Да ничего особого. ответил Витасик и растерянно вскинул плечами.
На выходе из больницы, я понял лишь одно Что смысл жизни напрочь потерян. В былые годы я работал, жил и не тужил, и о вечном бытие, думать не приходилось. Но стоило мне задуматься, как жизнь моя запела иначе. Я стал жутким лентяем. На работе меня терпели за былые заслуги, но терпение, как и много другое не вечно. Чаша рано или поздно выльется в гнев. Объявился новый начальник, и цацкаться со мной он не стал. В первый же месяц меня на улицу выставил. И что мне оставалось делать!? Правильно, сводить концы с концами и жить впроголодь. И поскольку смысл жизни утрачен, то искать новую работу, причин я не находил. В один из морозных дней, я поднявшись с кровати, напялил шерстяные валенки и почапал на вокзал. он выдержал многозначительную паузу. Побираться. Частную практику я с концами забросил и в скором времени отдал гараж первому встречному. Нанялся чернорабочим на склад и от зари до зари горбатился в поте лица, получая при этом сущие копейки. Первое время я жил в старой квартире и вскоре разменял её по доброте душевной на затхлую однушку. Но ты не подумай обо мне дурно Квартиру, я отдал многодетной семье, а сам переехал в их скромное обиталище. Годы шли, а я всё не молодел, стальная хватка ослабла, и главное, что друзья мои из высшего общества меня сторонились. Лишь коллега по работе, время от времени навещал меня, да с голоду не давал мне помереть. Но вскоре и он, мой старый друг, оставил меня помирать в одиночестве. И что ни говори, а ручной труд самый честный. Но кому нынче из людей твоя честность вшивая сдалась? Им мозговитых ребят подавай, а на простых работяг вроде меня, им нет дела. И главное, что смотрят они на трудяг с толикой явного презрения. Будто мы им вовсе не ровня Низшая ступень эволюции. И как-то раз, один хитромордый начальник, без зазрения совести удержал выплате рабочим на целый месяц! И тогда я решил, что с меня хватит! И опять же, чернорабочий на складах звучит отнюдь неблагородно, а в моём случае, так вовсе унизительно. Месяц, я в буквальном смысле этого слова не покидал квартиру, вёл оседлый образ скверной жизни, дрых на диване и в запой читал книги. Но одними книжками желудок не прокормишь, а жаль Я ощутил над собой потребность в пище, запасы же мои источились до основания, в холодильнике мышь бледная повесилась и даже простая буханка ржаного хлеба мне теперь не по карману. Утром я ушёл побираться на вокзал, и домой с тех пор не возвращался. Будучи отшельником, я бродил по холодному городу и дотошно изучал местный колорит. Изредка пускался в рассуждения
А в доме ты как очутился!?
В дом я через улицу проникувидал в стене продух, свернулся клубочком, и словно червь, юрко втиснулся в оконное отверстие. Я в подвале жить не собираюсь, лишь пару ночей перекантуюсь и той же дорогой умыкну восвояси. Сам прекрасно знаешь, что за холода страшные нынче город настигли, собаку во двор не выгонишь, она в квартиру всё просится, да скулит бедолага. На днях, кстати, видел у прохожего изморозь на лице, ужас до чего зимы морозные.
Раз такое дело, то будьте добры, свет в подвале включить. Темно здесь, хоть глаз выколи.
Сейчас всё будет. Только встану. скрипя пружинами старик встал с кровати и ладонью нащупал выключатель. Раздался хлёсткий щелчок, и жалкие лучики комнатного света выхватили из чернильной темноты скудный подвал. Советские лампы, купленные при вожде, чадили на диву слабо, их мощи едва ли хватало осветить голые стены, а про бетонный пол я так вовсе молчутьма тьмущая.
Всего доброго! Приятно было с Вами поболтать.
И тебе не хворать сикильдявка. Спасибо, что выслушал старика. Вот уж поистине говоряткамень с плеч рухнул старик завалился на койку и повернулся лицом к стене.
Витасик собрал мысли воедино, сжал волю в кулак и пошёл своей дорогой. Он держал путь в мышиное логово, и тьма нещадно играла на нервах. Он только и делал, что опасливо озирался по сторонам, словно нашкодивший ребёнок. Витасик сдержано, точно ковбой на Диком Западе, коснулся рычага пульверизатора и дешёвым фонарём обезопасил тёмные стороны подвала. Что ни говори, а хвостатые грызуны редко попадались на глаза, но чем глубже Витасик уходил в недра подвала, тем чаще мыши перебегали ему дорогу. Они вели себя тихо, и клыки от злобы не оголяли, что называется, держались в рамках приличия. Вот только Витасик калач тёртый, и вокруг пальца его так просто не обведёшь. Он кому угодно жару задаст! И на подлые ухищрения он не поддавался, ведь как только ты потеряешь бдительность, то хвостатые твари вмиг ощерят острые клыки и обглодают твои хилые косточки.
Витасик нырнул глубоко в подвал и страх темноты не отставал от него ни на шаг. Лампы здесь горели из рук вон плохо, липкая паутина облепила холодные стены, и куча серых мышей путалась под ногами. Будь они чуточку умнее, то запросто унесли бы Витасика на своих двоих, но загадочные твари держались особняком и в контакт с гостем не вступали. Мрачная обстановка нагнетала истерию, кровь в венах стыла буквально от каждого шороха, и где-то в стороне, ржавая труба отбивала ритм каплями ледяной водицы, словно метроном в кабинете врача КАП-КАП-КАП.
Витасик опасливо посмотрел по сторонам и наконец-то приступил к работе. Четверть часа, он засучив рукава, повсеместно распылял отраву, и гнал мышей, как говорится, поганой метлой со двора на улицу. Нечего им за чужой счёт, пузо до отвала набивать. Он вошёл, что называется, во вкус и беспощадно мстил мышам за все беды, какие они принесли с собой в этот тихий дом. «Это Вам за дыры в полу! За съеденный хлеб! За напуганных собак! И покалеченных котов!», буря эмоций захлестнула Витасика, давненько он из себя пар не выпускал. Бедные мыши пустились врассыпную на все четыре стороны, одни лихо юркнули в норы, другие прятались под холодными трубами, а третьи искали выход на улицу. Он открыл по мышам беспорядочную пальбу и прыскал ядом во все концы подвала. Один из мышат, отважный малый, несмотря на стихийное бедствие, взбежал на холодные трубы, встал на задние лапки и трепетно вытянул невинную мордочку. Он ласково повёл чернильными усами, и допустил грубейшую ошибку. Ты либо даёшь стрекача, либо бьёшься до пролитой крови. И мышонок выбрал худшее из всех, он не помчался вдогонку за сородичами, он топтался на месте и в один момент брызги яда застили бедняжке вороные глаза. Он ослеп.
Закончив распылять мышиную отраву, Витасик черепашьим шагом свернул в тёмный закуток, метнул синие лучи на щербатую стену и обнаружил пару ящиков гнилых овощей. То ли картошка, то ли помидоры, уныло теснились в побитом коробе и сводили с ума голодных мышей. «Так вот откуда ноги растут!», Витасик нервно почесал в затылке и немедля опрыскал ядом гнилые овощи. Сплочённым коллективом, бедные мыши наспех переселились в соседний дом и на глаза Витасику больше не попадались.
С тех пор, жизнь в доме наладилась, не целиком, разумеется, однако зловредные мыши прекратили объедать хозяев. Витасик теперь не имел надобности рвать в клочья ветошь, носиться по квартирам и затыкать щели в полу. Опять же мышиный помёт стал эхом прошлого, где засилье клыкастых тварей наводнило серый дом, и омрачила быт хозяевам.
Сегодня Витасик поработал на славу, в конце концов, он проделал великую работу, как-никак прогнал мышей и заслужил отдых, в виде крепкого сна. Витасик припал спиной к чугунной батарее, сомкнул усталые глаза и отдался в объятья снам.
Всю ночь профессор Ливнёв пьяный шатался по городу и ловил у обочины такси. Утром, с жуткого бодуна он позвонил товарищу Круглову и впервые за годы дружбы договорился с ним о встрече. «Здравствуй собутыльник, не сочти за грубость, но сегодня вечером, я заскочу к тебе домой, и мы, как следует опохмелимся. От вчерашней попойки у меня сильно гудит голова, и руки дрожать, как у пьяницы». Профессор Круглов, на почве звериного гнева сжал в кулаке телефонную трубку и плавно досчитал до семи. «Ты чего молчишь!? Воды в рот набрал!?», отозвался на долгое молчание Ливнёв.
Как же ему хотелось, послать его на все четыре стороны и забыть о нём, как о страшном сне. Но профессор Круглов не находил в себе отваги припечатать Ливнёва благим матом, напротив, он обеими руками поддержал его стремление, скоротать будний вечерок за чашечкой крепкого чая и опохмелиться. И как только, на обратном конце провода послышались гудки, профессор Круглов, что есть мочи, саданул телефонной трубкой по столу. Он старался из последних сил, но побороть злобу Круглову не удавалось, как бы профессор того не желал. Излишняя наглость Ливнёва, выбила профессора из колеи на целый день, и по пути в научный центр он умудрился потерять обтянутый кожей, немецкого качества дипломат. Казалось бы, умный человек, доцент кафедры теоретической физики, а наглости хоть отбавляй.
И после беседы с Ливнёвым у профессора всё валилось из рук. За пару часов работы в научном центре он таки разбил три колбы и со старшими общался на повышенных тонах. Круглову влепили выговор, и начальник отдела всыпал ему по первое число: «Ты Круглов, совсем оборзел! Я многое на своём веку повидал, но чтобы посылать руководителя сектора на три буквы! Это Это Да пошёл ты! Я найду на тебя управу! Вот увидишь! Шакал!». Руководитель сектора негодующе покачал бритой под двоечку головой и удалился прочь, в душный кабинет, или откуда он там, выполз!? Речь начальника отнюдь не задела больную струнку профессора, скорее наоборот, Круглов неспешно вытер рукавом белого халата заплеванное лицо и принял выговор, как данное. «Ну и ладно», в полголоса шепнул рассерженный Круглов и до конца рабочего дня он пробыл на диване, в комнате отдыха.
К вечеру, профессор Ливнёв с минералкой в руке наконец-то дочитал очередную лекцию студентам и со звонком вышёл из прелой аудитории. От пары студентов разило выпивкой, и тогда профессор Ливнёв посчитал нужным выразить своё недовольство. На что один из студентов без зазрения совести ответил: «Чья бы корова мычала». Ни сказав ни слова, Ливнёв схватил со стола чёрный дипломат и с позором ринулся в туалет. Профессор заперся в кабинке, и швырнул дипломат на обгаженный пол. Его стошнило на ободок унитаза. «Что ж за день сегодня Надо бы срочно опохмелиться», профессор Ливнёв поднял с пола дипломат и на улице поймал зеленоглазое такси.
Продиктовав шофёру адрес, через полчаса он, как штык, стоял на пороге дома. Недовольная гримаса встретила Ливнёва у входной двери и пригласила в дом. «Что с тобой!? Ты не рад меня видеть!?». Профессор Круглов не стал сочинять басню о тщетности бытия и прямым текстом сослался на тяжёлый рабочий день. «Понимаю У самого день не удался Но думаю, что рюмка коньяка скрасит нам вечер», и не став ждать от хозяина приглашений, Ливнёв поспешил на кухню. За столом профессор Круглов, только и делал, что недовольно фыркал носом, точно лошадь гнедая и ковырялся вилкой в мясном салате. Ливнёв в свою очередь, не замечал напряжённой обстановки за столом, или нарочито делал вид, что всё у них в порядке. Вскоре Круглову наскучила беседа с доцентом кафедры теоретической физики, и он исподволь намекнул собеседнику, что пора и честь знать. Профессор Круглов зевнул во весь рот, хрустнул угловатой челюстью и добавил, что на работе полный завал. Однако сам Ливнёв намёка не понял и без устали твердил о хамстве в стенах университета. По меньшей мере, на двоих профессора опорожнили половину бутылки финской водки и на этом, слегка поддатые, они разошлись по домам.
С тех пор, профессор Круглов, если и назначал встречи, то исключительно на нейтральной территории. Например, в фешенебельном ресторане, чем тебе не место для дружеских посиделок за чашечкой крепкого чая. Опять же, Ливнёв в отличие от Круглова, слишком беден и худой кошелёк в кармане истёртого пальто, крупная помеха в беспечной жизни и посиделкам в дорогих ресторанах.
Годы жизни берут своё, но только не профессора Круглова, он скорее исключение из правил. Лишь благородная седина в висках пробилась, и хрупкие суставы непогоду за окном предвещали. Застенчивый в общении с прекрасными дамами, профессор Круглов оставался неизлечимым холостяком и думается мне, что до скончания дней своих он будет мужчиной в пассивном поиске. И на старость лет, когда седина вконец одолеет голову, профессор Круглов заработает железодефицитную анемию и удостоится чести носить на груди почётную медаль за заслуги перед отечеством. Но пока что он живёт исключительно ради науки. То ли ещё будет
Глава 11
Футбольные страсти
Январь бесследно канул в липкие сугробы, и на смену трескучим морозами пришла февральская оттепель. Жестокая расправа в подвале, стала ключевым моментом в кровопролитной битве со зловредными мышами. Витасик непреклонно указал на выход и очистил имения от любителей погрызть чужую мебель Они
грызне с мышами. Витасик указал пальцем на дверь и очистил имения от любителей погрызть чужую мебель Они ушли с концами, забыв обратную дорогу. И немного скукой повеяло оттого, что серые мыши вдруг прекратили хозяйничать в квартирах. Не то чтобы Витасик преисполнен желанием приютить обездоленных мышей и дать им кров. Напротив, он только рад, что в доме некому больше всюду метить чужую территорию и цапаться с котами, да собаками. Между прочим, уличная кошечка Маруся хотела погреть лапки в подъезде, но потеряла зоркий глаз в схватке с хвостатыми грызунами. Мыши жаждали власти над человеком, над вершиной пищевой цепи, а вместо этого, получили нагоняй от Витасика.
И ни скажи, что он прямо таки не горевал по мышам и места себе найти не мог. Витасик просто напросто отчаянно умирал со скуки. На днях он очень хотел намылить верёвку и просунуть голову в тугую петлю. Но прикинув в уме, высоту потолка и величину табурета, он решит оставить затею. Скука для Витасик дело весьма обыденное. И он не понаслышке знает, одно чудное средство от лютой тоски и унынияэто работа. Шастать по чужим квартирам и наводить там порядокотличное занятие для души. И если день уж совсем наскучил, а жить невмоготу, то стоит проведать второй подъезд, в особенности четвёртый этаж, где обитают заядлые болельщики футбольных команд. Двери их квартир злобно смотрят друг на друга сутки напролёт и наводят ужас. И акты рукоприкладства за парковочные места возле подъезда для них, пары футбольных фанатов, дело житейское или практически-эмпирическое. И лишь жены годами соблюдают полный нейтралитет и не суют нос в чужие дела. Они либо обходятся кратким приветствием, либо вместе идут выбрасывать мусор. И на вопрос: «За кого ты сегодня будешь болеть?», жёны гордо отвечали, что всем сердцем болеют за красавца-судью.
Тощего прибалтийца звали Удо Каплан, а толстого сибиряка окликали просто Валерой. Удивительное совпадение получается, но если Удо болел за Химки-М, то щетинистый сибиряк души не чаял в любимом клубе, Химик-Арсенал. Выходит, что в названии у обеих команд фигурирует слово химия. Жёны их мало, чем отличались, не иначе как, дамы бальзаковского возраста, матери троих детей, пышногрудые и относительно упитанные. Дамы приятные на лицо, и усердные в хозяйстве, подчас сварливы, но в меру. Как говорится, на мозг мужьям не капают. Мужей своих любят и рога им не наставляют. Как и любые нормальные семьи, без ссор их жизнь не обходится. Подчас в квартире от злости гремит чугунная сковорода, и о стену бьются цветные тарелки. Семьи, что называется, среднего достатка. Звёзд с неба не хватают, но и впроголодь не живут.
Видимо, судьба, таким образом, распорядилась, что худой прибалтиец и толстый сибиряк, уместились в одном подъезде, будучи при этом болельщиками двух враждующих футбольных команд. Уму разуму непостижимо, но что имеем, того не отнять.
Удо Каплан законопослушный гражданин и налоги платит точно в срок. Однако, в страну он прибыл нелегальным путём. В огромном контейнере, Удо тайком пересёк морскую границу и сошёл на пристани. Советский чемоданчик, на крышке которого гвоздём было нацарапанопионер Удо Каплан и десять евро в правом кармане, это всё, что он имел на тот момент в далёком, девяносто каком-то там году.
И теперича он имеет в собственном распоряжении целую галантерею на окраине города, в спальном районе. Удо знал цену деньгам, прежде чем открыть галантерею, он продувал трубы, развозил на мопеде пиццу, воровал сумки у вокзала, торговал хлебом в супермаркете и клеил обои. И кому, как ни ему доподлинно известно, что такое ручной труд и кровью нажитые деньги.
С женой он познакомился не абы где, а на пороге института, правда, он там не учился, и образования, как такового не имел. Окончил восемь классов, а большего ему и не надо. На кой, спрашивается, голову лишней информацией захламлять и учить, заведомо ненужные предметы. Считать он умеет, пишет коряво, но без ошибок, правда, через час по чайной ложечки. Удо совершенно не знал химии, понятия не имел о законах термодинамики, но сам по себе он человек работящий, с радостью берётся за любое дело и всей душой презирает ленивых граждан.
А касательно жены, то в те годы он торговал выпечкой у института и платил охраннику небольшую мзду. Иногда деньги товаром отдавал, ежели дела шли из рук вон плохо. В один из солнечных дней, он по заведённому порядку, нагрузил тележку сладкими пирогами, да булочками и встал неподалёку от института. Близко к дверям Удо подходить боялся, выгнать могут. И никому не секрет, что студенты народ крайне голодный, за булочку с маком удавятся и ближнему в харю дадут Не постесняются! Удо Каплан просёк эту фишку. Он поднял с прилавка заспанные глаза и обратил всё своё внимание на полупустой тротуар. Синие каблуки отбивали чечётку по щербатому асфальту, волосы её развивались на ветру, и тонкий сарафан просвечивал кружевное бельё. Она торопилась на учёбу, в спешке наводила марафет, то и дело, вынимая из клетчатой сумки элементы дешёвой косметики. Ночная смена в баре «Союз», с лихвой вымотала симпатичную студентку, и крепкий сон ей точно не помешает.