«А женщины?» спросите Вы. Законный вопрос! Никто не освобождает женщину от ответственности за полюбивших её.
«За всех, что ли?» фыркнет изнеженная звезда экрана. Ну, может быть, и не за всех, но за тех, кого к любви легкомысленно провоцировали, кого улыбочками поощряли, с кем без цели кокетничали Заманивали на тропу любви, как сказал бы Чингачгук Хотя поймёт эти слова не каждая белобрысая скво
И раз уж мы, хотя и в помыслах, отправляемся к женщинам, да ещё будем их судить, дайте-ка я приоденусь. К такому случаю подойдёт чёрная судейская мантия, а на ней маленькие красные сердечки, пробитые жёлтыми стрелами Всё, я готов!
Определим меру вины, и заодно уж и назначим наказание. Вы, Серкидон, будете моим народным заседателем. Ваше делосостроить умную физиономию и затаиться.
Дело 1. «Гранатовый браслет». Вера Николаевна.
Не поощряла, не кокетничала, не провоцировала. Хочется сказатьне виновна. Мол, несчастный случай на охоте Амура. Но зря, что ли, я мантию надевал? Опытный судья вину найдёт всегда. Вера Николаевна красивая женщина, и должна бы знать, что красотой нужно пользоваться осторожно. Поэт Игорь Кобзев предупреждал:
Ведь красота порой мешает дружбе,
Ломает жизнь, вселяет боль в сердца,
Она как огнестрельное оружье
В руках неосторожного бойца
Желтков во время телефонного разговора был на грани. Неужели она этого не почувствовала?.. Успокоить лаской в голосе. Неким обнадёживающим посулом. Вместо этого она сказала: «Ах, если бы вы знали, как мне надоела вся эта история. Пожалуйста, прекратите её, и как можно скорее».
Желтков эти слова воспринял как приглашение на казнь Но опять-таки Вера Николаевнакнягиня, а не психотерапевт, и не она ведь эту кашу заварила. Узнав о трагедии, княгиня посетила убогое жилище покойного, в лоб несчастного поцеловала долгим поцелуем и сонату, бетховенскую сонату D-dur N2. ор.2, как он и просил в предсмертной записке, отыграла.
Что мы можем, отправляя правосудие, предпринять в отношении В.Н. Шеиной? Только поставить ей на вид. А спросит, почему это вдруг, пропоём:
Потому что нельзя,
Потому что нельзя,
Потому что нельзя быть на свете
Красивой такой.
Дело 2 Лотта «И Вертер, мученик мятежный».
Что тут у нас с поощрениями, с близостью необязательной? А Вы знаете, немного есть. Свидания, танцульки:
«Никогда ещё не двигался я так свободно. Я не чувствовал собственного тела. Подумай, Вильгельм, держать в своих объятиях прелестнейшую девушку, точно вихрь носиться с ней, ничего не видя вокруг»
Встречи, прогулки под ручку, посиделки:
«Когда во время беседы она кладёт руку на мою, и, увлёкшись спором, придвигается ко мне ближе, и её божественное дыхание достигает моих губ »
«А, какой трепет пробегает у меня по жилам, когда пальцы наши соприкоснуться невзначай или нога моя под столом встретит её ножку! Я отшатываюсь, как от огня, но тайная сила влечёт меня обратнои голова идёт кругом!»
А вот у Лотты с головой всё было обычно и ровно. Она привыкла к Вертеру: деликатному сопровождающему, приятному собеседнику, чувствительному другу-приятелю, который разбирался в стихах, в музыке, имел любопытные суждения. Вертер закрывал романтическую составляющую любви и давал то, чего жених, а потом и мужАльберт не мог дать по причине своей всегдашней занятости, излишней практичности и крестьянской приземлённости. В то же время Альберт полностью устраивал как глава семьи и как мужчина, с которым она делила ложе. Лотта любила Вертера, как любит брата сестра. А может, как сто тысяч сестёр. Мечтала женить его на какой-нибудь своей близкой подруге, чтобы обезопасить их платонические отношения от людской молвы. Сделать отношения дружескими с едва заметной долей флирта Не получилось. Любовь Вертера росла, крепла, ширилась, тревожилась, требовала взаимности.
И вот разрязка:
«Сознание её помутилось, она сжала его руки, в порыве сострадания склонилась над ним, и их пылающие щёки соприкоснулись. Всё вокруг перестало существовать. Он стиснул её в объятьях и покрыл неистовыми поцелуями её трепетные лепечущие губы.
Вертер! крикнула она сдавленным голосом, отворачиваясь от него. Вертер! и беспомощным движением попыталась отстранить его. Вертер! повторила она тоном благородной решимости.
Он не стал противиться, разжал объятия и, не помня себя, упал к её ногам.
Это не повторится, вы больше не увидите меня, Вертер! И, бросив на страдальца взгляд, исполненный любви, выбежала в соседнюю комнату и заперлась на ключ»
Серкидон! Да Вы же всё это читали! Помните, как несчастный молил под дверью: «Лотта, Лотта! Одно словечко! На прощание!»
Она молчала. А молчать надо было раньше, когда он спрашивал: «Как вас, девушка, зовут?» Сейчас, когда ситуация так закручена и так взлохмачена, Вертера нужно было успокаивать, утихомиривать, урезонивать, в лоб чмокнуть (пока он, этот лобик, тёплый), что-то небольшое и необязательное обязательно ему пообещать. Чтобы был у несчастного смысл дальнейшей жизни. А так он крикнул: «Прощай навеки!», шатаясь, ушёл, заперся в своей комнате и застрелился.
Потрясение Лотты было столь велико, что Альберт был у постели жены в тревоге за её жизнь.
Вряд ли, Серкидон, нам следует что-то добавлять к этому наказанию.
Дело 3. Катя.
Самое пустое и легкомысленное создание. Сначала поговорим о том, насколько далеко ушли отношения. Тут есть о чём поговорить. Целомудренный Иван Алексеевич про эротические дела молодых вынужден был написать:
«Они с Катей ещё не переступили последней черты близости, хотя позволяли себе в те часы, когда оставались одни, слишком многое»
И:
«Душа Кати или тело доводило его почти до обморока, до какого-то предсмертного блаженства, когда он расстёгивал её кофточку и целовал её грудь, райски прелестную и девственную, раскрытую с какой-то душу потрясающей покорностью, бесстыдностью чистейшей невинности?»
Мите было о чём вспомнить в деревне.
Вы меня можете спросить: как же Митя продолжал любить Катю, если он слышал её фальшивые декламации, видел её избыточное желание пробиться, быть на виду, находиться среди вздохов, пересудов, в лучах славы?
Но ведь ещё Платон говорил, что «любовьэто тяга не ко всему человеку, а только к тому хорошему, что в нём есть». В Кате хорошее было несомненно. По-своему она была к Мите привязана, заботилась о нём. «Она даже ходила с ним покупать дорожные ремни, точно она была его невеста или жена», плакала пред Митиным отъездом и «смотрела на него непритворно любящим и грустным взглядом».
Правда, если женщина лицедейка, то поди разберись, где искренность, а где притворство Конечно, знай она, что последует за получением рокового письма, она бы Но всё же, давайте припаяем ей год условно с запрещением артистической деятельности.
Теперь, пока я не снял мантию, быстро разберёмся с делами древнегреческими. Вспоминайте, Серкидон, вспоминайте тамошних героев и героек.
Федра и Ипполит.
Легче всего свалить всю вину на Афродиту, но мы делать этого не будем. Потому что богиня легко может превратить меня в червячка, а Вас в паучка. Причём паучка не способного к любви. Представляете, прилетает к Вам мушка, потрясает прекрасными крылышками, а Вы к ней равнодушны?..
Ипполит. Достаточно взрослый юноша, но нет в нём почтения к богине любви, нет у него знания, что нельзя дразнить гусей, гусынь, богинь. Наверняка слышал Ипполит от взрослых, что кроме Дианы есть на Олимпе иные представительницы прекрасного пола. Так зачем размахивать своей целомудренностью, как красной тряпкой?..
Кормилица виновата, но осуждать её не будем. Она бросилась на помощь, когда в опасности было дорогое для неё существо, но вот Федра Оклеветать сына перед отцом, да ещё так чудовищно Как бы ни была оскорблена, уязвлена, раздосадована женщина, нельзя ей доходить до подобной низости
Тесей. Вот кто виновен более всех. Без хозяина и дом сирота, а уж дворец Даден тебе народправь им, есть у тебя женалюби её, и сам женщину люби, и сыну привей любовь к прекрасному. К женщинам прежде всего. А таскаться по подвигам с корешамипоследнее дело.
А ещё, Серкидон, под горячую руку осудим и 100 % любви на одной чаше. Столько бед они натворили, а сколько ещё натворят
То и дело с женской стороны слышится: «Ах, как я его любила, и так любила-излюбила, потом ещё больше любила, а вконец полюбила так, что уж и больше-то нельзя. А он»
Он ушёл к другой, потому что женской любовью все проценты выбраны. А ему тоже хочется немного полюбить. Кто виноват? Сама же и виновата. А что делать? Не переполнять то, что имеешь, как советовал Лао-Цзы.
Всё, снимаю мантию, никого больше не буду судить, и не судим буду.
Крепко жму Вашу руку, и до следующего письма.
-16-
Приветствую Вас, Серкидон!
Во первЫх строках мого письма спешу ознакомить Вас, мой пытливый друг, с отрывком из письма иного, 16 мая 1670 года писаного. К двадцати четырём годам окрепший умом Вильгельм Лейбниц гусиным пером писал: «В остальном я желаю тебе, о ты, который достоин бессмертияв той мере, в какой оно выпадает на долю людей, чему счастливым подтверждением служит твоё имя, бессмертия в энергичной, полной юношеских сил старости».
Возможно, написано излишнее витиевато, я стараюсь Вам излагать проще, но каков пассаж в последних строках«бессмертия в энергичной, полной юношеских сил старости»! Виват, Вильгельм!
Кто же адресат? Кто этот чудо-старик с юношеским задором?
Спешу представить: Афанасий Кирхернемецкий учёный, в кругу интересов которого и физика, и естественные науки, и лингвистика, и теология, и археология, и математика. Один из учёнейших людей своего времени, Афанасий Кирхер оставил после себя 40 книг и 2000 рукописей. В книге «Великое искусство света и тени» он описал изобретённый им волшебный фонарь. Вот на этом изобретении вовсе не сумрачного, а напротив радужного германского гения мы остановимся подробнее, поскольку есть оно предтеча кинематографа.
Волшебный фонарьпроекционный аппарат, состоящий из вращающегося диска и корпуса, на секторах которого на слюде рисовались картинки, внутри корпусазажигалась масляная лампа. Диск вращали, и на экране появлялись различные фигурки. Их движение, составленное в незамысловатый сюжет, вызывало восторг у публики.
В семнадцатом веке волшебный фонарь стал всеобщим развлечением, таким, как нынешние временателевизор. Крестьяне со своими крестьянками, короли со своими королевами получали удовольствие, смотря на цветные мелькающие картинки. Не чужды были данному простецкому (на наш ныневековой взгляд) развлечению и великие мужи. Сохранилась запись одной из дам, гостившей у Вольтера в замке на границе Лотарингии и Шампани. Запись от 11 декабря 1738 года:
« Дал нам волшебный фонарь с целью заставить нас похохотать. Он показал сюжеты о приверженцах герцога Ришелье, историю аббата Дефонтена и всевозможные комические рассказы. Не было ничего забавнее этого, но, желая подправить фитиль лампы волшебного фонаря, он опрокинул её на руку. Это немного омрачило наше веселье, но вскоре Вольтер снова начал показ».
Вот, Серкидон, Вольтер веселил дам, рискуя здоровьем, а нынешним ухажёрамтолько кнопку нажать. Так им и это лениво. Кстати сказать, аббат Дефонтен злейший литературный противник Вольтера, представляю, что там была за история
После такого вступления, Серкидон, не трудно угадать тему нынешнего письма. Ну, конечно, я напишу Вам о прелестях первой любви. О них, о ней, о первых прикосновениях, первых поцелуях, волнующих необыкновенно, как и всё первое.
Первые двигающиеся по экрану картинки даже Вольтера приводили в состояния восторга. Почему? Идея была свежа и радовала новизной, как первая любовь. Нынешних недорослей не прошибёшь и фильмом 3D со стереоэффектами, с элементами присутствия, с запахами, с чёртом лысым Почему? Пропала свежесть и новизна. Идеякартинки на экранепостарела и уже не особо волнует человечество. Кино нынешнее должно решительно двинуться вперёд: если рубят на экране голову, она должна выкатываться в зал.
Впрочем, это не императив, а лишь рекомендация. Давайте обратимся не к отрубленным головам, а к тем, что на повороте. К влюблённым!..
Давайте забудем об ужасах формулы любви, обратимся к прелестям первой любви! Словоавторитетам. Сначалапоэту, а потом остальным.
Завистливый прозаик, но прекрасный поэт Николай Некрасов, приглашая открыть для себя страну-любовь, утверждал:
Розы там цветут душистее,
Там лазурней небеса,
Соловьи там голосистее,
Густолиственней леса
А дубровы, соответственно, широкошумнее.
Антон Чехов увидел в королеве человеческий чувств (и только в ней одной!) земное счастье: «Любовь юная, прелестная, поэтическая, уносящая в мир грёз, на земле только она может дать счастье!»
Серён Кьеркегороткрыл радость первой любви: «Самая прекрасная пора жизнипора первой любви: каждое свидание, каждый взгляд приносят какую-нибудь новую радость».
Анатолий Луначарский нашёл, что любовьукрашение: «Любовь является великим украшением жизни. Она заставляет природу цвести, играть красками, петь чудеснейшие песни, танцевать великолепные танцы».
И всё это верно! Героиня Карамзина Елизавета Ивановна, которую мы знаем как бедную Лизу из «Бедной Лизы», влюблённая первой любовью, радостная и счастливая, восторгалась: «Ах, матушка! Какое прекрасное утро! Как всё весело в поле! Никогда жаворонки так хорошо не певали, никогда солнце так светло не светило, никогда цветы так приятно не пахли!»
Американский философ и поэт Ралф Эмерсон в книге «Опыты» пишет о милых безумиях любви: «сердце бешено колотится при едином звуке любимого голоса, а в тайниках души находится место всякому пустяку, связанному с дорогим существом; когда мы всёзрение, если она рядом, и всёпамять, если она далеко; когда юноша готов вечно бродить под окнами любимой и часами созерцать её перчатку или вуаль, ленту или колёса её экипажа»
Но и этого мало, Эмерсон утверждает, что меняется мироощущение влюблённого человека: «Страсть заново творит окружающий юношу мир. Теперь всё сущее полно для него жизни и значения. Природа проникнута мыслью. Каждая птичка в ветвях дерева поёт для его души, для его сердца. Он почти понимает её язык. Облака обращают к нему свои лица. Деревья в лесу, колышимая ветерком трава, цветы, что поднимают над ней свои головки, обладают разумом; и он почти боится доверить им секрет, который они так хотят выведать»
Заметили, Серкидон, в отрывке написано «юноша». Любовьдело молодое, как всякий стресс, она легче переносится в молодости. Что было обозначено в самом начале нашей переписки.
Духовные перемены, описанные Эмерсоном, испытал и Митя из повести Бунина. Анализируя чувство бунинского героя, Юрий Рюриков пишет: «Любовь резко переменила всё его отношение к людям, к вещам, к миру, и всё перед ним встало вдруг в новом свете. Странное чувство всё больше утверждалось в нём. Ему казалось, что весь мир плывёт, как в зыбком мираже, и всё в нём колеблется, обволокнутое каким-то знойным маревом. Вещи теряют свой чёткий очерк, в каждой из них теперь как будто появляется своя душа, живёт ещё что-то сверх неё самой. Это что-то, эта душа, которая в них живёт и одухотворяет всё в них, это его любовь к Кате. Она присутствует в каждом листе, в каждом крике птицы, в каждом комке земли Тысячи нитей как бы свились между ним и миром, и весь этот мир таинственно вобрала, втянула в себя любовь, обволокла всё в нём и всего его»
Это и есть тот самый иллюзион с множеством кривых и прочих зеркал, который мы с Вами уже оговаривали.
Далее у Юрия Борисовича следует: «Человек, который любит, видит в жизни куда больше красоты, чем тот, кто не любит. Возникает как бы особая эстетика любви. Серый плащ привычности спадает с вещей и открывает их сокровенную прелесть, которая недоступна простому взгляду, не увлажнённому влагой восторга, счастья, любви Эта пелена счастья как бы задерживает тусклые лучи привычности, она меняет глаз человека, делает его поразительно чутким к красоте»
После упоминаний русского ВертераМити, самое время дать слово самому Вертеру: «Вильгельм, что нам мир без любви! То же, что волшебный фонарь без света. Едва ты вставляешь в него лампочку, как яркие картины запестреют на белой стене! И пусть это будет только мимолётный мираж, всё равно, мы, точно дети, радуемся, глядя на него, и восторгаемся чудесными видениями Упаси тебя Бог смеяться над этим! Вильгельм, мираж ли то, что даёт нам отраду?..»