри с замиранием ухнуло вниз, как в лифте. Тоня ухватилась за перила.
Потом из белого тумана выплыли, в обратном порядке, чем исчезали: перила, лестница, потолок, площадка, дверь и звонок на двери. «А как же шар? Самый большой па свете Самый круглый самый красный и золотой на нем кораблик?»
Шара не было. Но его не могло не быть. Это Тоня понимала. И не сходила с места.
Так она простояла около часа. Какие-то люди спускались и поднимались по лестнице, и Тоня отворачивалась от них в сторону. Она хотела еще раз позвонить, по не могла. И только смотрела на узкую щель почтового ящика и в его пять дырочек внизу и тихо приговаривала: «Вот сейчас откроется Раз, два, три Три-и-и Вот сейчас» Она достала из кармана катушку, погладила шелковую проволоку и с замедлением: «Ра-а-аз два-а-а-а»
За дверью послышался смех, и она распахнулась. Подобранная и веселая, появилась та самая большая белая женщина с мусорным ведром.
Ты все еще здесь, девочка? сказала она уже значительно мягче. Шаров нет. Они были, но все уже кончились. Ты иди домой, иди
И она стала спускаться.
Тоня не верила. Она гладила шелковую проволоку и уже знала, что шара не может не быть. Когда женщина поднялась с пустым ведром и увидела Тоню на том же месте и встретилась с ней взглядом, она вдруг побелела еще больше и левая щека у нее запрыгала.
И ты все стоишь?.. сказала она. Да я бы сейчас для тебя хоть десять сделала Но нету. Ах ты бедная моя Ну что мне с тобой делать? Ах ты господи!! вдруг вскрикнула она. Ведь есть же один, есть! Только с брачком Бочок у него подгорел Да ты подожди, я сейчас, сейчас Мигом. Только надую. Газ еще остался. Ты подожди
И торопливо она исчезла за дверью и дверь оставила полуоткрытой.
Трень-бом-динь! Трень-бом-динь! приближался издалека звон колокольчика. Ближе, ближе. Что-то разрывалось в Тоне, распйрало, и она всхлипнула.
И появилась женщина, неся перед собой огромный красный шар. А вот и золотой кораблик
Трень-бом-динь!
Тоня, ничего не видя, шагнула с вытянутыми вперед руками и взялась за веревочку.
Женщина улыбалась.
Бери, милая, бери
Тоня протянула на ладошке красненький комок.
Радость исчезла с лица женщины. Какие-то тени прошмыгнули по ее опущенному лицу. Все это в одну секунду. Она взяла Тонину тридцатку и, не поднимая глаз, тихо ускользнула за дверь.
Тоня спускалась. Трень-бом-динь! звенело в ней. Трень-бом-динь! Она смотала шнурок и взяла шар руками с двух боков. Еле хватило рук обхватывать его. Она слегка сжимала шар и чувствовала под ладошками его, упругого, почти живого. Она слегка нажимала на шар пальцами, всеми пятью по очереди, словно играя гамму, и трень-бом-динь, трень-бом-динь!
Потом она увидела, что шар не такой уж круглый: в одном месте он был словно перетянут ниточкой. И большое рыжее пятно было с одного его боку. Но все это было ничтожно и не смогло ее омрачить. Трень-бом- динь! это ее огромный красный шар и золотой на нем кораблик!
Она шла по своей улице, улыбалась и ничего не видела вокруг. Шар натягивал шнурок, и, когда она поднимала голову, он плыл над ней, огромный и красный на голубом небе.
Где это тебе, девочка, достали такой прекрасный шар? спрашивали ее.
Это я сама достала, говорила она.
Так где же? говорили ей.
Там уже нет, говорила она.
Вот и ее дом. Вот и садик, из которого она вышла утром. В садике на нее со всех концов налетели мальчишки.
«Лиса! Лиса Патрикеевна явилась!»закричали они. И вдруг замолчали. Может, тоже услышали трень- бом-динь? Тоня стояла в центре, и ее распирала гордость.
«Где ты его раздобыла?»тихо и восхищенно сказал один. «В Недлинном переулке», сказала Тоня. «В Недлинном! В Недлинном! заулюлюкали вдруг ребята. Может, в Некоротком? Может, в Нешироком? Может, в Продолговатом?!»закричали они и запрыгали, загалдели вокруг. Кто-то подпрыгнул и ущипнул шар. Резина пискнула у него под пальцами. Тоня вдруг поняла, что сейчас произойдет, побледнела и отшатнулась. Но сзади тоже были мальчишки. Они тоже прыгали и улюлюкали и хотели ухватить шар., Тоня вытягивала руку с шаром вверх. и приподымалась на цыпочки. «Не надо, не надо! кричала она. Это мой шар! Мой! Нельзя, не надо!» Но кто-то уже схватил ее за рукав, кто-то дергал за косу. «Лиса! Лиса!»кричали они. Тоне стало страшно, жутко. Рука, которую она вытянула с шаром, ныла. И тут Тоня почувствовала, что сжимает что-то в кулаке другой руки. Катушка! «Я вам лучше вот что отдам! Это лучше Это гораздо лучше!» сказала она и протянула им катушку с рыжей проволокой. Все с криком бросились на катушку. Тоне чуть не вырвали руку. Но она уже бежала вон, вон из садикас шаром, с шаром. Он был цел, цел! Она взбежала на свою площадку, задыхаясь, и ключ не лез в скважину, и мешал шар.
Сверху спускалась Элеонора Леонидовна с сыном. Сын закричал: «Шар! Хочу-у!»
Это девочкин шар, сказала ему Элеонора Леонидовна. Разве ты не видишь? Тонечка, пропела она, где это тебе достали такой прекрасный шар?
Это. я сама достала, сказала Тоня, И там уже нет.
«Хочу-у! Хочу-у!»монотонно и равнодушно гудел сын.
Замолчи, замолчи, сказала Элеонора Леонидовна сыну. Ты, Тонечка, скажи где, а мы, может, завтра сходим
В Недлинном переулке, а дома номера не помню и квартиры тоже, сказала Тоня и засмеялась.
Не шути, не шути, девочка, сказала Элеонора Леонидовна, я все-таки как-никак постарше тебя.
Нет, серьезно в Недлинном. Он ничего себе, только название у него такое. А дом зеленый с большими белыми тетями, и внутри садик, и там фонтан с птицей.
Нехорошо, девочка, сказала Элеонора Леони довна и начала спускаться по лестнице.
Тоня справилась с дверью и, обняв шар, внесла его в квартиру. Все, теперь он в безопасности. Марья Карповна, уже совсем вареная, высунулась из кухни.
А, вот он, голубчик! сказала ош^. Что же это он подгорел с одной стороны? И вот там.. она посмотрела на Тоню. Ах, и до чего же прекрасный у тебя шар! сказала она тогда. Самый лучший Я таких и не видывала.
Тоня, обнимая шар, осторожно открыла дверь своей комнаты и вошла. Папы еще не было. Она придавила шнурок утюгом посредине круглого стола, зажгла свет. Шар натянул шнурок и покачивался в центре комнаты, огромный и красный. Трень-бом-динь! невиданный цветок.
Тоня маршировала вокруг стола, высоко задирая руки и ноги, и пела.
А показать некому: папы все нет и нет.
Комната у них с папой была узенькая и маленькая, и Тоне вдруг показалось, что для шара в ней мало воздуха. Такой он был огромный, этот шар. Она открыла окно, привязала шнурок к шпингалету и выпустила шар на улицу.
За окном он был как флаг. «Теперь тебе хватит воздуху», сказала Тоня и села на диван. И тут почувствовала, как она устала.
Надо только дождаться и показать Она сидела иногда посматривала в окно. За окном покачивался шар, и был он самый большой и круглый в мире.
Тоня совсем уже клевала носом, когда пришел папа. Он вошел грустный и усталый и сел с ней рядом.
Как хорошо дома!.. сказал он.
А Тоня посмотрела в окношар! И вся радость, задремавшая вместе с ней, проснулась, и оттого, что есть с кем поделиться, возросла вдвое. И она рассказывала, рассказывала
Вот и все, сказала она.
Ах ты мой флажок, сказал папа и погладил ее по голове. Это самый замечательный шар, какой я видел в своей жизни.
И Тоня уснула, и снилось ей, как в детдоме ей пришла посылка от мамы. И были там красные штаны. Мама думала, что Тоня все такая же толстая, да еще и выросла за два года, и штаны оказались Тоне очень велики. Они висели ниже колен и торчали из-под юбки. И Тоня шагу не могла ступить из-за этих проклятых индюков. Вот она идет, а они, грозно шипя, медленно отделяются от заборов, и все ближе, и их все больше, со всей улицы. И такие гадкие птицы вытягивают свои го-лые шеи, и трясутся их противные красные клювы, тянутся к ее штанам. И шипят они все громче и противней. И Тоня бежит. И они бегут за ней, хватают ее за штаны и больно щиплют за ноги. И шипят. А она не. может быстрейсползают штаны
И вот они, эти индюки, они же мальчишки с ее двора, они же две цыганки, клюют, прыгают, рвут ее самый большой и самый красный шар.
«Нет! Нет!»кричит Тоня и просыпается. В испуге смотрит в окно.
Трень-бом-динь!
Папа сидит рядом и смотрит на Тоню. И папа улыбается ей.
И Тоня вдруг вспоминает то, что все время хотела у него спросить.
Папа, ты знаешь, где Недлинный переулок?
Нет, Антон, не знаю.
И никогда не слышал о нем?
Нет А зачем тебе?
Тоня смотрит в окнои вдруг улыбается. Тому, что знает только она
Трень-бом-динь!
1961
НО-ГА
Г. Горбовскому
Ну, Заяц, ты идешь с нами или не идешь?.. Второклассник Зайцев колебался.
Сегодня папин день рождения, и мама сказала: «Как придешь из школы, сразу садись за уроки, потом приберись и все сделай очень хорошо до того, как папа вернется с работы. Это будет лучший подарок».
День рождения отцаэто Зайцев понимал. Но перед ним, серьезные, сомкнутые, стояли ребята, молча ждали и словно испытывали его.
Уже три месяцакак вернулся из эвакуации и пошел в школуЗайцев выходил со всеми после уроков, и все разделялись на группы и расходились группами, а эти двое всегда шли в сторону, в которую не ходил никто, а Зайцев оставался один и шел один. Портфель становился тяжелым и чужим, и Зайцеву было тоскливо.
Он всегда ждал дружбы, и она не удавалась, как-то он не был нужен, а в его возрасте это уже стало важнее всего. Надо было что-то предпринять, и Зайцев выбрал этих двух. Он старался им услужить, заискивал, отдавал им свой завтрак и папиросы. Они пожимали плечами и равнодушно забирали дары. Зайцев терпел.
И вот сегодня они долго шептались вдвоем в раздевалке, а он стоял в сторонке и с безразличным видом стукал себя портфелем по коленкам. Сердце колотилось. Зайцев не помнил и не думал в тот момент ни о чемтолько ждал.
В подвале раздевалки пахло сыростью и стояла большая лужа. Раздевалка была недавно бомбоубежищем. Кто-то, проходя, выбил у Зайцева портфель, и портфель упал в лужу. Пока Зайцев понял, что произошло, обидчика уже не было. Зайцев оттирал портфель, глотая обиду, мысленно убивал противника с одного удара в висок, когда услышал:
Ну что ж, мы тебя берем, Заяц.
Обида исчезла, и что-то запрыгало внутри от радости. И тут же, теньювоспоминание о доме и об этом дне рождения. Он вспомнил и остановился у подъезда школы. А те двое прошли вперед и тоже остановились, выжидая
Ну, Заяц, ты идешь с нами или не идешь?
И они, серьезные, сомкнутые, повернулись и пошли. И он снова был оттеснен, как в игре, как в столовой, как в раздевалке, как он всегда был так несчастлив от этого! Какими ловкими и смелыми казались ему все, кроме него Как он завидовал и как ненавидел себя. Сегодня была первая надежда на то, что с этим могло быть покончено. Завтра уже ничего не может быть. И надо же, чтобы все так совпало! Что стоило отцу родиться завтра?..
А они шли, удалялись, и Зайцева уже не существовало для них
И он нагнал их.
Теперь они шли вместе, но он шел последним. Снег забивался в ботинки и там таял, а его папины кальсоны опять развязались, и их отяжелевшие тесемки попадали под ботинки. Зайцев спотыкался, но остановиться и перевязать не мог, потому что не хотел и даже боялся отстать. От радости и возбуждения ему все еще. спирало горло. Они шли между неровными снежными кучами, из которых выглядывал битый кирпич, штукатурка и щепы. Первый обернулся и сказал: