Одно только было обидноникто не узнает, что это они совершили такой великолепный поступок. Их благородство пройдет бесследно. А хорошо, если бы об этом стало известно. Но, к сожалению, это так и останется их тайной. Оригинальной и красивой тайной. И, может быть, так даже лучше. Иногда приятно сделать что-нибудь хорошее так, чтобы никто не узнал. В таких случаях люди не высказывают своей признательности. И даже в том, что, идя по улице, чувствуешь себя незаслуженно неприметным, тоже есть своя прелесть.
Интересно, кто живет в этом селе?
Гастону представлялось, что там живут красивые женщины, которые умирают от сельской скуки и достойны жить в городе. Уже давно они не выезжали из села и живут лишь воспоминаниями о городе. На стенах у них висят картины с изображением большой площади или широкой улицы, по которой несутся автомобили, или женщины, одевающейся перед зеркалом. После того как они обнаружат утром свалившиеся с неба подарки, всю неделю они будут чувствовать себя счастливыми, и новых воспоминаний хватит на целый год.
Жоржу представилось, что в этом селе непременно живет кто-то очень талантливый, кому предстоит в один прекрасный день стать известным человеком. «Все великие люди рождаются в таких вот глухих уголках, думал Жорж. Впоследствии, в зените своей славы, этот человек вспомнит сегодняшний случай и скажет, что и в былые времена жили на свете добрые люди». Жаль только, что так он и не узнает имени ни одного из этих троих.
Рене Рене не любил думать. К чему делать поспешные выводы или представлять себе что-то, чего не знаешь наверняка? «Обрадуются»это была для Рене самая удобная мысль.
Машина въехала в село. Никого не было видно, вокруг темно. Товарищи вышли из машины и в темноте стали отыскивать дома.
Здесь, в этом мраке, на этой сельской улице, они вдруг почувствовали что-то необычайно приятное. То, что им предстояло совершить, показалось им очень значительным и более остроумным, чем казалось прежде. Они прониклись симпатией к жителям этого села, даже полюбили их, потому что они дают всем троим возможность наслаждаться мыслью, что они делают доброе и благородное дело.
Они подошли к одному из домов, и Жорж уже собирался открыть чемодан, когда за изгородью залаяла собака. Другие собаки сейчас же ответили ей и, сбежавшись с разных сторон, окружили товарищей. Те стали разгонять их, швырять в них камни, но все было напрасно. Собаки, продолжая лаять, обступали их все плотнее и плотнее.
Послышался равнодушный голос шофера:
Укусить могут.
Гастон испугался. Это вполне возможная вещь. Продолжая защищаться, он стал отступать к машине. Сев в машину, он выглянул. Его товарищи все еще продолжали сопротивляться. Они не слышали слов шофера.
Укусить могут, сказал Гастон.
Только теперь Жорж и Рене тоже поняли, какой опасности они подвергаются. С трудом пробившись к машине, они вскочили в нее и, наконец, смогли отдышаться.
Шофер даже не стал дожидаться распоряжений хозяина. Машина тронулась.
Собаки преследовали их до последнего дома. А потом, довольно помахивая хвостами, гордые тем, что одержали верх над цивилизацией, разбежались в разные стороны.
Машина поехала дальше.
Настроение товарищей испортилось. Они сидели угрюмые и не разговаривали.
Вдруг они услышали, что шофер стал насвистывать «Марсельезу».
Раздадим в следующем селе, как бы в ответ сказал Рене, и на сей раз этим решением был доволен не только он сам, но и его товарищи.
Шел дождь. Крупные капли ударяли в стекла машины. На темную дорогу падал молочный свет фар, и от этого все стало каким-то таинственным. В такую погоду еще эффектнее раздать содержимое чемодана. Обнаружить под дверью подарок после дождливой ночи куда интереснее, чем после обычной. «А почему бы не повторять такую вещь часто? думал Гастон. Это распространилось бы по всей Франции, и люди не знали бы, кто такое придумал. Это могло бы превратиться даже в хорошую традицию: незнакомые люди подносят друг другу подарки».
В этот момент у него появилось искреннее желание помогать людям. Может, это потому, что шел дождь, а на дорогу падал молочный свет машины. Молочный свет его машины. В этом Гастон видел определенный смысл. Он хотел сказать об этом товарищам, но с удивлением почувствовал, что не может. Он почувствовал, что почти никогда люди не могут высказывать друг другу хорошие мысли, потому что боятся показаться смешными.
Интересно, кто живет в следующем селе? Огни его уже виднелись в стороне от дороги.
Гастону представилось, что жители села в этот дождь притаились в своих домах и каждый занят своими думами. Все чувствуют себя какими-то очищенными, омытыми, потому что идет дождь. Многие, вероятно, очень, хотят сейчас совершить какое-нибудь добро, помочь кому-нибудь. Даже горожанам. Ведь и в городе люди недовольны жизнью. На этот раз Гастон не чувствовал гордости и радости от мысли, что они раздадут содержимое чемодана. Сейчас это казалось ему вполне естественным, обыденным. Так и должно быть.
А Жорж думал о том, что в такую погоду всегда совершаются преступления и полиции трудно бывает раскрыть их. «Чем меньше будет дождей, тем людям будет легче», думал он.
А в голове Рене промелькнула все та же мысль: «Обрадуются». И больше он уже ни о чем не думал.
Машина свернула в сторону и въехала в село.
В некоторых домах за занавесками окон виднелись силуэты людей. В одном доме сидели за поздним ужином. («Перед сном ужинать вредно», подумал Рене.) В другом доме играли в карты и пили вино. («Будет драка», подумал Жорж.) В третьем доме за занавеской виднелась тень раздевающейся женщины. («Мужа не любит, несчастлива», подумал Гастон.)
Машина остановилась. Товарищи уже собрались выйти, когда послышался равнодушный голос шофера:
Промокнете.
Товарищи в недоумении посмотрели на шофера. Дождь лил, как из ведра, он даже заглушал шум мотора. Вокруг была грязь и лужи!
У меня ревматизм, вспомнил Гастон, и ему стало обидно, что исчезли те хорошие мысли, которыми совсем недавно была переполнена его голова. Виноват в этом, конечно, шофер. Он всякий раз говорит что-нибудь такое, что мешает им. Гастону захотелось ответить шоферу чем-нибудь резким, но он не смог. По сути дела, шофер был прав, и обвинять его не в чем.
А у меня хроническая болезнь, сказал Жорж, и никто не догадался спросить, какая это болезнь. Жорж и Гастон смотрели на Рене с надеждой, что он опять подскажет что-нибудь разумное.
В следующем селе, решительно сказал Рене.
Пассажиров тряхнуломашина двинулась.
Они опять проехали мимо тех же домов. Ужин уже кончился. Игра в карты еще продолжалась, и игроки жестикулировали больше прежнего. А женщина, та, что раздевалась, уже спала, света в ее окне не было.
«Противная штука этот дождь, подумал Гастон, сейчас начнутся ревматические боли».
И опять послышалось, как шофер насвистывает «Марсельезу».
Дождь прекратился.
Товарищи были полны решимости во что бы то ни стало раздать содержимое чемодана. Теперь уже они хотели сделать это в пику шоферу.
Когда в стороне от дороги показались огни еще одного села, все трое опять задумались: кто же там живет? Но на этот раз никому не хотелось заниматься догадками. Только Рене высказал вслух свою постоянную мысльон не хотел, чтобы она пропала даром:
Обрадуются.
Машина свернула к селу. Гастон уже даже чуть-чуть приоткрыл дверцу. Это придало ему уверенности. «Плохо правит, подумал он о шофере, уволю я его».
Не доехав до села, машина вдруг остановилась.
В чем дело? сердито спросил Гастон.
Речка тут разлилась, сказал шофер, мотор может заглохнуть.
Наступила тишина. Гастон машинально закрыл дверцу.
Хотите, попробую проехать? сказал шофер.
Жорж и Рене на этот раз были спокойны. Все это их не касалось. Машина принадлежала Гастону, пусть он и решает.
Гастон с неприязнью смотрел на шофера. А тот равнодушно ждал.
Тогда Гастон почему-то вдруг вспомнил все свои горести: поседели виски; нет подходящего гаража для машины; дела в магазине идут не так уж ладнопо соседству открылся другой парфюмерный магазин, и он переманивает покупателей; и ещеГастон всегда мечтал жениться на красивой женщине, но из этого так ничего и не вышло.
Хотите, попробую проехать? повторил шофер.
В следующем селе, пробормотал Гастон.
Никто его не услышал.
Что вы сказали? спросил шофер.
Гастона охватила ярость, но пришлось все же повторить немного громче:
В следующем селе.
Машина развернулась и пошла дальше.
Гастон сидел мрачный, а два его товарища весело беседовали.
А помнишь, говорил Рене, в прошлый раз Роже Паскуаль во время исполнения арии Каварадосси упал? Мне кажется, операустаревший вид искусства.
В следующем селе! неожиданно взорвался Гастон и побагровел от злости.
К счастью, в следующем селе не было ни дождя, ни разлившейся речки, да и собаки были не столь враждебно настроены к цивилизации.
Товарищи взяли чемодан и вышли из машины. Они заметили, что перед одним из домов сидит крестьянин. Завидя их, крестьянин вошел в дом, погасил свет. Потом снова вышел и сел на прежнее место.
Товарищи решили пройти чуть дальше, чтобы не раскладывать содержимое чемодана при этом человеке. Они отошли на порядочное расстояние и остановились перед следующим домом. Но, прежде чем открыть чемодан, они обернулись и увидели, что крестьянин поднялся со своего места и подошел к машине. В луче фар был виден его гигантский рост. Он наблюдал за ними.
Им ничего не оставалось, как вернуться обратно. Рене не смог сдержать себя и выругался.
Что вам нужно? спросил крестьянин. Он страдал бессонницей и поэтому обычно сидел по ночам перед домом.
Товарищи не ответили. Что они могли сказать ему?
Что вам нужно? повторил крестьянин.
Ничего, ответил Гастон.
Если ничего, зачем же вы приехали?
Мы из города, сказал Рене, будучи уверен, что такое пояснение их выручит.
Зачем же вы приехали из города? Я знаю, вы не с добром приехали. Вчера тоже одни приезжали, купили бочку вина и уплатили фальшивыми деньгами.
Мы не из таких, промолвил Гастон и замолчал, не зная, что бы еще сказать.
Если станете много говорить, спущу собак, пригрозил страдающий бессонницей, злой на все крестьянин. Эй, Жано, вставай-ка, гони этих!
Товарищи в испуге попятились и сели в машину, а крестьянин все стоял в луче фар.
Машина опять выехала на шоссе. Село осталось позади. Позади остался и крестьянин со своей бессонницей и полученными вчера фальшивыми деньгами.
Все трое молчали. Они были угрюмы и усталы.
«Бочка вина стоит самое большее шесть тысяч франков, думал Гастон. Можно было бы собрать эти деньги и дать крестьянину. Жорж дал бы три тысячи, Ренедве тысячи и я бы тоже две Но это составило бы семь тысяч. Больше, чем нужно. Я мог бы дать тысячу франков. Конечно, было бы неплохо сделать так».
Еще некоторое время товарищи пребывали в испуге и напряженно чего-то ждали. Шофер снова стал насвистывать «Марсельезу».
«Машину все время болтает, подумал Гастон. Плохо правит».
Вскоре все трое крепко уснули.
Рене спал спокойнее остальных. Жорж храпел. А Гастон во сне улыбался, ему, видимо, снилось что-то приятное. Только под утро он проснулся, поглядел в окно и увидел, что вдали мерцают огни какого-то села. Но он ничего не сказал товарищам и снова уснул.
Утром въехали в Лион.
Сегодня почему-то город показался товарищам особенно большим и красивым.
Они сразу оживились и самодовольно заулыбались. Никогда они не встречали свой город так радостно.
Машина ехала по широкой улице.
Магазины уже открылись, сквозь двери и витрины были видны первые покупатели. Газетчики что-то громко выкрикивали, стараясь, чтобы их голос был слышен повсюду. Они не знали, что в большом городе ничей голос не слышен, даже если он очень зычный и даже если вокруг тишина. Расхаживали полицейские, по их свежим лицам было видно, что они хорошо выспались.
Хорошо жить в большом городе, вдруг сказал Гастон и, довольный, вытянулся на сиденье.
Товарищи понимали, что в таком хорошем настроении было бы глупо ехать прямо домой.
Заглянуть бы в кафе, предложил Рене.
Через несколько минут машина подъехала к кафе. Товарищи собирались выйти, когда шофер остановил их и равнодушно указал пальцем на чемодан.
А это?
На лицах товарищей появилась кислая мина.
Они снова сели. Жорж положил чемодан себе на колени.
Они были растерянны и не знали, что делать. Жорж почему-то открыл чемодан, и все трое стали молча смотреть на содержимое. Настроение у них еще больше упало. Ведь они стояли у кафе и не могли войти в него.
Вдруг Гастон улыбнулся.
Я бы ничего не имел против подарить что-нибудь отсюда Жаклин.
Рене и Жорж немного помолчали, поразмыслили, потом тоже улыбнулись.
Гастон стал перебирать сложенные в чемодане вещи. Он искал что-нибудь подходящее. Духи, туфли, платья казались ему обыденными. Товарищи подавали советы, но Гастон их не слушал. Он уже решил. В чемодане было шесть пар треугольных дамских трусов. Он молча взял их и рассовал по внутренним карманам пиджака.
Я подарю ей тайком от других. Приятный будет сюрприз.
Очень пикантный подарок, сказал Рене.
Я тоже был бы не прочь отнести что-нибудь жене, промолвил Жорж. Ведь домой возвращаемся без сувениров. И, откровенно говоря, нет настроения выслушивать упреки жены. Я думаю, и ты, Рене, неплохо сделаешь, если что-нибудь возьмешь.
Постойте, постойте, перебил его Гастон. Я и забыл, что у меня тоже есть жена. Так что и мне нужно что-нибудь еще взять.
Три товарища с сосредоточенными лицами перебирали содержимое чемодана. То, что каждый считал подходящим, брал и клал в карман или в портфель.
Разделив между собой все содержимое чемодана, они, удовлетворенные и спокойные, собрались выйти из машины, и вдруг их остановил все тот же бесстрастный голос шофера.
Что еще? рассердился Гастон.
Шофер равнодушно указал пальцем на пустой чемодан.
А это?
Товарищи на мгновение растерялись.
А это ты возьми себе, сказал Гастон.
Мне не нужно, ответил шофер.
Гастон рассердился еще больше, но ничего не смог сказать.
Ладно, положи в багажник. Может пригодится.
И тут он с удивлением почувствовал, что не сможет уволить шофера, хоть сделать это было очень просто.
Три товарища весело и оживленно, на этот раз сами насвистывая «Марсельезу», вошли в кафе.
Три рюмки коньяку! громко сказал Гастон.
1960 г.
Из книги «Война»
ЗА ПАРИЖ
Другу Роберту Мергеряну
Город пуст и безлюден. Город, называвшийся когда-то Парижем. За эти несколько дней город устал и постарел. Молчат дома, в неловкости за свою бессмысленную высоту.
Пустота и безлюдность вызывают ощущение, что город построен из картона и стоит только подутьон рухнет.
Безлюдность удлинила улицы, и кажется, будто в испуге спешащие куда-то редкие прохожие блуждают в хорошо им знакомом городе.
Самыми беспомощными выглядят памятники. Они словно сникли и хотят сказать, что гениев больше нет, нет величия, нет города. И что теперь сами они тоже бессмысленны, даже смешны.
С удивлением смотрит Эйфелева башня со своей высоты, почему никто не восхищается ею. Она тоже чувствует себя усталой и постаревшей.
Каждому кажется, что в этом городе живет только он один, только его семья. Знакомые больше не встречаются друг с другом. И все с ужасом думают о том, что Париж, может быть, никогда в действительности и не существовал. Что это был только сон. Мираж.
Так началась для Парижа война.
Лишь в кафе старины Жюльена ничто не переменилось. Все здесь осталось по-прежнему. Но Жюльен знал, что в действительности это не так. Те двенадцать, что каждый день появлялись здесь, были симпатичны Жюльену, он всегда оживлялся при виде их. А однажды, когда на соседних улицах появились листовки, он самодовольно ухмыльнулся и, несмотря на свою скаредность, разрешил жене поджарить к обеду мясо.
Было уже восемь. Жюльен знал: сейчас по одному начнут сходиться двенадцать товарищей. Пока не собирались все, никто не притрагивался к ужину.
Так было и сегодня. Но вот, наконец, все в сборе, и один из них подал Жюльену знак рукой. Тот ответил кивком и еще раз пересчитал собравшихся. К его удивлению, их оказалось тринадцать. Жюльен растерялся, но только на один момент, он тут же понял все и лукаво улыбнулся. Конечно, у них опять нет денег, и они хотят, чтобы Жюльен вписал сегодняшний счет в книгу долгов. Они знали, что старина Жюльен суеверен и, подобно многим другим, не любит число тринадцать, считая, что оно приносит лишь одни несчастья. И в те дни, когда их карманы бывали пусты, они находили кого-нибудь на улице и, пообещав накормить и напоить, приводили в кафе.