Ну хватит с меня, Марго. Ставим точку.
Бабья у тебя, конечно, было, Сеня, немерено, но ты никогда не мог понять женщин Ни одной Даже меня
Ты слишком высокого мнения о хитросплетениях собственной души с собственным телом, Маргуша.
Не обо мне речь. Неужели до тебя не доходит, что эта девочка тебя отчаянно любит?
Кто?!
Все, что она делала раньше, делает сейчас и еще сделает завтра, подчинено только одному: эта девочка почти безумно безоглядно и очень-очень храбро доказывает сама себе, что она сможет жить и быть без тебя.
И это ты называешь любовью?
Ну а что я говорила? Ты никогда не знал, не понимал, а возможно, по-настоящему не любил ни одной женщины. Мы все были для тебя просто зеркалами, в которых ты видел только прекрасного, обожаемого и лично тобой горячо любимогосебя!
Слушай, ну ты что? Совсем озверела? Хватит меня пилить!
Черт с тобой Не буду
В Сомово я возвращаюсь среди ночи уже. Верхом, или, как Гашка говорит, «верхи». Кобылка, поцокивая новыми подковами, выносит меня шажком на площадь перед мэрией. Тут никого нету, кроме картонного Зюньки и патрульного «жигуля», возле которого сидят все тот же сержантик Ленчик и майор Лыков.
На этот раз дуют не пиво, потому как Лыков тут же накрывает газеткой бутыльмент и закусь.
Он выходит мне навстречу и ухмыляется озадаченно:
То понос, то золотуха. Уже лошади по центральной площади, как по конюшням, разгуливают. Да еще белые. Лизавета!
Я, не поднимая головы, останавливаюсь и спешиваюсь, то есть сползаю задом через круп Аллилуйи вниз, потому как набила ягодицы до ужаса, от седла отвыкла, и пятая точка у меня горит синим огнем.
Но это вовсе не та боль, от которой я плачу вовсе не суровыми мужскими слезами.
Ну ты у нас прям всадник без головы. На кой черт тебе еще и копыта? Ну, на метле я бы еще понял
Ой, Серега-a-a
Я утыкаюсь ему в грудь и реву уже в голос, молотя его кулаками.
За что, Лыков?! За что?!!
И он невольно гладит меня по голове, ничего не понимая. Только бурчит:
Чего «За что?» «И почему?» Тебе видней Но я же тебя предупреждал Ну не будет тебе здесь никакой жизни дуреха
Дом дедов темен. В саду я привязываю расседланную Аллилуйю рядом с коровой Красулей. И прошу их:
Вот что, девки. Не брыкаться мне тут, не бодаться. Хоть вы живите как люди.
Втихую, чтобы никого не будить, я добираюсь до кабинета и плюхаюсь в темени на дедов диван.
Подо мной кто-то испуганно вскрикивает.
Я вскакиваю и нашариваю кнопку ночника. На постеленном диване сидит Элга в ночных одеяниях, вся в креме, сонно щурится.
Я вздыхаю так, словно у меня не просто горацелый горный хребет с плеч свалился.
Господи, Карловна. Как же я по тебе соскучилась!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава перваяРАЗВОД ПО-КОРПОРАТИВНОМУ
«Взвейтесь кострами, синие ночи!»
Мы рванули, как юные пионеры, ипонеслись!
Что-то случилось в тот день, когда я въехала, наподобие Орлеанской девственницы, верхом на моей несравненной Аллилуйе в город Сомово
Не с городомсо мной!
Потом я как-то прикинула, что это были всего одиннадцатые сутки с начала моей избирательной кампании, а я прошла уже через столько событий, что раньше мне бы их на год хватило.
Это если считать с того момента, когда я впервые вступила в служебные апартаменты губернатора Алексея Палыча Лазарева.
Который все еще где-то там телепался по процветающим Китаям
Впрочем, я о нем как-то перестала постоянно думать.
Потому как, если честно, он бросил меня в глубокие воды на выживание. И, кажется, это было испытание. Он просто смотрелпотону ли я или выплыву. Без него. Может быть, даже дожидался, когда я булькну.
Как короста на заживающей болячке вдруг скукожился, засох и отвалился мой Туманский.
Там, в его резиденции, я поняла, что никакой своей вины за собой он не чувствует, да и выставить нашу разлучницу он мог бы в момент. Но не выставил.
Ну и я впервые по-крупному обозлилась на сомовцев.
Всем было на меня глубоко наплевать.
Даже когда нас с Лохматиком грабили в электричке, никто из пассажиров не шелохнулся. Здоровенные мужики остекленели и смотрели за окна, внезапно заинтересовавшись подробностями почти осенних уже пейзажей.
Лыков тоже вильнулсказал, что это дела транспортной милиции, и там, на рельсах, не его епархия.
Чем больше я думала о дарах с небес, подброшенных мне от неизвестного доброжелателя, тем больше грешила на Зиновия Семеныча Щеколдина. У него были какие-то заначки, оставшиеся от «мутер», аптека его прилично доилась, в конце концов, он мог втихую от всех своих просто стрельнуть приличную сумму у корешей. Ему бы дали.
Именно в эти решающие дни я вдруг поняла, что совершенно не знаю этого нового для меня города.
Слишком долго меня мотало на стороне.
То есть я видела и не столько знала, сколько всей кожей чувствовала, что в городе существует какая-то другая, тайная жизнь, куда ход мне захлопнут. Еще со времен мэрши Щеколдиной.
Как и никак не могла понять, с чего это в заштатное провинциальное поселение вброшен такой могучий и очень дорогой спец, как Юлий Леонидыч Петровский, почему на Зиновия тратятся такие крупные деньги (а они тратились!), ну а главное, с каких пирожков они так старательно перекрывают мне кислород и держат меня под мощным контролем.
Чем я для них так страшна?
Даже рейсовый автобус, на котором я скурсировала в резиденцию к Туманскому, сопровождали на дистанции пара мотоциклистов и чья-то «Волга» с областными номерами.
Нюх у меня на такие штучки отработался со времен покушений на Сим-Симабудь здоров
Но мне в самом страшном сне и присниться не могло, какое мощное, хотя и компактно-автоматизированное производство скрыто на территории Серафиминого комплекса, как давно и продуманно его организовали, как вбрасывают на наш и внешний рынок (вплоть до Британии!) миллионы левых сигарет, поддерживают конспирацию (ни один из коренных сомовцев и близко не был допущен к этой работе) и как продуманно и умело поддерживается патриотический имидж агро- и мясокомплекса «Серафима».
Россиироссийское!
Европейцамтож!
Оказывается, все эти постоянные зарубежные автопоезда и фуры официально перли в Европу всего лишь наши огурцы и капусту, грибочки тож, соленья, варенья и поросячьи копченые окорока, приготовленные по рецептам еще князя Игоря и Вещего Олега.
Ну, в крайнем разе по секретам бабушки Ивана Сусанина.
Это потом, когда конец щеколдинских был близок и я в очередной раз висела на волоске между удушением и смертью от отравления пищепродуктами в очередной камере, мне было открыто, что начиная с девяносто третьего года из своих прибылей наши (и не только сомовские) табачные короли уже запросто могли застроить набережную Сомова мраморными Тадж-Махалами, усадить всех пенсионеров в «мерсы», воздвигнуть концертный зал с органом для Артура Адамыча и даже отправить на бесплатную учебу во всякие Кембриджи и Оксфорды половину пацанов и пацанок из наших слободок и даже окрестностей
Я по корпорации «Т» знаю: большие деньги любят тишину, громадные деньгимертвую.
Да никто из наших нормальных горожан толком и не представлял, какую мощь, всесилие и бесстыдство несут в себе банковские счета с девятью или двенадцатью нулями. Деньги для нашихэто то, что в сумке или кармане. На что можно купить хлеб, колбаски, полбанки и приличные колготы
Все остальноецифры.
Тогда же мне было открыто, что в тихом мозговом центре в Москве, который пас Захара Кочета, всерьез обсуждалась возможность покупки некоей Л. Туманской (она же Басаргина), определялась сумма, то есть чего я стою в денежно-банковском эквиваленте, и даже решалось, а не двинуть ли меня опосля покупки всеми силами в градоначальницы, отшвырнув всю эту клоунаду с Зюнькой. Однако сей проект был отвергнут.
По причине моей полной непредсказуемости, несерьезности и идиотского отношения к собственному светлому будущему.
Однако подозреваю, что главное было не в этом.
Эти типы до последних дней были уверены, что за мной маячит могучая корпорация «Т» и меня, в роли крякающей про демократию и социальную справедливость уточки, в Сомове подсадил именно он, мой несравненный, обожаемый и беспощадный
Сим-Сим, словом
И в свой ухоженный и щедрый, густо произрастающий валютной зеленью огород этого козла они допускать не собирались
Ни про что это в ту ночь, когда я уселась на Карловну на дедовом диване, я и не подозревала.
Но поворот начался именно с нее.
Именно она, со своей арифметической безупречностью, железной логикой и стальной дисциплиной, взяла в руки, не задумываясь, нашу трепливую и, в общем, безалаберную шарашку и в пару дней соорудила настоящий штаб
Ну не без меня, конечно
Лохматов выкинул штукузаказал в Москве и установил на площади перед мэрией мое фигуристое цветное фотокартонное изображение в полный рост. Меня поставили прямо перед носом Зиновия.
Я поржала, но сама себе понравилась.
Что-то там было как от Минина, так и от Пожарского.
Ну и от манекенки с рекламы нижнего дамского белья тоже. Правда, белье было скрыто под маленьким черным платьем. Но ножек своих я не скрывала.
Такая решительная полувалькирия.
И указывала мстительным перстом прямо на окна щеколдинского кабинета в мэрии.
Из словес было только: «Кто ответит за все?!»
Понимай, как знаешь
Мы поставили возле манекен-макета пацаненка с «поляроидом», и он делал снимки потенциальных избирателей.
Первым в обнимку со мной, пока еще картонной, снялся Гоги. Между прочим, с букетом цветов и бутылкой хванчкары. Как будто мы с ним на пикничок собираемся. На острова, значит
Мне передали, что пиарщик Петровский не смеялся, он задумчиво сказал:
Как же быстро она учится.
Помню тот вечер, когда впервые на нас заработала статистика
Мы же понятия не имели, кто может быть за нас, а кому мы и на дух не нужны
К осени из отпусков в школу подгребли учительши, и Нина Васильевна подтащила в дедов кабинет резервы. Пришли две лохматовские операционные медсестры, еще кто-то.
Кыська сидит на кофемолке и кофеварке.
Принтер выщелкивает листовки с моей программой.
Я напираю на «Долой бедность!»
Нина Васильевна и Лохматик сверяют списки избирателей. Карловна невесомо порхает пальчиками над клавиатурой компьютера.
Кто там у нас еще по слободе, Нина Васильевна? чешет затылок Лохматик.
Суржикова. Евпраксия Ниловна.
Померла. Вычеркиваю.
И Золотухина. Марь Ивановна.
Тоже вычеркиваю. Жаль. Хорошие были бабульки. Живые там в слободе хоть остались? вздыхает Лохматик.
Живых у нас по городу еще девятнадцать тысяч сто восемнадцать избирателей. Вот. Улица Клеверная, дом одиннадцать. Рогожкин Иринарх Петрович, пенсионер, шестидесяти семи лет, домохозяйка Клавдия Ивановна, пенсионерка, пятидесяти восьми лет, сын Артем двадцати семи лет, безработный. За Лизавету обещает голосовать домохозяйка. Ставьте плюсик, Карловна, листает списки директриса.
Извините мое полное отсутствие компетентности, но почему именно она «за»?
Говорит, просто жалко, как Лизавету щеколдинцы затюкали.
Я не очень понимаю термин«затюкали».
Да вычеркните вы ее, ухмыляется Лохматик. Не будет она за Лизавету. Она у меня вчера на приеме была. Остеохондроз.
Почему не будет? Она мне обещала, вздергивает бровь Васильевна.
Я думаю, это московский пиарщик нас обыгрывает. Ну, змей! Щеколдинские с утра по всем дворам на окраинах яйца хозяйкам бесплатно разносят По двадцать штук.
Какие еще яйца?
Инкубаторские, чтобы под своих несушек подкладывали. С Серафиминой птицефермы.
Элга задумчиво морщится:
Это чтобы выводились такие маленькие щеночки?
Индюшата. Это еще мэрша Щеколдина из Голландии уникальных индюков на развод выписала, чтобы ее прогрессивность в московской прессе отметили. Не индюки, а лошади! Вчера за каждое яйцо с бабок Серафима будь здоров лупила. А сегодня берине хочу.
Артур Адамыч возмущается:
Но есть же вещи, которые не продаются, господа! Мы идем под знаменем демократических свобод!
У тебясвобода, Адамыч! А у нее уже наседка на импортных яйцах сидит. И вообще можете вычеркнуть к чертовой матери все окраины. И порт тоже. Там мужики который день агитационные материалы на троих разливают.
Это противозаконно! О да! Я не имела понимания что обстановка настолько неординарна!
Чего там неординарного решаю я. Они разливают? И мы разольем.
Лиз! Не сходите с ума! Это аморально!
По чуть-чуть, Карловна. По чуть-чуть!
Я уже, как выражается Лохматик, сошла с нарезки. Иду ноздря в ноздрю с щеколдинскими и повторяю за ними все их штучки
Так, на всякий случай, звоню в канцелярию, Лазареву. Губернатор еще не вернулись. Никакого присутствия пока. Сплошное отсутствие.
А «вице»-Кочет между тем давно по-хозяйски расположился за столом Лазарева, подписывая бумаги из папки, которые ему подкладывает помощник ПалычаАркадий.
Ну, остальное это уже не по вашей части. Это уже компетенция самого Алексей Палыча.
Давай-давай Разберусь.
Кочет внимательно просматривает остальные бумаги.
Что-то вы слишком плотно уселись в губернаторском кресле, Захар Ильич. Сам этого не любит.
А нечего ему шататься по этим Китаям. Сколько он уже там?
Двенадцатый день.
Ему-то небось там самый кайф: осьминоги в тесте, гейши, саке
Гейшиэто в Японии, Захар Ильич. Саке тоже. В Поднебеснойисключительно ханжа!
В какой это Поднебесной? А ну да Так же ихнюю империю в древности звали. Ты там протолкни, Аркаша, информашку в московские газеты.
Записываю
Так, мол, и так Губернатор Алексей Палыч Лазарев в поездке по провинциям с исключительным вниманием изучает детали передового китайского опыта, где и партия гегемонит, и у каждой ихней трудящейся кошки в плошке до хрена капиталистической сметаны.
А ведь вы и так, господин вице-губернатор, нашего Лазарева во все СМИ толкаете. Да и в правительстве при любом случаетолько о нем. Какой он у нас необыкновенный, динамичный, растущий
Очень заметно?
Еще бы. Даже давеча вертолет его приплели: «Летающий губернатор!» Ну прямо любовь: только что не голубая «Я вся горю, не пойму от чего»
А я же умный, Аркаша. Не замечаешь?
Я ведь тоже не совсем Лучший способ освободить кресло под начальничкомпротолкнуть его вверх? И как по вашим прикидкамскоро его на вершины призовут?
Похоже, что скоро. Главное, чтобы наш Алешавсе время на виду и на слуху.
А самому-то туда не хочется?
Захар Кочет долго раздумывает:
Я как-то пацаненком в Кремль попал, на комсомольский съезд. Не дышал От благоговейных восторгов и преклонения Лестницы, лестницы, лестницы Мрамор, золото, бронза И казалось мне, Аркашенька, что именно там, наверху этих лестниц Над ними даже Они!
Кто«они»?
Самые умные, самые всеведущие и самые всемогущие. Ну а потом так вышло, что удалось мне одним глазком туда заглянуть Над лестницами. И оказалось, что тамни хрена: ни всемогущих, ни всеведущих.
Удивились?
Задумался. Да к тому же и ползти на коленочках даже к нимжизни не хватит. Так что дошло до менялучше быть первым парнем на деревне, чем всю жизнь торчать под московскими лестницами. А что у нас там в Сомове? По сводкам?
А что там может случиться? Ни хрена. Картошку копать начинают.
Это у них там в областини хрена.
А у меня тут в Сомове все
Я нагло вторгаюсь в порт во время обеденного перерыва. Гаша волочет за мной хозяйственную сумку со здоровенной кастрюлей с вареной картохой и ведерком со свежезаквашенной капустой. Работяги сидят между контейнеров и рубают кто что из дому приволок. Докеры только что разгрузили баржу с какой-то бочечной краской, черны и грязны как черти из преисподней. Уставились на меня недоуменно.
Ну как, мужики Закусим? бесстрашно интересуюсь я.
Гаша выгружает съестное из сумки, и они оживляются.
Че это, Лизавета? интересуется самый чумазый.
Встреча с избирателем. Не видишь замечает кто-то.
Я выволакиваю из сумки четыре пузыря водяры.
Начнем знакомство с моей программой вот с этого заявляю я. Плесните-ка девушке.
Они пялятся на меня не без любопытства. И набухивают здоровенную эмалированную кружку доверху. Ждут, значит