Не надо стыдиться, это пустое, Ксения улыбнулась, и улыбка её была похожа на солнце, вышедшее из-за чёрных грозовых туч, какие я так старательно выплёвывал на чистое голубое небо её пожелания ко мне. Ты не комната. Ты Вселенная, в ней весь этот город лишь пылинка, которую ты можешь сдунуть с себя, когда захочешь. Не ты в мире, а ты мир. Что такое жизнь человека? Это счастливый билет, один единственный шанс на миллион. Сколько сперматозоидов стремилось к яйцеклетке, чтобы ты мог появиться здесь? И только один победил. Это ты. Ты победил. Твоя победа абсолютна и пересмотру не подлежит. И теперь дело за малым распорядись своей жизнью человека как победитель, а не проигравший. И для начала не забывай никогда о своей победе, живи с мыслью о ней. И ты очень скоро увидишь, что твоя жизнь радостная и счастливая. Потому что только такая и может быть у победителей.
Вашими бы устами ухмыльнулся я снисходительно, тут же мысленно выругавшись на эту свою вырвавшуюся невесть откуда дурацкую снисходительность.
А чего ты хочешь от жизни? спросил меня Генрих.
Да ничего особенного. Хочу быть успешным и богатым, хочу встретить девушку, которую этот мир создал для меня. Именно для меня и только для меня ни для кого больше. Мою девушку.
Генрих тоже ухмыльнулся, и его ухмылка обидела меня, потому что она вовсе не показалась мне дурацкой.
«Мою», передразнил он, но по-доброму, как заботливый отец. Эти все «мне», «меня», «моё» проявления мелкого собственничества, Ян, болезни, от которой страдает эго, маленькое человеческое «я». Осознай: нет ничего твоего. Ты пришёл в этот мир ни с чем, ни с чем и уйдёшь. Даже тело, которое ты носишь здесь, тебе не принадлежит, потому что ты не принёс его оттуда, откуда пришёл, и не сможешь забрать его с собой туда, куда уйдёшь. Так какой смысл страдать, удерживая неудержимое? Отдай своё маленькое «я», и ты откроешь в себе большое «Я». Такова великая истина: отдавая приобретаешь. Отдав всё всё приобретёшь. Осознав это, ты узнаешь тайну, которую нельзя говорить.
Он впервые назвал меня, как Ксения, Яном, и я как-то странно почувствовал себя не собой, а кем-то другим, и испугался этого.
Но зачем тогда вся эта жизнь, если ничего не хотеть и ничего не иметь? Тоска смертная В аду и то веселей.
Ты сейчас и есть в аду. Весело тебе?
То есть как это я сейчас в аду? не понял я, хотя, по правде, я и прочее понимал с трудом. Ад бывает после смерти как божие наказание за грешную жизнь. Я же не образно, я тот, настоящий, ад имел в виду.
Я тоже про тот самый ад. Ты жил, грешил, потом умер и попал в ад. Вот ты здесь в аду. Бог тебя наказал. Всё по твоей схеме.
Но в аду адские муки, человек страдает!
Так ты и страдаешь. Разве нет?
Но я же ничего не помню Я же должен помнить тогда всё это как я жил, как я умер, как бог выносил вердикт или что-то вроде того.
Ты забыл это.
Почему? удивился я. Разве такое можно забыть?
Во сне ты всё забываешь, вздохнул Генрих, разливая вино в стаканы. Как бы ни был тяжёл твой день, ты приходишь домой, ложишься спать, засыпаешь и уже не помнишь ничего. Но вот вдруг в ушах и глазах забрезжит нечто иное: яркое, сильное и живое. Так бывает, когда сквозь сон, поверх него, слышишь звуки реальности, когда глаза ещё закрыты, но уже видят свет настоящего. Тогда, на исходе сна, ты ясно осознаёшь, что спал, и вот теперь проснулся и можешь открыть глаза. Если хочешь, Ян, ты можешь открыть глаза прямо сейчас. Ты же уже знаешь, что это всего лишь сон.
Ерунда какая-то вырвалось у меня, будто это и не я сказал, а кто-то другой, живущий в моей голове, и охватил страх.
За окном вечер незаметно перешёл в ночь. Тёмную и вьюжную. Ветер, завывая, мощными порывами сотрясал старые рамы, отчего стекло на них звенело, издавая странные звуки, в которых мне чудились непонятные слова, точно заунывная монотонная молитва.
За что выпьем, Ян? вывела меня из оцепенения Ксения.
Я взял стакан и, подумав, сказал:
Хочу за вас выпить. Благодарю вас за то, что украсили собой тьму моего одиночества. Кстати, если не секрет, скажите, кто вы?
Ксения рассмеялась.
О, это долгая история! Если же коротко, то я занимаюсь чем-то вроде психологии, мне тридцать один год, я замужем за Генрихом. Когда-то я была на грани гибели, и Генрих спас меня, вдохнул в меня жизнь. С тех пор я счастлива.
Генрих смотрел на меня остро, как тогда, в первый раз, когда мы встретились в парке.
Я завидую вам, Генрих, смутившись, признался я.
О, нет. Это не ты завидуешь, это завидует твоё эго, маленькое «я». Оно страдает от того, что не может иметь, имея же боится потерять. Но стоит тебе отпустить это, как произойдёт то, что все называют чудесами. Ты откроешь в себе большое «Я», которое, не имея ничего, имеет всё, что только ни пожелает.
Сказав это, Генрих встал, подошёл к окну и, открыв форточку, закурил. Помолчав, он добавил:
Мы намерены переночевать у тебя. Что скажешь?
Я чуть не поперхнулся вином.
Вы шутите? Я не против но вы же сами видите как тут И потом ответьте, пожалуйста Вы же не случайно оказались здесь? Что вас привело ко мне?
Ксения выбрала тебя.
Ксения вдруг стала очень серьёзной, вскочила и тоже подошла к окну.
Генрих, я не уверена, что Я боюсь.
Если есть страх, значит, ты на верном пути, спокойно ответил он ей. Уверенно иди навстречу страху, в самый страх.
Она помедлила и, окинув меня странным, напряжённым взором, вернулась к столу. Глотнула вина.
Я вновь обратился к Генриху.
Ничего не понимаю. Что значит «выбрала» меня?
Это значит, что она пожелала быть с тобой. Как женщина. Этой ночью, а завтра утром мы уезжаем в другой город.
Вы меня разыгрываете?.. То есть я хотел спросить, зачем вам это надо? Я всё равно ничего не понимаю
Мой разум, окончательно запутавшись, отказывался верить в то, что услышали мои уши. Да и как поверить? То есть, получается, что этот вот респектабельный господин, с виду вполне нормальный, привёл ко мне свою очаровательную молодую жену, тоже с виду нормальную, чтобы она со мной переспала? Да бред! Или розыгрыш. Или я сплю.
На всякий случай, чтобы ощутить реальность под своими ногами и вокруг себя, я тоже встал и походил по комнате.
Генрих, терпеливо наблюдая за мной, ждал, когда я перестану ходить из угла в угол. И как только я остановился, он сказал:
Ну, это больше тебе надо. Можешь считать это лучшей сделкой в своей жизни. Тебе соитие с невероятно красивой женщиной и после этого такая удача в жизни, что через год ты себя просто не узнаешь. Впрочем, мы все обретём нечто, но это тайна, которую нельзя говорить.
Я повернулся к Ксении.
Скажите, ваш муж шутит?
Нет, мы совершенно серьёзно, на её лице вновь появилась улыбка. Скажи, когда будешь готов. И, пожалуйста, используй вот это.
Она достала из дамской сумочки маленькую коробочку красного цвета с надписью на английском «The Secret of Life» и положила её на стол.
Я открыл коробочку. Там лежали три презерватива в бумажной упаковке с той же надписью и того же цвета.
Я готов, полушёпотом проговорили мои губы, как чужие.
Ксения сразу же поднялась и направилась за занавеску.
Я вопросительно посмотрел на Генриха.
Генрих закрыл форточку, взял стул и, поставив его возле кровати, сел.
Да, я буду здесь, конечно, без тени смущения объявил он.
Из-за занавески Ксения вышла голая и легла на кровать. Я тоже стал раздеваться, но Генрих остановил меня.
Подожди, Ян. Прежде скажи, чем ты хочешь заняться в своей жизни? Каким делом? Есть ли у тебя какая-нибудь мечта?
Да, часто мечтаю быть писателем, ответил я, не поворачивая к нему головы, всё моё естество было обращено к Ксении, к её телу.
Тогда опиши эту женщину, он указал на Ксению. Подойди к ней поближе и расскажи о ней.
Я подошёл к ней и стал описывать.
Она очень красивая У неё глубокие тёмно-карие глаза, взгляд тёплый, ласковый, немного игривый, смешливый, что ли Ресницы чёрные, из-за чего такая вроде жгучесть в глазах искрится. А волосы, напротив, светлые, прямые, с кудряшками на концах Чёлка спадает на лоб Между бровей две чёрточки, это от того, что хмурится или думает много Носик маленький, чуть вздёрнутый. Губы полные, чувственные, улыбчивые. Когда она улыбается, то видны сильные, белые зубы. Ямочка на подбородке
Чем больше я говорил, тем больше входил во вкус. Генрих очень внимательно слушал меня. А Ксения с улыбкой закрыла глаза.
Лицо немного вытянутое, чётко выражены скулы, а щёки впали немножко В ушах серьги кольцами, они ей очень идут. Кожа на шее на вид очень нежная слегка трепещет во впадинке у основания, а на теле то словно бархатная, то ерошится пупырышками Это либо от холода, либо от того, что называется возбуждением
Это не от холода, подала голос Ксения.
особенно на руках. Пальцы на руках тонкие, женственные на мизинце правой руки шрамик небольшой
Ксения засмеялась.
Собака в детстве цапнула!..
Грудь и не маленькая, и не большая, на левой около соска родинка, тёмная и крупная. Соски сильные, выглядят твёрдо, будто кнопка на дверном звонке. Даже хочется позвонить
Ну, позвони, Ксения открыла глаза и перестала улыбаться.
Я аккуратно нажал на ближний сосок «позвонил». Твёрдый. И затем провёл рукой по животу, остановившись в самом низу, возле полоски интимных волос. Ксения раздвинула ноги, чтобы я мог лучше видеть её «там». Она сделала это непринуждённо и совершенно без стыда, так просто, как если бы показала мне свою ладонь, а не
Мне трудно говорить об этом
Я на мгновение отвёл глаза и помолчал, собираясь с мыслями.
Никогда не видел это вот так. И, пожалуй, не смогу описать так же, как всё остальное. Но позвольте мне сказать иначе. В общем, что ли Я вижу женское место. То, что открывает человеку этот мир. То, чего этот мир одновременно и стыдится, и боготворит. Презирает и вожделеет. То, что приносит жизнь и любовь. То, из-за чего убивают и идут на смерть. Я думаю, это самое ужасное и самое прекрасное место человечества
Хорошо, остановил меня Генрих. В целом, ты справился. А теперь действуй.
Как? спросил я его.
Но он мне не ответил. Возникла неловкая пауза, которую сняла Ксения.
Так, как ты этого хочешь.
Тогда можно я потрогаю вас?
Да, трогай, и она опять закрыла глаза.
Я, волнуясь и боясь собственной наглости, слегка прикоснулся к кучерявинкам интимных волос, пробежал указательным пальцем по кромке половых губ, добавив к указательному средний, медленно раздвинул их и двумя пальцами погрузился во влажное лоно.
Ксения вздрогнула. И вдруг я, сам того от себя не ожидая, опустился на колени и со страстью поцеловал её туда. Там она была нежна, как кожица нектарина, горяча и солоновата, как слеза, и пахла свежестью талого январского снега.
Генрих встал и отошёл к окну. Открыл форточку. Закурил, молча поглядывая на меня.
Я тоже встал, снял брюки и трусы, надел презерватив и овладел его женой. Она всё это время казалась мне неподвижной и немой и только в самом конце, когда меня сотрясла хлынувшая струя семени, точно ожила.
Всё хорошо, улыбнулась она. В следующий раз не торопись, Ян. Будет ещё лучше. А пока полежи рядом со мной.
Я лёг рядом с ней, и мы просто лежали вот так, на спине, плечо к плечу, до того, как ко мне вновь не пришло крепкое желание. Увидев это, она перевернулась на живот.
Теперь сделай это так, как хочу я.
Генрих вернулся на стул и взял её за руку, чуть сжав её пальцы. А мне сказал тихо, но уверенно:
Действуй.
Я скинул старую резинку, надел новую и вошёл в его жену сзади, стараясь двигаться медленно и нежно, как она попросила. Но страсть, словно набегающая на песчаный берег вода, волна за волной, делала мои движения всё более быстрыми, более настырными, более агрессивными. И я отдался её напору. Волны превратились в толчки, а потом в удары и еле различимый стон, и в нём мне вроде бы снова почудились те самые непонятные слова, точно заунывная монотонная молитва.
Я хотел видеть глаза Ксении, я насколько мог заглядывал в них, но её взор был обращён к Генриху. А взор Генриха к ней. Они смотрели друг на друга, будто они только вдвоём, а меня нет. Я чувствовал их общий, единый взгляд, он был такой чистый ясный и спокойный каким бывает сияние солнца на закате, что меня почему-то охватила досада.
«Это же грязь, грязь, грязь! свирепствовали мои мысли. Как они могут делать вид, что её нет, что всё это чисто? То, что грязно, не может быть чистым, не может и никогда не будет!»
Я воспламенился и пожелал, чтобы их глаза стали неспокойными и мутными глаза Генриха вялыми и похотливыми, как беснующийся взгляд куколда, а глаза Ксении страстными и влажными, как её лоно, в котором всё ещё властвовал мой член.
Я рванулся ещё быстрее, ещё настырнее, ещё и ещё агрессивнее, чтобы достучаться до их чистого взгляда, обращённого друг к другу, оторвать их от него, заявить о себе, что вот он я: я есть, Генрих, и я сейчас трахаю твою жену; я есть, Ксения, и я в тебе, это ведь ты меня не правда ли? ощущаешь там, внутри себя.
Но они, глаза в глаза, рука в руке, не замечали меня. Будто они только вдвоём, а меня нет среди них. И тогда огонь взорвался во мне весёлым фейерверком и вылился, стремительно затихая и угасая. Вместе с ним враз смолкли и слова, похожие на заунывную монотонную молитву.
Я устало перевалился на спину, еле дыша. Стало холодно. Ксения поднялась и заботливо укрыла меня покрывалом, перед тем аккуратно сняв использованный презерватив.
Там, в коробке, остался ещё один. На третий раз, напомнила мне она. Но это должно быть так, как хочет Генрих.
Как это? отозвался я.
Подумай. Ты же умный мальчик, сможешь догадаться.
Я подумал и ответил:
Думаю, Генрих никак этого не хочет. Думаю, мне изначально не следовало соглашаться на ваше предложение.
Ксения присела на кровать рядом со мной и ласково погладила меня по голове.
Ты умница. Всё верно. Но не переживай Всё было правильно. Всё всегда бывает правильно.
Затем она встала и, как есть, голая, опустившись перед Генрихом на колени, с тёплой покорностью взяла его руку и, поцеловав её, прижалась к ней.
Я смотрел на них и вдруг почувствовал, что в моём взгляде нет ничего грязного. Всё было таким чистым ясным и спокойным словно сияние солнца на закате. Красота и всё, больше ничего. В тот момент я понял что-то, к чему не смог подобрать слов, как ни старался.
Теперь нам пора идти, Ян, сказал Генрих.
Скажите только, кто вы? спросил я.
Его губы чуть дрогнули в улыбке, и он ответил:
Лучше взгляни внутрь себя и осознай, кто ты. Так ты откроешь в себе тайну, которую нельзя говорить. Никогда и никому её не рассказывай, иначе утратишь её. Её не передать словами.
Ксения, поднявшись с колен, повернулась ко мне во всей своей блистательной женской красоте, и я не мог не узнать то, что меня волновало больше всего.
Ксения, почему вы выбрали меня?
Её лицо, кажется, засияло ещё ярче.
Просто так.
Просто так?
Да, просто так.
Спасибо вам за всё. Я никогда вас не забуду.
Она промолчала и ушла за занавеску. Потом я услышал оттуда характерное журчание и улыбнулся так, как, наверное, никогда не улыбался в своей жизни. Мне было приятно, что она не побрезговала и оставила малую, ничтожную, но очень интимную частичку себя там, в моём помойном ведре. В исподнем моего маленького человеческого «я». Глупость, но признаюсь: это отчего-то было даже более приятным, чем обладание ею некоторое время назад.
А как они оставили меня, я не запомнил. Я заснул крепким сном, с улыбкой на устах. Мне снилось, как на песчаный берег набегала вода, волна за волной, волна за волной
Утром первой моей мыслью было то, что всё мне приснилось, Генрих, Ксения и всё прочее, что произошло между нами.
Я подскочил как безумный, разглядывая свою комнату в надежде найти хоть какое-то, пусть даже незначительное подтверждение тому, что всё случилось на самом деле. Но ничего не находил.
Комната выглядела совершенно обычно, как в любое из моих утр.
На столе пусто, стулья аккуратно стояли на своих местах. Форточка, которую постоянно открывал Генрих, чтобы покурить, была закрыта.
За занавеской, в ржавой раковине валялась груда немытой посуды. Гранёные стаканы, чистые и оттого какие-то тоскливые, находились там, где им и положено находиться на веки вечные в этой комнате, в кухонном шкафу.