В который разобратный отсчёт, и кто-то произносит едва уловимо, но Саша слышит:
Последняя
Так же невозмутимо командует Кочетов, так же спокойно и быстро откликаются подчинённые. В голосе командира ракетчиков всё же прорывается ликование:
три, два, одинстарт!
И несколько вязких, тягучих секундничего. Застряла? Не вышла из шахты? Будет взрыв?
Лодка вздрагивает, за стенкой грохочет. Кочетов бросает взгляд на монитор и поднимается с кресла. Теперь видно, как липнут ко лбу тёмные волосы, как скулы темнеют малиновыми пятнышками. Кочетов улыбается, рука, сжимающая рукоять «Каштана», не дрожит.
Товарищи подводники! Поздравляю всех нас с успешным окончанием стрельб. Благодарю экипаж за высокий профессионализм и слаженную работу.
Саша оглядывается, куда бы сесть: ноги сейчас растекутся, как желе. На какой пульт вообще нельзя опираться, а на какойнельзя, но ничего страшного?
Кочетов, кажется, хочет сказать что-то ещё, снова тянется к «Каштану», а может, Саше только кажется. Прежде, чем он успевает поднять руку, грохот раздаётся совсем близковыбивая пол из-под ног.
Первый отсек осмотрен, замечаний нет!
Конечно. Он чувствовалрвануло ближе к корме. В носовых отсеках всё в порядке.
Будь это и впрямь взрыв торпеды или отделившейся части ракеты, они легко могли получить пробоину или начался бы пожар масштабнее того, что пришлось неделю назад тушить в пятом отсеке. И всплыть так легко не удалось бы. Вряд ли, вряд ли но всё может быть
Восьмой отсек осмотрен, замечаний нет!
Не торпеда. Хорошо.
Самому бы к ракетам, осмотреть хорошенько, убедиться. Но его место в центральном, так велит устав, и с этим ничего не поделаешь.
Ракетчики, ну что вы медлите, черепашьи дети, бормочет под нос старпом. Пальцы теребят рукав робы.
Спокойно, Палыч, спокойно, негромко произносит Кочетов, и почти в унисон с ним два голоса выпаливают:
Ракетные шахты проверены, замечаний нет!
Нашёл, тащ командир! Холодильная установка. Баллон с фреоном рванул.
Кочетов чувствует, как старпом беззвучно выдыхает.
Повреждения?
Трюм, конечно, разворотило, медленно произносит Караяносматривается, видимо. Приглушённо, сквозь ладонь, заткнувшую динамик, доносится:
Ребят, течёт где-нибудь? Что там, лужа?
И снова громко, дробно:
Целостность прочного корпуса не нарушена. Но установка не может работать, на ремонт уйдёт дня три.
Двадцать четыре часа, приказывает Кочетов, и командир дивизиона живучести равнодушно отзывается:
Есть двадцать четыре часа. Разрешите приступать?
Товарищ командир! новый голос вклинивается, вибрирует. Третий отсек осмотрен, в медчасти обнаружен начальник медицинской службы корабля. Лежит на полу неподвижно, под затылком лужа крови.
Блядь. Этого ещё не хватало.
Фельдшерав медчасть, пересохшую гортань колет. Старпом прижимается спиной к пульту, давая кому-то пройти. Живой хоть? Пульс проверяли?
Я не могу понять, тащ командир, в голосе явно слышится растерянность. Кочетов морщится:
Иду к вам.
Дёргается к выходу, вспоминает про рванувшую установку и вновь тянется к «Каштану»:
Приступить к ремонту холодильной установки.
Есть приступить к ремонту холодильной установки, репетует Караян, у него там что-то уже вовсю гремит.
Палыч, Кочетов поворачивается к старпому, готовому сорваться с места следом за ним, центральный на тебе.
Есть, он послушно наклоняет голову.
Кочетов мчится в третий.
Если они потеряли члена команды, офицера, врача потеряли Гришу Агеева, собранного, злого на язык, спокойного даже не из-за ракет, блядь, из-за пустяковой аварии! Жены у него нет. есть мать, звонить ей, она не будет верить, ни за что не будет верить потом протокол, следствие, военный суд Господи боже ты мой, пусть он будет жив, сука, только бы жив. Хуй с ним, с судом, но, Гриша, как же так?
Лужи крови он не увидел. Неподвижного тела на полутоже: Агеев лежал на койке и тихо стонал, пока фельдшер проворно бинтовал разбитую голову, а журналист стоял над ним с пузырьком. Резко пахло нашатырём.
Гриша, слышишь, видишь меня? журналист отставил пузырёк на стол, снова наклонился. Сколько пальцев я показываю?
Один, глухо произнёс корабельный врач. Средний. Перестань, а то я его тебе
Тихо-тихо, Вершинин опустил руку. Что случилось? Ты упал? Ударился?
Ещё бы тут не упасть, когда пол под ногами прыгает, Агеев поморщился. Подошёл к шкафчику достать шприцыи меня как кинет назад, на стенку. Как ударился, не помню просто выключилось всё. Ооой, голова, он потянул руку ко лбу, но Вершинин настойчиво отвёл её.
Не нужно прикасаться к ране. Как болит?
Как, каксильно! Как будто шуруп ввинчивают.
Он закрыл глаза, тут же вновь тревожно распахнул их.
Что с лодкой? Почему такой сильный дифферент? Мы же кувырнёмся на дно
Фельдшер, поправлявший повязку, поднял голову, переглянулся с Вершининым, перевёл взгляд на Кочетова. Кочетов шагнул вперёд, к кровати больного.
Мы всплыли в надводное положение, Григорий Алексеевич. Дифферент ноль. У вас, видимо, кружится голова.
Товарищ командир, Гриша улыбнулся бледными губами. Вы вам виднее.
Рана на лбу поверхностная, сказал Вершинин. И, скорее всего, сотрясение головного мозга. Без компьютерной томографии точно нельзя сказать.
Кочетов повернулся к нему:
Как лечить?
Пять дней постельного режима, пробормотал доктор, ну, я за три на ноги встану
Отлежите все положенные пять, сухо сказал Кочетов. Александр Дмитриевич и Иван Сергеевич, он кивнул на фельдшера, будут вас наблюдать. Если состояние ухудшится, немедленно докладывайте мне.
Товарищ командир, прошелестел Гриша, пожалуйста, не сообщайте в штаб, что меня ранило. Сотрясение за пару дней пройдёт, а вам запишут как халатность или ещё как-нибудь припомнят.
Кочетов помолчал, прошёлся по каютееё хватило на три шага.
Докладывайте мне немедленно, повторил он. Если Григорий Алексеевич почувствует себя хуже или его состояние не придёт в норму за пять дней, мы сообщаем в штаб и немедленно доставляем его на берег.
Вряд ли получится «немедленно», в штабе начнут проволочки устраивать. Ладно, это их дело. А команде главноевсем вернуться живыми и невредимыми.
Александр Дмитриевич, он повернулся к журналисту. До выздоровления доктора замените его на посту. Поможете товарищу фельдшеру. Возьмите халат.
Серые глаза широко распахнулись:
Есть!
Товарищ командир, улыбка на Гришиных губах могла бы сойти за лукавую, не будь уголки белыми от напряжения, а запись в вахтенном журналебудет?
Григорий Алексеевич, Кочетов хмуро взглянул на него, коль скоро вы больны и можете испытывать проблемы с памятью, я вам напомню, что в экстренных условиях имею право принимать любые меры, необходимые для обеспечения безопасности корабля. А вахтенный журналне ваша печаль.
Гриша слабо пожал плечамии поморщился, прижал ладонь ко рту.
Иван Сергеевич, ровно произнёс Вершинин, тазик принесите.
Глава 14
Разрешите?
Саша подняла голову от карточки, исписанной мелким докторским почерком, спешно прикрыла зевок ладонью. Так уж заведено было на лодке: заходя к кому-то, надо непременно спросить разрешения, а вот ответа можно не ждать вовсезаходи, да и всё.
Конечно, когда ты спрашиваешь разрешения у командира корабля, ответа лучше подождать: себе дороже. Но Саша и начальником медчасти была всего лишь временнои не удивилась, когда в каюту, не дожидаясь её слов, протиснулся Артур.
Здорово, медицина, он на ходу потёр ладонью тёмно-масляное пятно на щеке. Как наш док?
Спит, тихо сказала Саша, бросила взгляд на дверь в смежную каюту, где стояла его койка. Надеюсь, всё-таки сотрясение, ничего хуже.
Эк его угораздило. Может, завтра зайду к нему, если минутка будет и если он не будет спать. Саш, а что с Воробьёвым?
А, матрос, который себе на ногу кувалду уронил? Саша сочувственно улыбнулась. Артур мрачно кивнул, размазывая по щеке пятно.
Он из моего дивизиона. Я обещал ему сам ноги повыдёргивать, как только ты его излечишь.
Всё нормально, Саша достала из кармашка своей робы сложенный носовой платок. Перелома нет, сильный ушиб. Ты только не бей его, ладно? А то опять придётся выяснять, целы ли кости.
Она потянулась в ящик стола за зеркальцем, которым Гриша смотрел у больных горло. Артур досадливо хмыкнул:
Я вообще никого не бью. У нас бить не принятокроме уж совсем неебических косяков. Нет, не так: косякэто значит ты хотел как правильно, но ошибся. А вот если ты намеренно всех подставил Но такого почти не бывает.
Хорошо, Саша встала, подошла к нему, протягивая платок и зеркальце. Вытри уже. А то скоро весь чёрный будешь.
Да похуй, всё равно сейчас обратно в трюм, буркнул Артур, но всё же забрал их у неё, принялся стирать пятно. А что ты думал, Вершинин? Так и служим. Жопа в масле, хуй в тавоте, но затов подводном флоте!
В таком случае, доктором мне нравится больше, чем механиком.
Кто бы спорил. Правда, есть вещи, из-за которых я бы никакой, даже самой завалящей специальности не предпочёл медицинскую. Аппендицит подо льдами, например. Ну да тебе здесь сидеть недолго, на тебя такое точно не свалится. Слушай, Артур протянул ему зеркальце с платком, провёл ладонью по чистой гладкой щеке. Ты наверху уже был?
Наверху?
Ну ты даёшь! он засмеялся, вальяжно опёрся рукой о стенку. Рвался наверх, а теперь, когда мы всплыли и выход на палубу разрешён, ты сидишь спокойненько в кабинете, даже не думаешь идти дышать воздухом.
Ой! Саша засмеялась, покачала головой. Честное слово, забыл, что мы всплыли! Сейчасскажу фельдшеру и побегу!
Как побежишь? Артур сложил руки под грудью. В РБ и в тапочках?
А что, не положено? она растерянно взглянула на него. Я переоденусь
Да шучу, он махнул рукой. Все так и ходят наверхв чём есть. Хотя ты у нас птица нежная, ты можешь и пёрышки обморозить на арктическом ветру.
Да ну тебя, отмахнулась Саша. Всё, я пошёл.
Она вышла в коридор и услышала позади голос Артура:
Вершинин, если жопа смёрзнетсяу меня в каюте в шкафу пальто висит. Зимнее. Бери.
Ползти по трапу вверх было легче, чем спускаться. Уже на середине у Саши заныли локти и колени, но она карабкалась бодро, жадно втягивая пробивающийся сквозь вентиляцию ветерок, от которого в носу, на кончике языка становилось солоно.
Она выбралась в рубку, отряхнула робу и штаны, толкнула дверьи ветерок тут же превратился в режущий глотку, забивающий дыхание, опаляющий щёки вихрь. Она стояла, держась за ручку, глотая холодный воздух раскрытым ртом, и кто-то на палубе обернулсяв темноте не было видно лица:
Что, Вершинин, от радости в зобу дыханье спёрло?
Так точно! гаркнула Саша и захлопнула за собой дверь, осторожно ступая зябнущими в тапочках ногами по прорезиненной палубе. Мелькнула мысль сбегать за шинелью Артура и за ботинками, но здесь все стояли в робах, в таких же тапочках, как у неё. Опять смеяться будут.
А кстати, если зайти вот сюда, за кормовую надстройкуветер уже не хлещет в лицо, не так уж и холодно.
А небо чистое-чистое, чёрное, видимо-невидимо звёзд. Прямо над головой навис ковш Большой Медведицы, холодным белым огнём горит Сириуспряжка на поясе Ориона.
Ты под ноги смотри почаще, ворчливо произнёс голос Ильи. Теперь, когда он подошёл ближе и Сашины глаза привыкли к темноте, она узнала его. Будешь думатьпалуба, а там уже вода.
Не упаду, не бойся, она засмеялась.
Да мне-то что? он потянулся в карман за сигаретами. Зажигалки у тебя не будет?
Я ж не курю.
И что за охота вам, Илья Геннадьевич, вместо морского воздуха травить себя этой дрянью, произнёс глуховатый голос командира. Он подошёл к нимголая шея в вороте робы, треплющиеся под пилоткой тёмные волосы. Лучше бы подышали.
С табаком и воздух вкуснее, тащ командир!
Ну, как знаете, Кочетов повернулся к Саше. Всё в порядке у вас? Справляетесь?
Справляюсь, товарищ командир, улыбнулась она. Спасибо, что дали мне возможность помочь.
Да вам спасибо, он пожал плечами. Фельдшер у нас молодец, но уж больно робок. Если рядом с ним не сидит и не подсказывает начальство, может растеряться. А вы не мой подчинённый, вы и вовсе не обязаны что-то делать для нас. Другое дело, что праздность и скука
Самые опасные в автономке вещи, я помню, Саша засмеялась. Я не ваш подчинённый, но мне кажется, что вы очень хороший командир. Вы не кричите, не злитесь, спокойно приказываетеи люди всё делают.
Кочетов кивнул. Постоял молча, глядя вместе с ней, как подкатываются под борт лодки горбатые белые гребни, ударяются с тихим вздохом и рассыпаются, уступая место следующим.
Мой первый командир был именно таким, как вы говорите, негромко сказал он. Очень спокойный. Рассудительный. Но и пошутить, посмеяться умел и любил. Я тогда только пришёл из училища штурманёнком. И мне было не тяжело привыкать, я чувствовал, что мне помогут и подскажут, а не будут колоть меня моими ошибками, Кочетов хмыкнул. Он ведь и людей таких же подбирал. Знающих, немногословных. Я с тем кораблём сросся мясом, тяжело было уходить. Спускали новую лодку, набирали экипаж. Взяли меняна ту же должность. Я пошёл к моему командиру: очень хотел остаться. Командир сказал: правильно тебя берут. Лодка нового поколения, мощная, нужно многое осваивать, проверятьвыбирают лучших из лучших. Он убедил меня согласиться на перевод. Правильно убедил, конечно.
Кочетов поднял голову, разглядывая небо, придерживая пилотку на затылке.
Экипаж у нас на новой лодке отличный подобрался. Только одна заноза: командир. Он толковый был, знающий, но вспыхивал как масло в кислороде. Кричал так, что, кажется, переборки звенели. А я был упрямый, Кочетов усмехнулся, я и сейчас упрямый. У нас сразу не заладилось. Но переводиться куда-то ещё раз я не хотел, а он не торопился меня выгонять: дело своё я знал.
Волна накатила высоко, ударилась о корпус лодки. Холодные брызги обдали ногиКочетов выругался под нос. Саша инстинктивно отступила назад, но снова шагнула к Кочетову.
Лодки-то были в одной дивизиипрежняя и новая, Кочетов негромко хмыкнул. Пошли мы как-то раз всей дивизией на учения. Отстрелялись как полагается, на отлично, всплываем на сеанс связи. Поздравляют нас, приказывают возвращаться в базу. И тут«СОС» от гражданского корабля. Прогулочный, с пассажирами. Должен был идти у берега, а его далеко в открытое море вынесло. Тонет. Запрашиваем начальствонам приказывают сохранять строй и возвращаться.
Кочетов прошёлся по палубе, обхватил ладонью запястье за спиной.
Право было начальство? Конечно. Это дело гражданской спасательной службы, а у нас формально ещё учения не завершились. Но мы-то все знали, что волнение на море усиливается, начинается шторм, что ржавые тазы спасателей в такую погоду в море не выйдут, а вертолёт второй месяц в ремонте. И пока перебросят нормальные корабли, нормальную технику, семьдесят восемь человек пойдут на дно, пуская пузыри.
И что вы сделали?
Три лодки выполнили приказпошли в базу. А мой командир наорал на штабного связиста, изменил курс, сломал строй и пошёл забирать людей. Мы их всех сняли, никто не погиб.
Кочетов сухо усмехнулся.
Его полоскали на комиссии. Нарушил приказ. Сорвал учения. Мой первый командир очень чётко и очень обстоятельно доказал, что этого человека нужно понизить в звании и снять с командования, поскольку он не в состоянии принимать взвешенные, обдуманные решения.
Но он же людей спас, Сашина ладонь сжалась в кулак.
Среди этих людей оказалась сестра жены губернатораэто его и спасло. Губернатор по своим каналам вмешался, отстоял. Но на повышение командир так и не пошёл, через пять лет ушёл в отставку капитаном второго ранга. Я служил с ним эти пять лет, провожал его потом на большую землю. Созваниваемся до сих пор, видимся иногда.
А тот, первый?
Он сейчас служит в штабе Северного флота. Вице-адмирал. У нас обычно штабных не любят: говоруны а ондругое дело, он профессионал.
Саша помолчала, переступила с ноги на ногу. Пальцы мёрзли в тапочках.