А если бы в воду, его бы на борт не пустили?
Проходите, охранник протянул ему паспорт и бумажки. Сашка покосился на деревянный трап, круто поднимающийся куда-то на самую крышу.
Извините, он переступил с ноги на ногу, так это наверх? А мне надо внутрь?
Сверху спуститесь, рассеянно отозвался парень, глядя куда-то поверх его головы. С той стороны доносились пронзительные птичьи вскрики, и возня чаек, кажется, уже интересовала охранника больше, чем гость.
Ладно. Перила естьхоть это хорошо.
Сашка шёл медленно, аккуратно ставя ногу на вздыхающие доски, не выпуская перил. Ветер дул прямо в горло, забивая его чем-то острым, колючим, волосы лезли в глаза.
Могли бы и встретить, вообще-то. Не заставлять его совершать подвиг восхождения в одиночку.
Вверху мелькнула черная фигура, и Сашка, собравшись с духом, позвал:
Здрасьте! Я Вершинин! К вам, на «Белугу»!
Фигура замерла, но оборачиваться к нему не спешила. Сашка уже почти долез до верха, когда она наконец повернулась, и на него глянуло из-под пилотки обветренное красное лицо:
Журналист?
Ну, в общем, да, он с облегчением улыбнулся, неловко протянул руку:
Александр Дмитриевич. МожноСаша.
Владимир Петрович, можнотоварищ старший мичман, он лениво пожал Сашкину ладонь. Спускайтесь, вас командир уже заждался. Не спит, не ест, извёлся весь.
Сашка хмуро взглянул ему в лицо, мичман ответил невозмутимым взглядом.
Сюда, Александр Дмитриевич, нагнувшись, он откинул массивную круглую крышку.
Сашка наклонилсяи шатнулся назад, выпрямляясь, инстинктивно ища, за что бы ухватиться.
Хвататься было не за что, а из-под крышки на него смотрел темный узкий жёлоб, уходящий прямо вниз. У жёлоба не было дна.
Да вы шутите, пробормотал Сашка, зло глядя на мичмана. Должен же быть нормальный вход.
Ну что вы, Александр Дмитриевич, мичман улыбнулся, где это вы слышали, чтобы на флоте шутили над теми, кто только-только пришёл на корабль? Это и есть нормальный вход. Ненормальныйчерез торпедный аппарат.
Ну ну тогда покажите, как по нему спускаться.
Мичман пожал плечами, потянулся вперёд-вниз, забираясь в люк, и полез по узкой лесенкетолько руки-ноги замелькали. Вон он, уже внизу, запрокинутая голова торчит.
Спускайтесь, Александр Дмитриевич! Если чтопоймаю!
Сашкины щёки обдало жаром. Он почувствовал, как шее, лбу становится влажно от пота. Первый же встреченный член экипажа смеялся над ним, над его страхомне офицер даже, какой-то мичман.
Сашка полез. Сжимая руки на перекладинах, сжимая зубы, чувствуявот-вот нога поедет, за нейвторая, и он повиснет, и ладони не выдержат, разожмутся, изатылком об железный пол
Мичман благодушно кивнул, когда их лица оказались вровень.
Привыкнете. В автономке, собственно говоря, трудно только первые восемьдесят девять дней.
Сашка кивнул. Коленки прыгали, и в горле всё прыгало. Мичман это, наверное, понималон ничего больше не говорил, только легонько подтолкнул его под локоть.
В центральныйсюда. Тащ командир, заглянул первым, прошу разрешения. Я журналиста привёл.
Журналист, худенький, беловолосый, в новенькой кожаной курточке, стоял и улыбался, не знал, куда девать руки. То отводил их назад, то начинал крутить застёжку под горлом. Он был весь золотисто-белый, аж прям светилсяволнистые пряди на лбу, брови, ресницы, щёки, уши, тонкие длинные пальцыи Кочетова это раздражало безмерно. Кочетов старался успокоиться и говорил медленно, с расстановкой:
Осваивайтесь. На ближайшие три месяца вынаш, и чем скорее вы это почувствуете, тем легче будет вам. И нам тоже. Вы, насколько я понимаю, собираетесь писать значительный журналистский труд? Не откладывайте его до конца похода, он придвинул к себе пальцем ручку, крутанул в ладони. Понимаете, безделье в автономкесамая страшная пытка. Экипаж от неё более-менее застрахован моими и старпомовскими усилиями, а вот выон покачал головой. Ищите себе занятие. Следите, чтобы оно было не разрушительным. Поняли?
Понял, парень кивнул, и командир беззвучно вздохнул. Птенец, совсем жёлтыйну что на него сердиться? Скучно стало в Питере, захотелось на подводной лодке поплавать, а дядюшка-адмирал тут как тут. Вот с него бы и спросить. Узнать, зачем он своего родственника с головой окунает туда, откуда ему лучше держаться подальше, чистенькому и мягонькому.
Сейчас капитан-лейтенант Карцев проведёт вас по кораблю, расскажет в общих чертах, что к чему. Потом он проводит вас в вашу каюту, где вы сможете отдохнуть. Будут какие-то вопросы ко мнезадавайте, но не раньше, чем мы пройдём узкость и погрузимся на рабочую глубину. Сейчас у нас очень мало времени, когда выйдем в море, его будет и того меньше.
Парень снова кивнул доверчиво, и Кочетов усмехнулся:
А вообще, не стесняйтесь спрашивать. Кого угодно, о чём угодно. На то и вопросы, чтобы сближаться, не зажиматься в своём панцире. Но и не обижайтесь, когда вам будут отвечать «Пшёл нахуй». Чаще всего это не со зла. Это просто значит «нет времени».
Брови приподнялись. Удивляется.
Я запомню, товарищ капитан первого ранга.
И не нужно так длинно. Просто«товарищ командир».
Хорошо.
Теперь улыбаетсяуже не той потерянной улыбкой, поспокойнее. Вот и славно.
Не надо в море дёрганым выходить. Даже журналисту.
Карцев, подтянул к себе провод «Каштана», в центральный, бегом. Вершинин тебя уже ждёт для экскурсии.
Построение в восемь вечера, и домой его уже не отпустятможно не гадать. Если бы не этот журналюга питерский, ещё можно было бы на что-то рассчитывать хотя кого он обманывает? Не бывало ещё такого, чтобы в день выхода в море отпускали с корабля.
Значит, Настюху он не успеет обнять, только увидит её тёмный затылок на пирсе, в толпе. Если она ещё придёт. Зря они поцапались из-за этого пылесоса, надо было сразу бежать в магазин за новым, и за цветами, и сажать Настюху к себе на колени, целовать её волосы, пахнущие мёдом и цитрусом. А теперь она дуется, он уходит на три месяца, и ни тебе тягучих томных телодвижений на разложенном диване, ни дёрганых конвульсий у стеныценой ноющих лопаток и дрожащих коленок. Иди, глотай слюну и щёлкай зубами.
Павел, я правильно понимаю, отсюда управляется атомный реактор?
Журналист с опасливым почтением косился на пульт ГЭУ.
Реакторы, Паша Карцев подавил зевок, поднёс ладонь ко рту. У нас их два. Если один выходит из строя, не грустим, переводим все системы на второй и херачим дальше. Если, конечно, первый поломался не настолько хорошо, чтобы рвануть и разнести лодку к японе-матери.
Вершинин быстро кивнул.
А где сами реакторы?
В корме, мы до неё ещё доберёмся. Вообще, одному тебе в корму ходить не советуюзаблудишься твою ж налево, ну кто лезет в переборочный люк жопой вперёд?
Он ухватил журналиста за плечо, подтолкнул вбок, к стенке.
Смотри, учись, салага, как переходить из отсека в отсек.
Привычным гибким движением он скользнул за переборку, выпрямился.
Боком, боком лезь. Голову-то пригни! Ну, молодец, пошли дальше. Надо тебе святую святых показать. Знаешь, что на лодке самое главное?
Центральный пост? неуверенно предположил журналист. Так мы оттуда и вышли. Может, кают-компания?
Нужное место, Паша одобрительно кивнул, но гальюн важнее. Очень советую тебе с первого раза запомнить, как им пользоваться. А то всякое случается. Был у нас замполит кстати, ты уже видел нашего замполита?
Нет.
Ну, жди, прибежит знакомиться. Ему делать-то нечего, как и тебе. Так вот, тот замполит, который был до него, себе парадный китель дерьмом уляпалвместе с фуражкой, брюками и кортиком. А всё потому, что не проверил давление, когда смывал. Короче, смотри
Ну, если Настька не придёт его провожать, пусть даже не рассчитывает, что он ей спустит. Пылесос ей важнее родного мужа, скажите пожалуйста. Ничего, небось за три месяца хвост прижмёт, затоскует а он-то как затоскует, господи, Настька, хрен с ним, с этим пылесосом, их можно хоть два купить, хоть три, приходи только.
Нельзя же такидти в море и не видеть её макушки.
Ну вот, а здесь наше механическое царство. Именно благодаря нам, механикам, эта лоханка ещё как-то держится на плаву и не протекает. Вершинин, ты физику-то в школе учил?
На четвёрку вытянули в одиннадцатом классе, он смущённо пожал плечами. Паша махнул рукой:
Тогда мне с тобой и говорить не о чем, всё равно не поймёшь. Ладно, проведу тебя наскорои не мозоль нам тут глаза.
Погоди, а там, журналист обернулся через плечо, указал на широкую железную пластину, крашеную в жёлтый, что?
Ааа, протянул Паша, растягивая губы в улыбке, это спуск в трюм. Туда мы, конечно, не пойдём впрочем, ты ведь давал подписку о неразглашении? Тебя допустили к гостайне?
Да вроде подписывал бумажки, Вершинин сглотнул. А что?
Паша переступил с ноги на ногу.
Нет, извини, Саш, я на себя такую ответственность не возьму. Хочешь спускаться в трюмиди к командиру за разрешением.
Журналист озадаченно нахмурился. Паша, помолчав, добавил негромко:
Да, и на твоём месте я бы раз десять подумал, прежде чем спускаться. Опыты на людяхзрелище не для впечатлительных.
Губы журналиста запрыгали:
Какие эй, какие ещё опыты?
Паша сурово наклонил голову.
Говорю же, все вопросык командиру. Он ответственный за эксперимент. Пошли, он потянул журналиста за рукав, покажу тебе нашу автоматику.
Глава 3
По местам стоять, к погружению!
Над головой хрипело, потрескивало. Сашка повернулся на бок, натянул на плечо сползшее одеяло.
Одеяло было тонким, но мягким, и грело, пальцы уже не мерзли. Спать не хотелось, хотелось выглянуть из каюты, зайти в центральный, видеть, что происходит, как лодку уводят вниз, но сейчас ведь в центральном и без него забот хватает. Командир не зря предупреждал.
Что ж, это не в первый разоказаться в стороне, случайным, ненужным, в то время как все кругом чувствуют друг друга с полужеста.
Погружаться на глубину шестьдесят метров, дифферент пять градусов на нос
Сашка сел на койке, подтянул колени к груди.
Неделю назад в это время он тихо-мирно попивал сидр в пабе на Кирочной, потом шёл гулять по каналам, куда ноги выведут: хоть к Дворцовому мосту, хоть на Выборгскую сторону. Подставлял лицо ветру, поглядывал на щебечущих туристов.
К вечеру можно было зайти в клуб. Горячие руки на талии, капельки пота на висках, биты, пульсирующие в затылке. Изгибаться, извиваться, приникать телом к телу, глотать паршивый виски, разбавленный сладкой колой. А потом вырваться из прокуренного, проспиртованного зала на свежий воздух, пить и пить его.
Вот здесь, на лодкекогда он сможет снова его глотнуть?
Скорость пять узлов, глубина двадцать пять тридцать тридцать пять
Свободы всегда было много. Забросить академию, сидеть на берегу с бумагой и карандашами вместо лекций, валяться на кровати с книжкой вместо задач по геометрии даже и школу прогуливать целыми днямину, это ещё до Питера было, они ещё были маленькими. Мама уходила вечером и возвращалась в середине днясонная, с розовыми набухшими веками, растрепавшимися волосами. «Сашка, Алька, уроки сделали?» Не дожидаясь ответа, валилась на диван, зевала. Они ставили ей рядом с кроватью пластиковую бутылку с водой, тарелку с бутербродами, если что-то ещё оставалось в холодильнике и в хлебнице, и бежали на оврагтам собирались все со двора.
Сорок пять пятьдесят пятьдесят пять
Может, всё-таки в центральный? Или к механикам. Как-никак, считается, что он здесь для того, чтобы репортаж писатьа как он напишет репортаж, не выходя из каюты?
А как называют на флоте посторонних, которые мешаются под ногами в ответственный момент, да ещё, чего доброго, лезут с расспросами? Сходи к механикам, Вершининузнаешь.
Хмыкнув, он спустил ноги на пол, потянулся под койку за своим рюкзаком. Надо выложить то, что ещё не успел: блокнот с ручкой, блок ментоловой жвачки, томик Лорки. Смена бельяладно, пусть пока лежит. Тюбик пасты, щёткав тумбочку. Шарф можно не выкладывать, он его взял на всякий случай: никто так и не сказал ему, жарко или холодно на подводных лодках. Пока вроде ничего, в рубашке и брюках нормально.
Глубина шестьдесят метров. Осмотреться в отсеках.
Второй отсек осмотрензамечаний нет.
Первый отсек осмотрензамечаний нет.
Восьмой отсек осмотрензамечаний нет
Уши закладывает, прямо как в самолёте. Интересно, потом пройдёт или все три месяца будешь ходить с чувством, будто тебе в уши ваты напихали? Можно у врача спросить. Где-то недалеко врач, Паша показывал его кабинет. Или каюту? Как это здесь называется? Надо зайти к врачу и познакомиться, и про уши спросить.
Подходить к незнакомым людям и протягивать руку со словами «здорово, я Саша» стрёмно, но одному ещё стремней. Хотя, по идее, эти все детские страхи не идут ни в какое сравнение с тем, что у тебя прямо вот тут, за стенкойвода.
А в неё не верится. Ну серьёзно, какая ещё вода? Там должно быть небо, и асфальт, и деревья. И люди чтоб ходили.
Удифферентовать подводную лодку на глубине шестьдесят метров на ходу пять узлов с дифферентом полградуса на нос
Да ещё трюм этот. Как спросить про него командира? «Скажите, а правда ли, что вы на своей лодке над живыми людьми эксперименты проводите?» Ерунда, скорее всего, Паша экспериментами для красного словца обозвал какие-нибудь тренировки подводниковдядя Слава рассказывал, что его в своё время чуть ли не в торпеду засовывали с головой. Но мало ли Может, сначала ещё у кого спроситьхоть у врача? Он-то должен знать.
В сущности, одно то, что он сам, Сашка Вершинин, оказался в железной коробке под слоями водытот ещё эксперимент в особо извращённой форме.
Ну ладно, дядя Слава, будет тебе репортаж.
Тащ командир! А, тащ командир?
Кочетов шёл быстро, но Илья не отставал, успевая вовремя пригибаться, чтобы не треснуться лбом.
Тащ командир, разрешите обратиться?
Ну обращайся, буркнул Кочетов, не оборачиваясь.
А почему этого питерского ко мне поселили? Это такое дисциплинарное взыскание, не предусмотренное уставом?
Поговори мне ещё. Петрова на К-213 перевели, у тебя в каюте место свободно. Ты что, хотел жить один в роскошных апартаментах, как адмирал?
Никак нет, пробормотал Илья. То есть ну я ж ему не нянька и не замполит. Что я с ним делать буду?
А меня ебёт? командир пожал плечами. Хоть серенады пой. Главное, следи, чтоб он был жив-здоров и чтобы никуда не лез ручонками своими шаловливыми.
Ага, гражданскиеони это любят, вставил Витька из-за перегородки. Помните, к нам министерскую экскурсию водили? «Ой, а что это за ручка? Ой, а я нажму сюда? Да я понарошку»
Чиновники, хуле, вздохнул Илья. Тащ командир, но если его присутствие будет отвлекать меня от служебных обязанностей, могу я подать вам
Рука командира уперлась в стенку над головой Ильи.
Если тебя что-то будет отвлекать от обязанностей, я возьму тебя за хрен и подвешу вместо флага. Усвоил?
Так точно!
А теперь скройся с глаз моих. У тебя смена кончилась, а мне ещё ебаться и ебаться.
Есть, Илья машинально наклонил голову, зашагал дальше по отсеку.
Во рту было вязко, воздух казался плотным, тяжёлым. Так всегда бывало первые пару часов после погружения, потом Илья привыкал. В первой автономке он то и дело бегал смотреть процент кислорода в отсекеначхим только плечами пожимал. «Что ты дёргаешься, Илья, у меня всё точно, как в аптеке. Девятнадцать, не больше и не меньше. И ничем наш воздух не отличается на вкус от атмосферного, не выдумывай».
Но Илья-то знал. И фиалки в кают-компании знали: каждый раз их приносили в горшках, и они держались пару недель, а потом начинали сохнуть, и никли, сворачивались лепестки. Химики приходили со своими приборами, замеряли, разводили руками:
Влажность нормальная, состав почвы нормальный, радиоактивный фон в норме. Может, ваши матросы их не поливают?
Илья зыркал на химиков. Как они не понимают простых вещей? Здесь, на лодке, неживой воздух, здесь долго не протянет ни одно живое существо.
Кроме подводника, конечно.
Эй, Илюха, снизу негромко свистнули, замечтался?