Угостишь? А то холодно так
Угощайся, пожал плечами Цыбиков и вручил Ешею свою глиняную уродливую кружку.
Глядя на то, как Ешей делает глоток и, зажмурившись, с наслаждением причмокивает, Цыбиков вспомнил, как вот так же стоял рядом с Федором Петровичем Савельевым, профессором Санкт-Петербургской академии наук в светлом кабинете с высоким потолком и окном, которое занимало практически всю стену. Тяжелые шторы ютились по углам; их, судя по количеству пыли, сдвигали к середине очень редко.
Спасибо, что пришли, Гомбожаб Цэбекович, сказал Федор Павлович.
Он выглядел, как в представлении Цыбикова и должен выглядеть профессор академии наук: с седой бородой и не слишком обширной прической, со строгими очками на кончике длинного носа и умными серыми глазами, которые смотрели немного усталогоды (а было Савельеву шестьдесят с небольшим) брали свое.
«Когда был молодым, наверняка горел, спешил, везде хотел успеть наслышан, наслышан» подумал Цыбиков, а вслух сказал:
Разве мог я проигнорировать ваше приглашение, Федор Павлович? Для меня огромная честьоказаться здесь, в Санкт-Петербургской академии наук но я все еще с трудом представляю, с какой целью вы могли позвать меня к себе.
Мне не соврали насчет вас, с легкой полуулыбкой невпопад заметил Федор Павлович. Вы чрезвычайно тактичны даже более, чем, возможно, следовало бы.
Он пожевал губуукрадкой, тут же будто спохватился и перестал, а после сказал:
Полагаю, вы тоже навели обо мне справки, прежде чем явились сюда? Это было бы вполне в вашем духе.
Пожалуй, справкиэто слишком сильно сказано, пожал плечами Цыбиков. Я о вас и без того много знаю, еще когда только поступал в университет, уже мне говорили про вас. Вы же известный востоковед. Читал ваши работы
Мне лестно, но давайте не станем тратить времени понапрасну, поморщившись, поднял руку Федор Павлович. Тем более что я не страдаю тщеславием, в отличие от некоторых моих коллег.
Он усмехнулся, и уровень напряжения, который был между гостем и хозяином кабинета, моментально спал. Савельев, кажется, прекрасно умел вести диалог.
Важно, что мы оба, вы и я, востоковеды, продолжил профессор. И дело мое касается как раз-таки Востока, в частностиТибета.
Гомбожаб, заслышав, о каком месте идет речь, нахмурился. В ученых кругах Тибет давно и упорно именовали terra incognita, поскольку попасть туда было практически невозможно. Сколько запросов делала Санкт-Петербургская академия наук, подключала к делу Министерство иностранных дел Все было тщетно. Тибетцы не хотели, чтобы посторонние вторгались в их жизньот слова «совсем».
Вижу, вы настроены скептически, заметил Федор Павлович. И тому, безусловно, есть причины. Не стану лукавить, мы не добились разрешения на исследование Тибета. В этом отношении ничего не поменялось. Однако
Савельев замялсявидимо, даже ему, умудренному годами профессору, непросто было подобрать нужные слова. Цыбиков напрягся: он подозревал, что слова, которые прозвучат дальше, будут иметь несказанную важность.
Однако мы все равно хотели бы отправить туда отправить туда вас, сказал Федор Павлович наконец.
Цыбиков остолбенел. В его понимании «отсутствие разрешения на исследование» значило, что исследователям ехать нельзя.
«Или я что-то не понимаю?..»
Речь идет о неофициальной поездке? осторожно уточнил Гомбожаб.
Пожалуй, можно сказать и такпробормотал Савельев.
Весь его былой задор мигом куда-то делся. Только что казалось, что он совершенно уверен в себе, и вот уже каждое слово Федор Павлович проговаривает осторожно, будто пред ним не человек вовсе, а дикий зверь, которого можно спугнуть неуместной интонацией или даже просто чуть повысив голос.
Насколько мне известно, в училище вы отказались принять христианство, чем обрекли себя на лишение стипендии? произнес Савельев, скорее, утверждая, чем спрашивая.
Цыбиков пристально посмотрел на профессора исподлобья и тихо твердо сказал:
Да, это так.
Воспоминания о тех временах, равно как и о Петре Бадмаеве, их олицетворявшем, у Гомбожаба были весьма противоречивые. С одной стороны, Петр, выдающийся земляк, вхожий во дворец, круто изменил жизнь юного бурята, и не помышлявшего об изучении языков и традиций Востока. За это Цыбиков был ему несказанно благодарен. С другой стороныистории, вроде той, которую упомянул Савельев.
«Как можно просить изменить вероисповедание? Это же не сменить костюм или прическу этов душе, то, во что ты веришь. Нельзя перестать верить по прихоти. Нельзя начать верить по прихоти».
Будто прочтя его мысли, Савельев сказал:
И сейчас ваша непокорность нам порукой, Гомбожаб. Поскольку нам нужен не Цыбиков-христианин, а Цыбиков-буддист.
Холод волнения, который и без того постепенно охватывал душу Гомбожаба, теперь, казалось, сковал все внутри у молодого востоковеда
О чем задумался? спросил Ешей-томба, отвлекая спутника от мыслей.
О том, какое тяжелое путешествие у нас уже, помедлив, ответил Цыбиков, и как много трудностей еще ждет впередиведь это только самое начало, по сути
Да, до Лхасы еще ехать и ехать, путь неблизкий, тут ты прав, согласился Ешей.
А что у нас там ближайшее, храм Гумбум?
Да. Наверноеподумав, сказал Ешей. Наверное, к вечеру будем там. Если обойдется без всякого
Он замялся, не подобрав подходящего слова, но Цыбиков и так понял, к чему клонит его спутник: все они каждый раз вздрагивали, если холодный степной ветер приносил издали обрывки чьих-то речей, отголоски топота копыт невидимых лошадей и другие звуки, мало общего имеющие со спокойствием. Кроме того, те же потоки воздуха, блуждающие по здешним землям, испытывали обоняние запахами чужих костров. Чудесный отвар позволял унять нервы, но не мог избавить от чувства тревоги совсем.
«Впрочем, и не стоит: если не тревожиться ни о чем, можно за такую беспечность и головой поплатиться а мне голову терять нельзя, задача у меня архиважная. Чуть замешкаешься, вызовешь подозренияи, почитай, убит, голову снимут свои же, чтобы тибетцы потом не казнили всех из-за одной овцы паршивой, примкнувшей к каравану паломников»
Боишься, Гомбожаб? спросил Ешей напрямик, и в голосе его слышны были нотки снисхождения, даже, скорее, презрения.
Чего именно? осторожно уточнил Цыбиков.
Ну всякого. Разбойников. Степь Тибет.
Испытующий взгляд заскользил по лицу Гомбожаба вверх-вниз, ожидая чего? Мимолетной гримасы, которая выдаст его нечестные намерения? Цыбиков тут же отмел эту идею. Да, присоединившись к отряду, который готовился к отправке в Тибет, после долгих бесед с Савельевым и иными сотрудниками академии, Гомбожаб постоянно ожидал разоблачения. Ежечасно, даже ежеминутно он прокручивал в голове возможные вопросы спутников и сочинял ответы на них. Все время, в каждом обращении бурятских паломников искал подвоха как вот сейчас.
«Скорее всего, он просто хочет увидеть, как у меня глаза забегают, а сам я буду говорить, что никакого страха не испытываю что ж, пускай порадуется и успокоится»
«Боюсь» это, наверное, сильно сказано, Ешей, сказал Цыбиков, стараясь, чтобы голос его слегка подрагивал. Скорее, опасаюсь ибо не хочется сложить голову, так и не увидев Тибета
Судя по удовлетворенной улыбке собеседника, Гомбожабу удалось показать нужную эмоцию.
«Надо полагать, в ближайшее время мне придется заниматься этим постоянноврать, лукавить, изображать»
Да, я там бывал не раз, Тибет любой настоящий буддист должен увидеть, уверенно заявил Ешей. Без этого паломничества не вера у него, а такодно название!..
Опять отвар пьете свой, Гомбожаб? спросил низенький тощий бурят с взъерошенными черными волосами, подходя к ним.
Его звали Даший, бурятский лама. Он вел под уздцы навьюченного верблюда; перекинутые связанные вместе мешки с нехитрыми пожитками бурята били животное по бокам.
Пьем, помедлив, кивнул Гомбожаб. Хочешь тоже?
Давай, хочу, охотно хмыкнул Даший.
Он протянул свободную руку и, взяв кружку у Цыбикова, сделал большой глоток.
Ах, хорошопричмокнув от наслаждения, прошептал Даший.
Судя по всему, мы уже собираемся в путь? спросил Ешей.
Чэшой говорит, пора, возвращая посуду Цыбикову, ответил Даший. Иначе к ночи рискуем не добраться.
От Цыбикова не укрылось, как Ешей презрительно скривился: несмотря на весь опыт спутника Гомбожаба, предводителем был избран именно Чэшой, поскольку был казначеем перерожденного, дожидавшегося его в Лхасе.
Что ж, тогда будем собираться, сказал востоковед, желая хоть немного разрядить обстановку.
Путники промолчали, и Цыбиков отправился тушить костер и собирать вещи: задерживать караван не хотелось. Даший по настоянию Чэшоя кругом объехал лагерь и вскоре вернулся с благостными вестями: горизонт был чист, и их отряду ничто не мешало продолжить путь в направлении монастыря Гумбум.
«О, снова ты, мой непокорный верблюд!.. думал Гомбожаб, навьючивая животное. Не взбрыкивай уж»
К счастью, все обошлось. Верблюд вел себя вполне пристойно, и до самого Гумбума Цыбиков мог преспокойно обдумывать план дальнейших действий и ворошить прошлое, вспоминая, что же побудило его согласиться на подобную авантюрупоездку под видом бурятского паломника в Тибет.
«Сейчас оглядываешься назад и думаешьзачем, почему? Чего бы и в Петербурге не остаться?»
Поднявшись по реке Гуй, караван паломников свернул направо и взошел на небольшой холм. С его вершины открывался вид на монастырь Гумбум, и Гомбожаб остановил верблюда, дабы полюбоваться этим чудесным местом.
Цыбиков немало читал про него. Говорят, что все началось с великого реформатора ламаизма Цзонхавы и его матери. По легенде, однажды он пролил здесь свою кровь, и через три года после этого на том месте, где багряные капли упали в почву, выросло сандальное дерево цан-дан, на листьях которого можно было разглядеть изображения божеств. Возмужав, Цзонхава покинул отчий дом ради будущих великих свершений. Престарелая же мать осталась дома; она быстро заскучала по сыну и стала в своих письмах к нему просить свидания. Цзонхава не смог приехать, однако поручил матери построить под сенью дерева цан-дан
субурган1 со ста тысячами изображений «Львиноголосого». По словам реформатора, это принесет всем живым немалую пользу, а родительнице сможет заменить их свидание. Мать исполнила волю сына, и вскорости ступа была готова. Со временем к субургану начал стекаться народ со всего Тибета. Сначала лама Ринчэн-цзондуй-чжямцо построил около него келью для тридцати своих учеников, после, в 1577 году, здесь построили храм со статуей двенадцатилетнего «спасителя Майтреи» из «лекарственной глины». Наконец, еще шесть лет спустя, по настоянию третьего Далай-ламы Соднам-чжямцо был построен монастырь, который и получил название Гумбумиз-за тех самых ста тысяч портретов «Львиноголосого».
«Так сложно свыкнуться с мыслью, что весь Тибет есть замысловатое переплетение реальности и вымысла», подумал Цыбиков, с интересом рассматривая множественные здания, расположенные в обращенном на север глубоком овраге.
Самое главное здание монастырято, где находился субурган, стояло на фундаменте из серого гранита. Стены его были облицованы зеленым кирпичом, а крыша покрыта двойной позолотой. Другие здания несколько меркли на фоне основного, имея при этом весьма благородный вид.
Ха! рявкнули сзади.
Голос принадлежал их предводителю, Чэшою, и Гомбожаб, мигом его узнав, даже не стал оглядываться.
Где остановимся на ночлег? спросил он, когда верблюд командира остановился рядом с его животным.
В доме досточтимого Лон-бо-чойчжона, помедлив, ответил предводитель. Он мой старый знакомец и прорицатель.
Заслышав о ремесле названного Лон-бо-чойчжона, Гомбожаб заметно напрягся. Он не очень-то верил в волшебство и все, что с ним связано, но, учитывая нынешнее положение «лазутчика», Цыбиков опасался любой ситуации, способной обернуться его разоблачением.
«Но не могу же я просить Чэшоя выбрать другое место для ночлега? Он наверняка захочет узнать, чем мне не нравится это, и что тогда я отвечу?»
Решив, что лучшее, на что он сейчас способен, это бездействие, Цыбиков сказал лишь:
Надеюсь, мы не доставим многоуважаемому Лон-бо-чойчжону хлопот.
О, нет, он очень гостеприимен и, поскольку живет затворником, всегда рад послушать истории, происходящие снаружи его скромной обители.
В радушии Лон-бо-чойчжона Цыбиков вскорости убедился личнокогда они приехали к его дому, хозяин следил за плывущими по небу облаками, сидя на лавке слева от входа. Одет прорицатель был небогато, но опрятно, как и надлежит любому смиренному мещанину. Лицо хозяина украшала длинная седая борода, седые же волосы спадали на плечи, словно обледеневшие ветви ивы.
Доброго здравия, досточтимый Лон-бо-чойчжон! радостно поприветствовал старого знакомца предводитель каравана.
И тебе не хворать, досточтимый Чэшой, ответил прорицатель.
Он не выглядел удивленным, лишь обрадованным.
«Неужто действительно заранее знал, что мы приедем?» удивился про себя Цыбиков, однако тут же вспомнил, что Чэшой был родом из здешних краев, а значит, никакого резона удивляться его очередному приезду у Лон-бо-чойчжона не было.
Чэшой представил каждого из спутников хозяину, и тот отчего-то дольше всех задержался подле Цыбиковас минуту, не меньше, он смотрел ему в глаза, едва заметно улыбаясь самым уголком рта, и лишь после этого перешел к следующему путешественнику.
Ты ему явно чем-то запал в душу, прошипел стоящий рядом с Гомбожабом проныра Даший. Интересно, чем?
Цыбиков промолчал. Он не знал, чего ждать от Лон-бо-чойчжона, но по взгляду его понял, что прорицатель и вправду видит больше, чем другие.
«Интересно, насколько?»
Лон-бо-чойчжон ответил на этот вопрос довольно скоро: в один из последних январских вечеров прорицатель постучался в дверь к Гомбожабу, чем немало удивил последнего.
Позволишь войти?
Да, разумеетсяответил Цыбиков.
Прорицатель прошел внутрь и присел на скамейку, что стояла у стены. Возле противоположной находилась койка Гомбожаба, на которую, следуя примеру хозяина, медленно опустился востоковед. При этом он неотрывно глядел на Лон-бо-чойчжона, а тотна него: глаза прорицателя смеялись.
Чем обязан вашему визиту? осторожно осведомился востоковед.
Я с самого начала хотел с тобой поговорить, Гомбожаб Цыбиков, сказал хозяин. Просто ждал подходящего момента.
Сейчас он настал?
Как знать, повел плечом прорицатель. Можетда, можетнет В будущем станет ясно. Как бы то ни было, мироздание хотело, чтобы я поговорил с тобой, Гомбожаб, и вот я здесь.
«Мироздание?»
У Цыбикова возникло нехорошее предчувствие. Он все еще не слишком верил в провидческий дар их хозяина и в волшебство вообще, но уверенный тон Лон-бо-чойчжона вызывал у востоковеда беспокойство.
«Что, если он смотрит на меня и видит насквозь, кто я, откуда и что меня ждет? Может, он уже рассказал о моей тайне Чэшою, и тот сейчас
Должен сказать, я впечатлен, прерывая ход его мыслей, сказал Лон-бо-чойчжон.
Чем?
Тем, что ждет тебя, Гомбожаб Цыбиков Славная, славная судьба и не менее славная кончина: из твоего черепа будет изготовлена габала!
Цыбиков вздрогнул. Он знал, что подобная честь выпадает не каждому, но все же не хотел сейчас думать о смерти и последующих почестях.
Что с тобой? удивился Лон-бо-чойчжон. Или ты не рад этим вестям?
Рад, просто
Просто не очень веришь в мой дар, верно? расплылся в улыбке хозяин.
Цыбиков не нашел что ответить.
Не переживай об этом, отмахнулся Лон-бо-чойчжон. Даже здесь, в Гумбуме, хватает проходимцев и шарлатанов всех мастей.
Да нет, что вы я бы никогда не позволил
Оставь, поморщился хозяин. Верить или нетсокровенное дело каждого. В любом случаесам увидишь!
С загадочной улыбкой на устах Лон-бо-чойчжон поднялся со скамьи и пошел к двери. Постоялец провожал его слегка отрешенным взглядом.
Доброй ночи, Гомбожаб Цыбиков, задержавшись у порога, сказал прорицатель.
Доброй но неужели неужели вы вправду ничего больше не скажете? не удержавшись, спросил востоковед.