Ей нужен был Рельса. Как друг, как человек, как обожатель. Всё было бы лучше, коли можно было б изменить и повернуть всё вспять. Большое воодушевление на неё оказало Солнце. Половинчатые лучики обнимали тело Элис, открывая миру каждый его кусочек. Розоватые клетки наполнялись кровью и отдавали белизной. Белизна эта было даже элегантна и шла к лицу нашей героине. Во всех аспектах она была идеальна, но только под этим Солнцем. Стоило лишь ей войти в темень тени, как в этом образе появлялось уже нечто тёмное, нечистое. Чертовщинка всегда присутствовала в Элис. Она имела огромную роль в обольщении мужчин. За неё цеплялось сердечко очередного школьника или другого, более приметного, мальчика постарше. Выговора никто ей не делал, потому что все были польщены комбинацией чертовщинки и прекрасного тельца.
Элис всегда давали второй шанс, когда онаникому и никогда. Эгоистичность и прочая нечисть уже давно поглотили её по горло. Не было у неё в жизни плана, структуры. Всё держалось на честном слове. Казалось, что она делала всё, что сама могла делать. Элис не представлялось случая с негативной стороны ощущать всё то, что она ощущала с положительной. Вон его дом. Элис хотела оратьстолько в ней было энергии. Что только не было нарисовано на этом каменнобулыжном здании! Всякие узоры, нецензурные слова и логотипы телеграмканалов. Как браслет опутывались спиленные стволы деревьев с уничтоженными кронами вокруг этого дома. Но Элис думала, что жителям этого дома очень повезло, ибо из их окон была видна какаяникакая, но природа. Открытая дверь так и манила к себе. Элис никак не могла подойти к нейноги подворачивались. Она знала, что пути назад нет, но никак всётаки не шлось. Слёз, которым можно было бы дать выход, уже не былоих удалили, как неудачные татуировки. Душевное состояние удручало лишь одним своим наличием. Внутри всё опустело с тех пор, как Элис поняла собственную обречённость. Каблучки сами стучали в сторону направления этой стальной двери, которая, как две капли воды, была схожа с её собственной стальной дверью. Из темноты доносилась лишь гулкая тишина, пробирающая своим белым шумом до мурашек. Но пришлось хоть раз в жизни преодолеть себя! Так темно всётаки здесь! Каменная лестница четырехэтажного дома будто скрывала в своих закромах целых десять этажей.
А в этих этажах обязательно были бы квартиры, заполненные чудищами, убийцами, наркоманами, самоубийцами и т.д. Впрочем, это слишком пессимистично думать именно так и никак иначе. Ступенька за ступенькой становились расплывчатой лужей, как дом и квартира Элис. Такая одинаковая серая жидкая масса давила на глаза, изничтожая в них сам намёк на белок. Элис держалась за перила и коекак поднималась всё выше и выше. Живая и здоровая, она летела сквозь эту пучину каменной серой мерзостности, потонувшей в грязи. Следы табачного дыма переходили со стен на одежду и там замирали намертво. Отодрать, отлепить их при всём желании бы не удалось. Будто туберкулёз перешёл в реальный мир и обрёл материальный облик. Оптимальный вариант для Элис былоткрыть в тот же миг свои прекрасные очи и наконец увидеть всё в полной мерзости красоте. Наконец, квартира. Как обычно, никто и не подумал запирать коричневую дверь с позолоченным номером. В прихожей красовался коврик с какимто турецким или арабским узоромЭлис не разбиралась в таких. В квартире было до жути тихо. Здесь явно когдато была жизнь, которая сейчас кудато испарилась. С кухни несло неведомой прохладой, а, значит, никого там и не было. Рельса не любил холода, да и жары не любил. Он вообще много чего не любил, а вот её смог както полюбить. Смог выцепить то, что скрывалось за чертовщинкой. Человек всётаки этот Рельса! Хороший и добрый. Но тут повеяло какойто гнильцой. Ужасный запах, если быть откровенным. Будто тухлую рыбу скрестили с настолько же тухлыми яйцами и курицей. После эту партию, верно, заставили увеличить запах в десять раз, ибо этот запах заставил Элис отодвинуться от сумрака и, наконец, начать ориентироваться в пространстве. Она начала потихоньку продвигаться к той комнате, где и был, предположительно, Рельса. К сожалению, это был именно он. Тело самоубийцы мирно лежало на стуле. На полу валялся пистолет, а из левого виска текла тёмная красночёрная кровь. Лицо излучало счастье, будто он хотел умирать раз за разом. Элис закричала. Этот протяжный вой, кажется, было слышно со всех уголков земного шара. Такой человек! Уйти сейчаспросто глупость! Уходить из жизниэто вообще глупость! На столе была записка, гласящая, что надо Элис идти домой. Страх пропустил её, как нитку через шёлковую прядь паутины. Она начинала думать, что этот Рельса не специально себя убил. Ведь не мог такой хороший человек не жалеть себя и окружающих? Он был обязан жить! Ей казалось, что всё именно так. И теперь приходит осознание, что, возможно, именно ты виноват в смерти близкого человека. Но есть и надежда на искупление. Надежда ведь умирает последней, так? Значит, скоро умрёт и она, если умер первый. Боже, какие отвратные мысли льются на эту порочную белую бумагу! Уже и писать про эту дрянь не хочется.
ЧАСТЬ ШЕСТАЯ
Начал Катю целовать.
Фёдор Достоевский
В эту минуту к Элис собирался приехать Клаас. Было удивительно его стремление помочь оправиться этой безумной девочке. По поводу случившегося она написала ему сообщение в соцсети и ждала ответа. Лишь на утро следующего дня он решился поехать к ней. В этот момент Элис находилась у Рельсы дома. Белый гробик колесил по городу, стараясь отыскать место, в котором Клаас был и не раз. Белый выводит из своих отблесков все цвета немногочисленной радужной палитры. Волнения не было. Было лишь желание опять вернуть себе ту жизнерадостную Элис, которую Клаас привык видеть перед своими глазами. Пара должна была соединиться и стать вновь единым целым. Так обычно размышляют люди, у которых не было ничего до этого момента их жизни, и уж точно не будет после. Понимал ли это он? Вряд ли. Но сам его шаг приезда к Элис вселяет надежду на то, что ещё не всё потеряно. Спонтанно он остановился и вышел из своей машины. Быстро и легко Клаас шёл по пыльной дороге. В последний раз он видел улыбку на её лице А вот этого момента он не припоминает. Ещё раз и ещё раз в голове пытался возникнуть её образ с милой улыбочкой и прекрасными глазками. Романтика всё равно через носорожью кожу не могла проникнуть. Эмоции подобная человеческая требуха отсеивались. Как катакомбы, пустели его извилины с каждой минутой. Ему память никогда не нужна была, когда вокруг него народ всегда страдал. Как крокодил, заплывающий на дно Нила, он подыскивал свою жертву, вцеплялся, а послеоставлял лишь кости, тлеющие на жарком Солнце. Клаас подошёл почти вплотную к двери. Ключи, подаренные на его день рождения, сверкнули и отразились в глазах. Они были с зелёным брелоком, на котором виднелось имя нашего героя. Подарок на день рождения от Элис. Смотрел на этот брелок и вспоминал это милое сердцу лицо. Впрочем, вряд ли этот человек мог чтото чувствовать этой мышцей, что давно, казалось, перестала биться. Ключи повернулись несколько раз в замке. Дверь отворилась, словно это были врата в рай. Оригинальное, конечно, чувство он испытал. Да, дома не было ни Элис, ни её мамы, как и отца. Бегло Клаас осмотрел каждую комнату. Родители, видимо, прохлаждались на работе. А где же была Элис? От входа и до выхода в доме не было ни единой души! Телефон ещё назло и разрядился! Подчёркивая очередную мелочь в каждой комнате, считая даже ванную с туалетом, он постоянно приходил всё к одному и тому же выводу. Все будто исчезли. Он прилежно присел на диван и стал ждать хоть когонибудь. Единственное, что было в его голове, так этопустота и непонятливость. Нового ничего не появлялось оттого, что мозг не напрягал своих извилин. Впервые за жизнь он подумал, что всегда отвергал общественное мнение и мировые устои. Минус ли это? Или всётаки плюс? В его случае и то, и другое. Но в большей степени это был, естественно, минус. Более чем плебеем его нельзя было никак назвать. Тут он заметил посылку, лежащую на кровати. Может, принесла её мама? Элис никогда не заглядывала в почтовый ящик для посылок. Эта вещь была запакована в картонную коробку изпод обуви. Клаасу в ту же секунду захотелось её открыть. Любопытство пожирало его. Никогда он доселе не чувствовал какойто загадки в Элис, а теперь, наконец, представился такой случай. Это было нечто даже вроде паршивого эксклюзива. Клаас хотел оказаться в числе первых. Не только в числе тех, кто отыскал эту самую загадку, но и тех, кто раскрыл её. Как ему не хватало сейчас Элис! Поэтому только посылка являлась намёком на неё. Его грубые руки потянулись к коробочке, расправляя не слишком толстые пальцы. Картон почувствовался на кончиках их подушечек, что называются отпечатками. Коробка приоткрыла вершину, а Клаас заглянул в эту тёмную пучину. Слышалось лишь какоето тихое тиканье часов.
Откуда в посылке часы? Да и зачем, собственно, Элис нужны часы? Взрыв. Элис в это время вызвала полицию на квартиру Рельсы, а сама бежала к себе домой, потому что так велела записка. Да и сердце волновалось за то, что же могло быть в её квартире. Всё смешалось в этом пустынном мире, полном сухости и пустословия.
Вся жара, бывшая хотя бы раз на улице, словно собиралась в единую тучу и начинала нещадно палить, сжигая всё на своём пути. Солнце, как единый глаз, сжигающий всё своим языком или пламенным взглядом, глядело на Элис и отговаривало её идти домой. Как раз в это время подул холодненький ветерок, вселяющий надежду в эту натерпевшуюся всякого девочку.
Она до сих пор слышала в голове его голос. Тот голос прорубал собой тишину, опять и опять признаваясь ей. Чтоб было проще бежать, Элис закрыла глаза и орала во всё своё тоненькое горлышко. Ничего такого с ней не произошло. Удача ли это или Божья помощь? Собственно, не имеет значения, ибо для неё это не имеет ровно и совершенно даже самого наималейшего значения. Сама Элис какимто неведомым образом добежала до своего домика. И это очень хорошо, что она здесь всётаки оказалась. Почему всё, кроме этого, пошло так, как не надо? Судьбазлодейка. Ничего, пробиться сквозь туман неизвестности ещё можно. Лестница своими ядовитыми ступеньками отравляла каждый шажочек к верху. Она хотела взбираться, поэтому и не чувствовала такого низменного чувства как боль. Ноги, казалось, начали кровить и наполнять этой бурой гадостью обувку. Галлюцинации на фоне нервного срыва, я считаю. Она издалека видела свою дверь, но не примечала расстояния, которое ей всё равно пришлось бы преодолеть. Элис была истощена, падала на ходу, на ходу же засыпала. В глазах кроме отдалённой двери не оставалось ничего. Как потерянная, она добрела до двери и коснулась ручки. Её ключи потонули в кармане; их было не достать. Спустя минуту они оказались у Элис в руке, но, вставляя ключ, Элис поняла, что ктото есть дома. Мать с отцом не моглиу них работа, следовательно, это был Клаас, которому она давнымдавно на день рождения подарила ключики. Сразу же зайдя, Элис почувствовала тот самый запах. Множество мыслей было в её голове. Она боялась зайти в комнату, откуда шёл теперь гораздо более зловонный запах, чем там, у Рельсы. Пришлось перебороть себя и увидеть его Клааса. Тело валялось на кровати, а лицо было выжжено чемто наподобие кислоты. Она боялась даже прикоснуться к нему, пощупать пульс и обрести надежду. Ей уже ничего не хотелось. Всё было потеряно. Все годы любви спалились кислотным выродком, который обиделся на её слова и решился мстить. Слёзы текли ручьями, превращались в лужицыозёра, а дальше становились морямиокеанами. Ничего не было в нём, да и в ней, кроме тела, не было ничего, как и в Рельсе отсутствовал намёк на человечность после того случая, который, как она думала, совершить не было, кроме него. На грани нервного срыва Элис стояла в исступлении, совершенно не придумывая выход из этой ситуации. Впрочем, выход был всегда. В этой же ситуации она ничего не могла придумать ничего, кроме как посмотреть в последний раз на Клааса. Но тут в глаза бросилась деталь. В руке у Клааса была туго свёрнутая записка, состоявшая из нескольких листов. Она чудом уцелела, и её не коснулись следы кислоты, как думала Элис. Она увидела написанное от руки письмо от покойного Рельсы, который смог подписать себя под истинным именемРоджер. Элис плакала, удивлялась и не могла начать читать эти бумажки с прекраснейшим и отточенным на вид почерком. Ей хотелось бежать отсюда, но бежать было некудаполиция должна была приехать с минуты на минуту. Она сама даже была готова признаться в убийстве Клааса, а письма сжечь, дабы Рельса в памяти других остался правильным человеком, каким он на самом деле и был по её мнению.
Элис достала зажигалку из кармана куртки и пошла на кухню. Комнату со своим бывшим возлюбленным она заперла, дабы он ей не мешал наслаждаться прочтением. И, правда, это было какоето безумное наслаждение, будто Элис одна осталась в этом безумном мире жизни. Она сошла с ума.
РОДЖЕР
Твой отец погнушался таким бедняком,
Дескать, я не достоин войти в его дом.
А меня не заботит моя нужда.
А кому я не нравлюсьего беда.
Кен Кизи
Знаю, что читать будешь не ты, Лис. Я просто подготовил тебе сюрприз. Не знаю только, насколько он мощен. Если я в порыве гнева случайно тебя убью, то не серчай и не обижайся. Впрочем, куда уж тебе обижаться? Я запаковал это письмо очень плотно, так что оно не могло прожечьсяя проверял. Бомба с серной кислотой, которая, возможно, привела твоё лицо в соответствии с твоей душенькой, сработала бы только при полном снятии записки.
Мне помог один мой другинженер. Ты его не знала. Хотя без разницы, что ты там знала. Тебе не было до меня, а тем более до моих друзей, никакого дела. Ты никогда не умела делать выбор, Лис. То, что я собираюсь провернутьчистой воды авантюра и не более того. Можно даже сказать, что эторасплата за разбитое сердце. Маленькое устройство. Такое же маленькое, как и твоя любовь к людям. Я имею ввиду других людей, Лис, а не только твоё эго. На любви к одному себе не проживёшь. Ты, я думаю, это теперь поняла. За такой малый отрывок времени придумать такой гениальный план! В какомто смысле я стал себя в последние часы даже больше любить, чем прежде. Я пошлю бомбу, когда допишу записку, курьером. Так не будет никаких проблем. Твоя мама увидит, что это адресовано тебе и послушно кинет в комнату. Потом ты придёшь, и случится возмездие! Если бы чтото пошло не так с курьером, то, честное слово, я бы застрелился на месте. Как ты понимаешь, я боюсь тюрьмы, а убивать невинного мальчика на побегушках мне не хотелось. Мне в этом плане была важна только ты. Всегда была важна только ты и никто более. Ты и сама это знала. Прошу меня заранее простить, ибо если тебе это будут зачитывать, то это продлится на долгое время. Я собираюсь писать, пока не кончится место на бумаге, потому что впервые в жизни мне есть что сказать тебе. Ты это, естественно, и сама знала, но тебе придётся услышать это в лоб, ибо подругому информацию ты не воспринимаешь. Ты, возможно, обидишься на меня после этих слов. Впрочем, я сейчас изъясняюсь как ребёнок. Мне же, в сущности, не получается увидеть себя ребёнком. Ты женедоношенный ребёнок по своей сути. Ты, честно, красива. Это я оспаривать не собираюсь. Вопрос лишь в том, что у тебя внутри. Ты не умеешь любить. Лис, ты не знаешь, что это за чувство такое "любовь". Ты изнутрибудто выпорожненный кошелёк. Всё такое чёрное и сморщенное, что даже выводить эти буквы на белую бумагу противно. С каждой попыткой я пытался разобраться в тебе, но приходил к ужасающему выводуу тебя ничего не было в жизни, кроме удовольствий. Я тебе показался несчастен, обречён, и ты отказала мне, думая, что я сделаю тебя такой же, как я сам. Если бы всё случилось, то за себя я не мог бы ручаться. Может, так бы всё и было, говорю тебе откровенно. Ты это не заслужила, но я могу тебе это позволить. Я тебя, правда, всё равно не могу до сих пор понять. Либо тысложная неординарная личность, либо я слишком стал глуп после своего идиотического признания тебе в любви. Одно могу сказать тебе. Ты не умеешь выбирать парней. Прими на веру. Клаасэто ведь не человек вовсе! Вы ведёте себя, как две токсичных банки с серной кислотой. Вы отравляете друг друга. Я это вижу. И порой мне кажется, что это вижу один я. Правда, я знаю, зачем ты с ним. Я бы сказал, но ты и сама это знаешь. Нет нужды напоминать про то, про что все давнымдавно узнали из слитых переписок. Я тебе тысячу раз говорил, что давать друг другу пароли от страниц в соцсетинеправильно! Но ты, естественно, меня не слышала. Ты обычно никого не слушаешь, Лис. Эта особенность всегда меня волновала в тебе. Мне приходилось всегда вестисьплестись за тобой хвостиком, дабы ничего не случилось с моей любимой Лис. Показать тебе этобыло моей целью. Но мне вечно мешала ваша токсичная пара.
Вы вместефигура, которая портит всю партию. И нехило причём вы могли испортить мои трепещущие планы насчёт тебя. Впрочем, теперь это уже не имеет значения. Можно же тебе напомнить про признание? Мне показалось, что ты не готова. Не готова к чему? Ты мне нравилась, честно. Но ты разбила моё хрупкое сердце своим беспечным отказом. Мне кажется, Лис, ты в первые минуты и не поняла вовсе, что произошло. Многие люди, я заметил, не умеют любить. К сожалению, ты теперь в их числе. Вы можете лишь съезжать по нравственной лестнице вниз, чтобы в конце пути разбиться о камни. Вам же всегда хочется чтото сказать! Вам хочется говорить комплименты, за которыми не стоит ничего. В принципе, вам лишь бы это понять, и надежда на ваше спасение бы появилась. Но ведь проще отступиться и делать лишь то, что привыкло делать твоё бренное тело. Плавного перехода у тебя, Лис, от мозга к сердцу не было. У меня было лишь мёртвое сердце и работающий мозг. Это и была одна глобальная проблема. Шарм изза этого даже образовывался. Ты бы это назвала "чертовщинкой". Я же знаю, что тебе любы подобные словечки. Но поздно уже чтото говорить. Лис, тыабсолютный нуль. Твои обыденные будни существовали лишь ради удовольствий. Ты будто не умела чувствовать. Лишь впитыватьбыла твоя единственная, поставленная самой собой задача. С тех пор ты совершенно не поменялась. И предчувствую, что ты не чувствуешь раскаяния. Даже самой малейшей капельки этого ощущения не способна ты выделить или принять, Лис. Столько времени прошло с начала нашего общения. Моя задача будет выполнена, потому что я твёрдо нацелен на результат. Сейчас я пишу, а ничего будто и не случилось. Честно, не могу я отступать. Слишком многое сделано и не сделано. Я, как газонокосильщик, пришёл, чтобы скосить всё ненужное. Прости, но это придётся признать. Я поставил цель, а коли она поставлена, то пора её приводить в исполнение. Ты вряд ли это поймёшь. Прошу, не держи на меня обиды за свершённое мной будущим зломне плохо будет. Твой отказ прошёл по мне, как ядовитый укус. Пора бы тебе принять свою собственную токсичную сущность. Не беспокойся, Лис, ты не одна. Таких, как ты, много. Я не верил, что в тебе, такой милой и прекрасной, могут быть подобные "качества". Видимо, я никогда так не ошибался. Я просто не сильно до сих пор разбираюсь в тебе, но, честно, я старался. Надо было удалить ту Элис из моей жизни уже давно. Но я слишком поздно одумался. Но это не я! Я был бы умнее! Это был не я, честно! Этоктото слабее и тупее, чем я! Скорее всего, сердце просто растаяло от твоей бесподобной внешности. Плевать было на всё! (Всё следующее до конца письма написано красной ручкой)