Монаха?
Лаборанты как-то говорилиза этого монаха после войны с немцем его и сажали. А может, и не лаборанты Я же не мамонтвсе помнить.
За монаха? А-а-а Менделя? Это насчет лженауки генетики, вейсманизма-морганизма и всего такого? Немарксистского?
Спроси чего полегче. А разве Панкратыч тебе не рассказывал, как срок тянул? Аж под Карагандой.
Да он не любил со мной про это. Выходит, тюряга у нас с академикомкак бы наследственное? А? Ни одного Басаргина не минует.
Так выпустили же его. За что сажали, за то и премию дали. Ив академики! За картофельное решение продовольственной программы. Ну и что там нового на погосте?
Кто-то Щеколдиниху и после смерти достает. Фотографию ее могильную портят.
Ну теперь уж недолго.
Чтонедолго?
Так мне давеча парикмахерша Эльвира все выложила. Щеколдинские уже и памятник ей оплатили. В Москве город заказал. Самому знаменитому по памятникам. Высотойво! С каланчу! Из колокольной бронзы и красного мрамора. За верное служение отечеству.
Кто ж его там за заборами на погосте увидит?
Так они собираются на набережной его поставить Прямо над Волгой
Меня это поразило:
Ничего себезамахнулись. Может, вранье?
Я вранья в дом не несу. Вроде бы к зиме перенесут домовину С торжественным митингом И музыкой «От имени города первому мэру» Как это? «Новой эпохи».
Темнит что-то со мной Агриппина Ивановна. Главную новость приберегла на вечер. Могла и раньше сказать.
У нас с нею всегда так.
Эта хитрованка пульнет как бы случайно именно то, что больнее всего меня заденет.
А потом ждет, что я скажу.
А я молчу.
Этому меня корпорация «Т» научила. Прежде чем что-то решить, все прожевать мозгами или, как выражается моя бывшая помощница Элга Карловна Станке: «Необходимо подвергнуть представленную информацию тщательному логическому анализу, Лиз! Тогда мы будем иметь окончательный и несомненный синтез!»
Потом мы пьем чай с вареньем.
И молчим.
Потом Гаша уходит умыться, надеть ночную сорочку и помолиться. Икону она из Плетенихи привезла в сумке свою. Богоматерь с младенцем. Хорошо, что никто не слышит, как Агриппина Ивановна молится.
Я слышала.
И не раз.
С Богоматерью у нее отношения как с начальницей, которая просто не имеет права отвергнуть ее настояния. Они с иконой на «ты».
Как-то она просто отругала ее за то, что та не исполнила ее просьбы. Агриппина Ивановна ожидала, что одна из ее стельных коров в деревне принесет телочку, а та разродилась бычком.
Так что я собственными ушами слышала, как Гаша, стоя на коленях, грузная и большая, извергала недовольство, как вулкан средней мощности:
Я тебя про что просила, а? На фиг мне этот бугайчик С телки хоть молочко пойдет, а с этого пацана рогатого Какой прок в хозяйстве? Только на солонину? Так ведь жалко же Живое же! Что ж ты так-то? Со мной?
На сей раз первая не выдерживает она.
Ну, будет в молчанку играть. Чего надумала-то? Неужто это безобразие с Щеколдинихой спустим?
Спящий в гробе мирно спи замечаю я смиренно. Жизни радуйся живущий
Чего?!
Дай денюжку. Гаш.
Это еще зачем?
Открывать своих задумок даже Агриппине Ивановне я не собираюсь. Тоже по корпорации «Т» знаю. Чем попусту трепаться, сделай дело. Потом, как говорится, будем посмотреть. Я и говорю этак небрежно:
Да мотнуться кое-куда придется. На бензин надо.
Гаша заводится:
Сколько ж это твой автомобиль его жрать может? Продала бы ты его к чертовой матери, Лизка.
Жалко Я без него как без ног. Между прочим, я его в Москве на свои покупала. Не на корпоративные.
А ружье Иннокентия Панкратыча проедать не жалко? Настоящий «зауэр» три кольца. А цену нам далисмех и слезы. И как нам дальше выкручиваться?
Выкручусь
Ты выкрутишься, как же! Забери с суда свое заявление, что тебе от твоего траченого Туманского ни копья не надо. С него не убудет.
Гашенька, это мое дело.
Положено же при разводе делить имущество. Это ж не кастрюли с утюгами! У него же нолей не считано! Мы этого козла драного так тряханем! И будем как сыр в маслице
Гаша Гаша!
Сто лет Гаша! Сама о себе не думаешь, так мне не мешай. Гордая, да? Ты гордая, а мне каждый день думай, чем вас напихивать. А электричество нынче почем? Ты хоть бы на счетчик смотрела! Щелки пенсия! Щелки пенсия!
Хорошо Больше не буду, так же смиренно соглашаюсь я. С Гашкой всегда так. Что угодно, только за кошель ее не трогай. Она сопит, раздумывая, вынимает из-под скатерти заначкумятый стольник.
Больше не дам!
И на том спасибо. Гаш, а ты не видела, куда я свои старые визитки засунула? Ну, выпендрежные такие «Генеральный директор корпорации «Т» Туманская, и все-такое?
Сама ищи! Генеральная директорша! Без порток!
Гаша ушлепывает.
Визитки я нахожу сама. На дне моей парадной сумки их осталось всего четыре штуки. Я рассматриваю их с грустью. Такую роскошь мне еще долго не видать. Скорее всегоникогда. Даже Элга взбесилась, когда я их заказывала: «Вы имеете непозволительную расточительность, Лиз!» Визитки и впрямь хороши. В прямоугольничке какой-то спецбумаги цвета слоновой кости оттиснуто рельефное изображение Спасской башни, как бы намекающее на мою личную приближенность к Кремлю, логотип корпорации «Т» в уголке сработан в цвете, голограммно и переливается как хвост у павлина, плюс еще на визитке помещен мой миниатюрный портретик, чтобы меня, не дай бог, ни с кем не спутали. Ну и поперек всего державной вязью обозначено «Туманская Елизавета Юрьевна, генеральный директор».
И хотя я давным-давно не корпоративная и послала своего Туманского, подлого и гнусного изменщика, бабника и мерзавца, вместе со всеми его офисами, депозитами и фирмами очень далеко, этот кусочек картона может открыть мне кое-какие недоступные двери, как всегда открывал во времена моего всемогущества
Все знаюткорпорация «Т» веников не вяжет. Она вяжет в основном финансовые интриги. Но пашет не только на себя, но и на благо Россиибудь здоров. Кирпичные, асфальто-бетонные и прочие заводы работают, металл плавится, элеваторы полнятся зерном, а танкеры отчаливают от наших терминалов и упиливают по всем морям и океанам
Как всегда к ночи, на меня накатывает смутное
Как там ни верти, а конструктивно я все еще баба. К тому же еще недавно мужняя. Такая не добравшаяся даже до тридцати нормальная женщина. И вся оснастка у меня напоминает о своем законном предназначении, особливо в ночи темной при луне. Томится, значит, некая Лизавета. Испытывая постыдные желания и чувствуя, как во всех тайных местечках начинают биться горячие пульсики.
И я слышу мощное дыхание Сим-Сима, чувствую его сухие нежные руки и прочее, обоняю запах его трубочного виргинского табаку, и мне просто с ним опять хорошо
От этого у меня одно спасениеспуститься среди ночи к мосткам, скинуть халат и поплавать голышом в Волге до озноба, дикой усталости, в общем-то, до полного изнеможения
Что весьма не одобряет Агриппина Ивановна.
Но сия часть моей личной жизни ее никак не касается.
Когда я, кутаясь в халат, мокрая, бреду из-под берега к дому, то обнаруживаю под яблоней Зюньку, то есть сынка мэрши, папашу моего приемыша Гришки, который вышел из-под контроля мамочки и которому я бесконечно благодарна. Прежде всего за Гришку.
Зюнька, в одних шортах и футболке, сидит за садовым столиком, пьяный в стельку. С пузырем, явно не первым, эмалированной кружкой. И терзает на газетке копченую чехонь.
Ему тоже скоро под тридцать, но он до сих пор похож на крепкого коротенького загорелого младенца, с темным румянцем, как у дворовой девки, во всю щеку, копной всегда всклокоченных пшеничных волос и неожиданно черными, просто цыганскими очами, тайну происхождения которых Маргарита Федоровна унесла с собой. Как-то Зиновий признался, что мамочка так и не открыла ему, от кого она конспиративно его понесла. Зюнька уверен, что это был кто-то из больших чиновников. Потому как Щеколдина всегда и все делала со смыслом. И своего никогда не упускала.
Все понятно, Зиновий в очередной раз пришлепал со своими откровениями. Делится он только со мной. Своих сомовских родичей он просто побаивается.
Зюнь, ты что тут делаешь? обреченно осведомляюсь я.
Да вот Шел, шел и пришел. Гришуня спит?
Спитне спит В таком виде я тебя к нему и близко не подпущу. Хорош папочка.
Выпил? Так есть с чего. Народу вокругуйма, а людей нету. И вообще все как-то не по-человечески. Ты нас с мутер еще ненавидишь?
Ну почему же? В дедовом тереме опять Яблочки его не выкорчевали Это ж все добро тебе мамулей завещано. Тебе и спасибо!
Да я-то при чем? Сказали мне наши: не возникай, отдай ей все, чтобы она с нами судиться не вздумала У нее там пол-Москвы своих юристов, а нам сейчас скандалы ни к чему. Я отдал Юридически.
Вообще-то я подозревала, что тебе родные и близкие подсказали.
Да я бы тебе и так все отдал Без них Мне вот что интересно: никуда ты особенно отсюда не выходишь, никто тебя почти что не видит
Ну а с чего мне по городу просто так рассекать? Вся память о дедетеперь под этой крышей.
Я не про это. Тебя в городе как бы и нету! Так?
Допустим.
А ты все равно есть! Только про тебя и гудят. А вот я в городе есть Так?
Так.
А меня как бы и нету! Ну нету меня ни для кого, понимаешь? Даже для наших. «Не лезь!», «Не твое дело!», «Ты этого не поймешь» Шу-шу-шу да бу-бу-бу Все что-то крутят, делят, суетятся. Торчу в этой поганой аптеке Памперсами торгую Коммерсант Щеколдин!
Ну не в убыток же, Зюнь.
А-а-а Думал, хоть теперь намордник скинул, в котором меня мутер всю жизнь водила, а все одно в наморднике.
А ты плюнь на своих, Зюня. Пошли подальше свою щеколдинскую ораву. Дяди эти, тети Вон как я своего послала.
Так я о чем, Лизавета? Ты со своим расплевалась, я про мою бывшую, Горохову Ираиду Анатольевну, и думать не собираюсь. А у нас с тобой кто? Гришка! Вот он тебе как?
Я тебе за Гришку по гроб жизни обязана О чем речь! Не знаю, как бы я без него выжила.
Ты без него можешь?
Нет.
И я не могу. Значит, так, посылаем все это на фиг, Григория под мышку И навстречу жизни!
Мне уже все ясно.
И досадно.
И смешно.
Как только тяпнетзаводит все ту же пластинку.
Иногда мне его жалко.
И я даже подумываю: а не уложить ли его под какой-нибудь кустик? Просто из любопытства?
Но я тут же жму на тормоза.
Это же будет элементарная женская подлянка.
Он невесть что решит.
Что это всерьез и все такое.
И я включаю иронию:
И далеко она, эта самая жизнь, Зиновий?
Только не здесь. Здесь же нормальному человеку делать нечего Кроме детей Главное, чтобы ты со мной.
Это в каком смысле?
А во всех.
Я уже точно знаю, что он сейчас сделает. Он и делаетдоливает кружку и булькает, громко глотая. Решается, значит. И выдает глухо:
Я вас люблю, Лизавета Юрьевна.
Я смеюсь, конечно:
Взаимно, Зюня!
Да я не так Я серьезно, обижается он.
Пора ставить точку:
А вот этого не надо, Зиновий. Нет, не надо. Серьезноэто совсем не радость. Серьезноэто всегда очень больно.
Мы говорим с ним долго. И довольно нелепо и малоосмысленно. Я знаю, что он уже придумал какую-то другую жизнь. Себе и мне. Но обижать его мне совсем не хочется.
Я просто жду, когда он отключится.
Мне ведь подниматься наутро очень ранодо областного города пилить не меньше ста сорока километров.
Когда он засыпает, уронив свою лохматую башку на кулаки, вода в Волге уже предрассветная, цвета стылого алюминия. У соседки за высоченным забором, который соорудила, отгораживаясь от возлюбленных подданных, Зюнькина «мутер», поют петухи.
Я выношу из дому шотландский плед, который успела прихватить, удирая из Москвы от Сим-Сима и открытых мне его мерзостей, кутаю парня и оставляю его дрыхнуть.
И мне почему-то кажется, что я уже старая и мудрая. А онэто мой загулявший, непутевый ребенок
Глава втораяГУБЕРНАТОР
Областной центр в оные времена у нас образовался очень просто: к громадному танковому заводу и судоверфям, где клепали подлодки и миноноски, приделали город. Поэтому здесь нет ничего старого. Улицы спланированы по линеечке, дома бастионные, из «сталинского» кирпича. Правда, есть пара улиц близ насаженного горсада из двухэтажных желтых особняков, которые построили пленные немцы. Но они во все времена предназначались лишь для руководства.
Я гоню свой «фиатик» неспешно, менты здесь злобные, не то что наша сомовская полудеревенщина, где все всех знают не только в лицо, но и по имени-отчеству, и прикидываю: встречают всегда по одежке, а в этом аспекте я использовала все, что сумела прихватить во время моего поспешного бегства из столицы. То есть нормальное «маленькое» черное платье от Диора, обнажающее коленки довольно аппетитно, да и небольшое декольте-каре намекает на то, что я скрываю некие сокровища, сумка из роскошной цветной кожи какого-то экзотического удава и под нее туфли на каблуке в двенадцать сантиметров, очки-хамелеоны ценой тыщи в две у. е., которые мне в Сомове так и не удалось никому продать. Но главное, конечно, я сама. Несу абсолютно бесстрастное личико.
Тактика разговора с губернатором у меня продумана. Никаких намеков на то, что я просто в бешенстве от затеи щеколдинцев насчет монумента над Волгой преступной суке. Только о деде
Главное, чтобы я смогла приблизиться к особе губернатора Лазарева. И меня не вынесли как самозванку.
Губернаторские службы, естественно, расположены в громадном комодообразном здании обкома партии. На фронтоне еще красуется герб бывшего Союза, многочисленные колхозницы со снопами и шахтеры с отбойными молотками.
Моя визитка производит впечатление и срабатывает безотказно, хотя я пру к первому лицу в нашем княжестве без всякой записи. Записывает меня на прием помощник губернатора Аркадий, из тех безликих молодых людей, причастных к спецслужбам, одинаковых как кегли, которых никогда не запоминаешь.
Но даже он почтительно удивляется:
О, корпорация «Т»?!
В громадной приемной толпится народ служивого вида, стоит смутный гул, будто тут роятся трудовые пчелы. В меня вонзаются взглядами. Особенно мужики. С грузным генералом разговаривает округлый тип лет за пятьдесят, из тех, кто скрывает брюшко под превосходного покроя костюмом. Потом-то я узнаю, что это вице-губернатор Захар Ильич Кочет, личность непростая и авторитетная. Но пока мне просто не нравится, как он меня аж раздевает догола взглядом прозрачных шоколадно-ореховых глаз. Оценивает, словом, как гусыню на прилавке в мясном ряду. Некоторых баб такое особенно возбуждает. Но не меня.
Кочет очень похож чем-то на опытного дамского парикмахера, из тех гроссмейстеров, которые обслуживают значительных персон по вызову. Вкрадчивая бесшумная походочка, английские безупречные усы, тщательно уложенные и явно чуть плоеные каштаново-седые волосы и очень большие лапы, холеные и белые. Но абсолютно классической формы. Такими хоть гвозди гнуть, хоть прядки на башке млеющей дамы перебирать бережно и нежно.
Мне почему-то кажется, что я его уже видела где-то, не то на приеме в каком-то посольстве, не то на какой-то выставке в Москве.
Помощник Аркадий, исчезнувший в кабинете, возвращается и громко возглашает:
Спокойно, спокойно, товарищи. Всех, кто по записи, Алексей Палыч сегодня примет. Кто тут к губернатору от московской корпорации «Т»?
Есть такая, небрежно бросаю я, поправляя прическу.
Пройдите, госпожа Туманская. Но не больше десяти минут.
А это как выйдет, нагло выдаю я.
Под гул недовольства обойденных в очереди, подняв все боевые стяги и раздув паруса, я, как боевая каравелла, двинула на штурм желанной гавани.
Сначала я вообще никого не вижу.
Так что у меня есть время осмотреться.
Значительность главы области в данном случае подтверждается размерами кабинета. Казенные портреты, на стене большая топографическая карта области. Города и веси рассечены толстой жилой Волги. Громадный стол для совещаний девственно пуст. На рабочем столе губернатора почему-то стоит моделька двухместного вертолета-иномарки, лежит шлемофон с ларингами и пилотские перчатки.
Хм Ау! Есть тут живые? негромко окликаю я.
В углу из-за дверцы шкафа выбирается какой-то высоченный человек, пытаясь застегнуть официальный вороненый пиджак и поправить галстук. Ворот модной сорочки режет его мощную загорелую шею. Это при том, что ниже официального пиджака видны замасленные и мятые штаны от пилотского комбинезона с тыщей карманов и громадные шнурованные бахилы в свежей глине.