Ни самоанализ, ни стакан виски Косте не помогли.
Он перестал бриться.
Как не пытался он вернуть себя на путь ясного и стройного зодчества, образумится, призвать вдохновение, окунуться во всё то возвышенное чем он жил до появления в его жизни Музыничего не выходило. Прошло совсем мало времени и он проклиная себя уже в третий раз, а может и в четвёртый, вымолил у неё прощение. Она вернулась и свернувшись уютным и небрежным котёнком на его матрасе в мастерской, продолжила чтение глупых книжек, а он всё глубже и глубже опускался в омут ревности и однажды с ужасом понял, что дошёл до дна, до предела и что ни о какой духовности он уже не помышляет, и ничего не может нарисовать, а постоянно только и думает как бы удержать Музу. Он превратился в пустышку, он потерял себя, свою способность творить, мыслить, анализировать, он перестал читать Соловьёва и Бердяева, он больше не слушал Моцарта и Баха, всё расщепилось на мельчайшие кусочки постоянного ожидания её, смотрения на часы, на вопрос «где её носило вечером и почему она не позвонила?», эта бездушная кукла небрежно отвечала, «что старается только для него, думает постоянно о хороших покупателях его шедевров», и что она «знающая в совершенстве английский (в чём он всегда сомневался) приводит к нему богатых иностранцев». Ради справедливости нужно сказать, что она очень ловко умела продавать его работы, особенно гуаши, «а потому, говорила она ему, тебе нужно работать в этом стиле». Её суждения об иностранцах носили довольно вульгарный характер, мнение строилось на уже избитых суждениях, что немцысвиньи, французыжмоты, англичанехолодные тупицы. Единственно кого она признавала, так это американцев и то «потому что они похожи на нас русских». Вся эта дребедень выдавалась ею за настоящее знание западной жизни.
Да, Муза действительно помогала сплавлять его работы, у неё это выходило легко, почти играючи. Где она только выискивала богатеньких иностранцев? На эти вопросы она не отвечала, только щурила свои зелёные плошки и капризно поджимала губки, вот-вот расплачется. У Кости появились деньги, но бесконечное самоповторение одних и тех же сюжетов всё больше приводило к отупению. Слава, которую он ждал, так и не вышибала ногой дверь его мастерской.
В какой-то момент ему стало казаться, что Муза ведёт двойную игру и, что она обманывает его. Он давно подозревал, что у неё есть кто-то ещё и интуитивно что-то ему нашёптывало, что она «толкает в люди» ещё кое кого
Случайно, совершенно случайно (не нужно думать, что Костя намеренно это сделал) он встретился с одним из своих сокурсников и выяснилось, что его Муза несколько лет жила в Москве и была моделью некоего Р. и потом перешла по наследству к П. Ничего гениального эти художники из себя не представляли, единственное что объединило их судьбу, это то, что они оба не так давно скончались и после этого за Музой прилепилось прозвище «могилка»
От ревности Костя дошёл до ручки. Обычно в моменты творческих мук ему помогала природа. Вот и сейчас, молодой инстинкт самосохранения подсказал, что хорошо бы убраться подальше от цивилизации и всё как-то образуется, природа сама подскажет правильное решение, потому как сам он себя исчерпал и стал себе отвратителен. Не было у него больше сил находиться с ней в одном городе, дышать тем же воздухом. Как мог он так низко пасть? Он стоик, который тренировал себя годами, он, который избрал путь творца отшельника, приучил себя к созерцанию глубин искусства и был озабочен мыслями о возвышенном, как мог он стать жертвой колдовства. А иначе как объяснить эту постоянную навязчивую мысль только о ней и болезненные видения. Костя почти укрепился в странном предположении, что он стал жертвой чёрной магии!
В паутине своих бредовых подозрений он вспомнил, как кто-то ему рассказал об ужасной истории с одним художником, которого извела одна баба по наущению завистников. Он стал пить горькую, перестал работать, дошёл до самоубийства, а мастерская его и картины странным образом подверглись вандализму. И совершенно логично в Костиной голове всплывала эта история загадочной смерти двух художников и прилипшее к его Музе прозвище.
Вот и у него много завистников
И на этой патетической ноте он решил удалиться в леса.
* * *
К его домику подступали тёмные гигантские ели, рано утром он входил под их кров и шёл куда глаза глядят. Год выдался грибным и Костя с увлечением предался этому национальному спорту, а вечером разбирал, сортировал, жарил и уминал. Стоял замечательный теплый сентябрь, и трава на лужайках хоть и была уже не такой высокой и изумрудно зелёной, но стоило в неё упасть, как она отдавала все запахи накопленные за лето. Бабочки-капустницы, хоть и редкие да и те подусталые всё ещё кружились над колокольчиками, совсем близко от Костиного лица. Он затаив дыхание следил глазами за их бесшумным порханием и вот одна из бледно жёлтых бесстрашно села ему на нос, зашевелила мягкими крылышками, защекотала и Костя чихнул Он лежал на спине ничком, и смотрел в пепельнобелёсое небо, в котором высоко-высоко, вился и пел жаворонок, будто хотел он успеть натанцеваться до упаду, до того как через пару недель наступит настоящая осень. Кузнечики всё также безудержно стрекотали, а вот и дятел застучал о пустой ствол, и вдруг словно решив посолировать в этой лесной песне закуковала знакомая птичка. Почему Костя решил посчитать? Наверное от озорства, а может просто от молодого отупения, от того, что несмотря на кризис творчества и любви впереди его ждало много, много лет жизни
И раз, и два, и три ку-ку И вдруг всё оборвалось. Будто эту птичку кто слопал. Костя сел, сорвал травинку с досадой перекусил её и через пару минут стал увещевать судьбу и бороться с суеверием.
Он встал, отряхнул джинсы, а заодно и пару муравьёв бодро ползущих в неведомом направлении по его рукаву и с досадой подумал, что Муза тоже верила в приметы и он всячески смеялся над её снами, в которых то выпадали зубы и снились покойники, то ей дарили жемчужные ожерелья, а то она плавала в бассейне с дохлой рыбой. Ну, а теперь как назло эта дурацкая кукушка Нет, он не должен поддаваться глупому суеверию! Ему нечего бояться. Нужно отогнать, забыть этот образ роковой женщины, распутать клубок хитросплетений, начать свою жизнь с нового витка и наконец вспомнить, что муки творчества в тысячу раз благотворней мук любви.
Прошла неделя, созерцание природы не привело ни к успокоению, ни к оплодотворению. Стало ещё хуже. Он стал бояться приближения ночи, из соседней деревни доносились то странные вопли, то звуки музыки, то женский плач. Мысли о смерти, о бренности не давали спать, он выходил за порог закидывал голову и пытаясь найти Млечный Путь с Медведицей и определить вечно блуждающий Ковш, окунался в такую гробовую безлунную тишь, что казалось ещё мгновение и она похоронит его заживо. Собирание грибов и брусники уже шло носом, книжки все были прочитаны, к карандашу и альбому он не притронулся, но зато как наваждение в его памяти всё чаще возникало их знакомство, мелькали подстреленные утки того злосчастного вечера и как зайдя на кухню он увидел девушку держащую на вытянутой руке за горло птичку, головка которой мёртвенно свешивалась набок, а другой рукой, с брезгливым выражением на губах, она пыталась отодрать запёкшуюся слизкую массу перьев. На этой охоте, было много крови, одну из собак случайно подстрелили и хозяин в тот вечер напился до бесчувствия.
Костя вернулся в город обросший, не мытый и в ещё большем разочаровании. Его нервы походили на комок старой, грязной пакли. Прогулки, а скорее метание по улицам, с редкими наскоками к друзьям художникам в конце концов совсем измотали, сердце сильно билось, левая рука от плеча и до кончиков пальцев всё больше наливалась свинцовой болью, философствование об одиночестве и развратности женской натуры довели до отчаяния, и ноги сами дотащили его до аптеки. Видно у него был достаточно странный вид, потому как очередь из старух и пары алкашей расступилась. Он оказался перед стойкой и продавщицей в белом халате. Преодолевая спазм в горле он выдавил из себя: я побег замыслил и грибы мне не помогли.
Что ты парень, какие грибы? испуганно пролепетала аптекарша, и с сочувствием добавилаНе дури, хочешь капелек тебе дам, успокоишься, проспишься.
Нагнулась и достала из под стойки пузырёк с бурой жидкостью.
Это что? Если валерьянка, то не помогает. Уже пробовал.
Да, нет. Это наше волшебное фирменное средство. Настойка из китайских трав. На ночь, десять капель на полстакана воды. Сто, сто рублей ты мне должен.
Я тоже хочу! гаркнул пьяница и ринулся к прилавку.
Тебе нельзя. Это только трезвым можно! отрезала аптекарша.
Народ в очереди присмирел и чего-то от Кости ждал, будто ещё мгновение и он рванёт на себе пояс шахида. Но ничего страшного не случилось, пузырёк перекочевал в его карман, сторублёвая мятая бумажка исчезла в руке аптекарши, а сам философский персонаж нашего рассказа двинулся к выходу
Слышь мужик, ты свою тагу где колол?
Костя замер на пороге аптеки и прежде чем обернуться на голос вопрошавшего удивлённо посмотрел на свою руку. За долгие годы его «тагу» настолько срослась с ним, что он перестал обращать на неё внимание. Да и не было в ней ничего особенного, так что-то вроде колеса или круга напоминающего паутину с тремя непонятными буквами в центре.
На корточках у самого выхода сидел довольно странного вида парень. Одежда его походила на разноцветное отрепье, длинные волосы заплетены в косички, нос и уши проткнуты булавками и колечками, несмотря на дождливую погоду и холод он был в сандалиях на босую ногу.
Давно колол, ещё в Париже, в каком то индо-пакистанском квартале. А что?
Ну и хорошо. Не волнуйся парень, всё у тебя получится. К солнышку тебе нужно стремится, а не в мокроте пребывать. Как только в тёплые края поедешь так всё у тебя и образуется.
Слова панка поражали недосказанностью и очень хотелось объяснения.
Почему? спросил Костя.
Так ты меченый на всю жизнь. Ведь это у тебя танец Шивы наколот, а значит всё у тебя будет тип-топ, но только где-нибудь в южных странах.
Капли Косте помогли и он действительно проспал всю ночь без сновидений, а наутро вспомнил как в Париже, (казалось, что это было сто лет назад!) он каждый день с альбомом бродил по городу и рисовал всё подряд: группы людей, лица, городские пейзажи, кафе и однажды занесло его в странный квартал. Что ни улица, то полно индийских лавочек и кафе, толпы туристов, в воздухе приторные запахисмесь курений, пряностей и жареного мяса. Костя долго ходил от лавки к лавке, разглядывал витрины, где индийские украшения из серебра соседствовали с весёлым богом удачи Ганешом, многоруким танцующим Шивой, яркой экзотической одеждой и неожиданно его привлёк человек в зелёном шёлковом тюрбане, с бурым лицом и чёрными подвижными как угли глазами, в которых играл красный уголёк. Всё в его облике было ярко и сказочно и белозубая улыбка на смуглом лице и притягательный взгляд его странных глаз; лоб человека был довольно обильно помазан слоем пепла с тремя красными полосками. Был ли этот маскарад придуман для таких туристов как Костя? Может быть. Многие останавливались и просили сфотографироваться рядом с индусом. Он широко улыбался, прикладывал руку к сердцу при этом не забывая подставлять маленькую деревянную плошку из раскрашенного дерева, которая была уже полна монет.
Костя раскрыл свой альбом, простоял около получаса и когда портрет был готов сделал «брахману» благодарственный жест, улыбнулся и вывернул карманы, чтобы показать что у него нет ни гроша и уже готов был отправиться дальше, как неожиданно индус подбежал и крепко схватил его за руку. Костя такого оборота не ожидал, вскрикнул и решил что пора делать ноги Но человек в тюрбане что-то затараторил по-французски и всё повторял «артист, артистпантр» и дружелюбно улыбаясь тянул вглубь своей лавочки.
Костя перешагнул порог и оказался в очень живописной комнатке, где все стены были украшены большими листами бумаги с загадочными знаками, гирляндами из живых цветов, а яркие лубочные картинки из жизни индийских богов соседствовали с афишами знаменитых белозубых кино героев. И вся эта экзотика, столь странно вяжущаяся с Парижем, плавала в густом мареве курений под аккомпанемент индийской музыки. Человек жестами усадил Костю на низенький пуфик, потянулся к альбому и увидев свой портрет радостно, словно игрушечный «болванчик» закивал головой.
Какое счастье! Нужно рисунок индусу подарить, и побыстрее отсюда свалить! И со словами «рашен сувенир» он вырвал его из альбома и сделал движение чтобы встать. Но в ответ индус беспокойно залопотал «индишь сувенир» и ткнул пальцем в сторону стены, где висели таинственные знаки на больших листах бумаги. Привыкнув к полумраку Костя заметил в глубине комнатки кресло (что-то среднее между зубоврачебным и гинекологическим) и странную маленькую машинку вроде инструмента для выжигания по дереву, а рядом столик с пигментами. Ну, конечно, это же образцы татуировок, а этот тип их колет!
Гостеприимный мастер тату, налил Косте чая, усадил в кресло и предложил тоненькую самокрутку. Видимо это была травка, потому как после второй затяжки у Кости с непривычки всё перед глазами поплыло, стало поташнивать, разноцветные круги вроде воздушных шариков полетели куда-то в небо, но это длилось лишь мгновение, после которого ему стало очень хорошо. Он почувствовал невесомость своего тела и невероятное ощущение свободы. Ему почудилось, что он не в кресле, а в своей детской кроватке и кто-то ему поёт песни и укачивает, но потом оказалось, что это вовсе не колыбелька, а маленькая лодка, а вокруг простирается безбрежное синее озеро с огромными розовыми лотосами; потом он почувствовал лёгкие уколы и почему то подумал, что это наверняка комары, которых на воде в это время года всегда полно, солнышко стало припекать, откуда ни возьмись порыв ветра принёс из за леса тёмную тучу и на лицо ему упали крупные тёплые капли. Шум летнего дождя перешёл в струнно монотонную музыку, воздух наполнился одуряющим запахов каких-то приторных цветов и в бессознании промелькнуло, что наверное его индус усыпил, а может и отравил, но страха он не почувствовал, а лёг на дно лодочки и погрузился в сладкий счастливый полусон. Сколько он был в отлёте сказать трудно, но обратно к реальной жизни его вернул голос индуса, который что-то радостно лопотал. На руке у Кости (трудно определить это словом красовалась) но тем не менее он увидел графический рисунок наколку, которая напоминала солнце и одновременно паутину или некую космическую воронку с тремя странными иероглифами в центре. В рисунке не было ничего замысловатого, он был достаточно простым, почти примитивным, так что Костя даже подумал, что его портрет видимо тянет на самое дешевое тату Вернувшись в Питер, он несколько недель мазал воспалённую кожу какой-то мазью, которую ему всучил индиец, а его родители требовали чтобы он показался специалисту потому как рука болела и он её бинтовал. К своей тагу он со временем привык и забыл о ней, как привыкают к родинкам на теле и никогда в последствии не задавался вопросом, что означает сей знак. И сейчас, по прошествии стольких лет, встреча в аптеке и загадочные слова панка о солнце и юге, воскресили полу забытые события. Действительно, индус ему тогда повторял «артист, артист» и ещё какие-то слова, тыкал в картинки танцующих богов, но Костя французского не разумел, а потому все эти годы оставался в полном неведении брахмановой символики. То состояние нирваны, которое он невольно испытал в кресле «мага» до сих пор в нём остро присутствовало. Не раз особенно в моменты творческих тупиков, он вспоминал это незабываемое парение, бестелесность и ощущение власти. На всю жизнь у него осталось чувство, что он заглянул в какую-то неведомую бездну и что если бы это состояние потустороннего Зазеркалья перевести в реальную жизнь и каким-то особым чутьём преобразить в творчестве, то тогда он станет обладателем секрета и уж никогда у него не будет кризисов жанра и мук творчества.
Ни на какие юга Косте ехать не хотелось.
Одно желание отоспаться и хоть как-то успокоиться. Но странным образом аптечный панк и его слова запали в душу, будучи человеком впечатлительным Костя стал воскрешать в памяти историю своего тату, разглядывал руку в лупу, копался в книжках пытаясь разгадать символику, а мысли и фантазия переносили его в жаркие страны и он невольно стал думать о путешествиях. Африку он сразу отмёл, Мексикаслишком далеко, хотя ацтеки его очень привлекали, в Тунис и Марокко его не тянуло, а из солнечных стран те что поближе предпочтение он отдал Италии. Валяясь часами у себя в мастерской он подогревал своё воображение просмотром разных буклетов, делал он это скорее для рассеяния мыслей, для полёта мечты, для воображения, да и вообще введения себя в нормальную творческую колею. Его подсознание постепенно очистилось, страхи улеглись и голова обрела прозрачную пустоту. И в какой-то момент, то ли от того что он наконец стал крепко спать, то ли от красивых глянцевых видов он вдруг подумал: а почему бы собственно не поехать ему в Италию? И как-то враз, всё его существо обратилось в волнительное ожидание неизвестности и влекущая сила открытий окончательно переломила инерцию. А ещё эта сила целиком отринув страхи наполнила его душу подобием уверенности в себе. Ему даже показалось, что он вполне способен на нечто новое, неожиданное и может быть даже значительное.