Из мэрии вылетает зеленоволосый, оглядевшись, выдергивает картонного Зюньку со своего места, зажимает его под мышкой, мощным прыжком возносится к микрофону, сдирает с себя балахон, оставшись с оголенным цветно-татуированным торсом, и, обняв картонного Щеколдина, орет хрипло:
Здорово, придурки! Хеллоу как бойз, так и герлы! Голосуйте за этого плоского кретина! «Крейзи догс»за него! Мы врубаемся! Бадли-дадли! Фигли-бам!
Динамики взрываются как фугасы. Из трейлера выскакивают две малоодетые девахи в клаптиках лайковой кожи и еще один парнишка цвета растворимого кофе величиной со шкаф, похожий на Кинг-Конга. Но в оранжевых плавках. На его запястьях, щиколотках и поясе мигают разноцветные электрохреновины. В небеса над памятником Ильичу вонзается узкий луч зеленого лазера.
Почти вся площадь, и все мои девчонки тож, с восторженным визгом и ором ломятся к грузовику.
От ритма и барабанной осыпи содрогается Сомово.
Несмотря на то что этим чудикам на Зюньку было глубоко начихать, заработали они как динамо-машины и погнали программу, не переводя дыхания.
Между прочим, голосина у этого типа в зеленом парике оказывается классным
Да и остальные тоже пашут на все сто
Матерь божья! Из какой же клетки этих обезьянов выпустили? охает тетка из хора прямо над нашей головой. Адамыч! Блин! А мы че молчим!? Это ж наш день. Не переорем, что ли?!
Бледный Адамыч, встрепенувшись, поднимает палочку.
Поначалу хора не слышно, но, удивительное дело, нормальные голоса становятся все слышнее и набирают колокольную мощь.
«Вечерний звон Вечерний звон»
Между прочим, я вдруг замечаю, что и сама пою про этот самый звон, да и полплощади поддерживает своих.
Даже Лыков завелся и орет «В краю родно-о-о-ом» с порога мэрии.
Битва гигантов
Колизей
Ну, по крайней мере, шапито.
В общем, бой в Крыму, все в дыму!
Никто никому и не собирается уступать.
С одной стороны залпами лупит «Бадли-дадли!»
С другой отстреливается «Вечерний звон».
И это до писка всем нравится. Хохот гуляет по площади раскатисто и неостановимо.
Но тут Гашка настораживается и дергает за рукав меня:
Погоди ты Что это?!
Я прислушиваюсь.
Почти неслышимый еще острый звук флейты вонзается куда-то в мозжечок.
И тут, приближаясь к нам по улице со стороны вокзала, гулко, мощно и слаженно ударяют маршевые барабаны. Рявкают медные трубы.
«Крейзи» тормозятся первыми, не понимая, что происходит.
Хор в полном обалдении умолкает сам.
На площадь, чеканя шаг, первым вступает роскошный офицер-тамбурмажор, вскидывая свою золоченую хоругвеобразную булаву в конских хвостах и эмблемах.
Да и сам он, гренадерского роста, в аксельбантах и сдвинутой к носу парадной фуражке, прекрасен и грозен.
И как бы говорит всем своим видом сомовским аборигенам: «Нет, суслики, это вам не хухры-мухры! Это армия!»
И хотя плотным отлаженным строем за ним движется самый обычный военный духовой (потом я узнала, что из округа) оркестр, у меня почему-то холодок пробегает по загривку.
Все умолкает.
Разом.
Кроме них.
Их мощного и победного марша.
Единственное, что я еще слышу, это как обалдевший Лыков говорит сам себе:
Мамочка моя, роди меня обратно! А это еще откуда?!
Лохматик подходит ко мне из-за спины и крепко берет за руку. Я его уже узнаю не глядя. От него всегда пахнет больницей.
Пошли, говорит он негромко.
Куда это?
Пошли, пошли.
Через кустарники он выводит меня на боковую улицу-горбушку, откуда хорошо видна вся площадь.
Тут, почему-то не на виду у всех, а в полном безлюдье, светится черной полировкой и затемненными стеклами казенный «БМВ» Кочета. На этот раз с сопровождениемпрестижным полицейско-милицейским белым «фордом» из области.
За распахнутой дверцей «бээмвушки» сидит какой-то генерал в зеленой полевой форме, угрюмо отвернувшийся от всех. Его и не видно почти, я различаю только крепкий загривок и щеку в каких-то темных пятнах.
Возле кочетовского экипажа прохаживаются сам Захар Ильич и ухмыляющийся Юлий Леонидыч.
Ну будет тут тебе сидеть, как байбак в норе, Данила Иваныч, заглядывает в свою машину Кочет. Выползай.
Зачем?
Буду тебя представлять народу. В виде местного руководящего состава.
Какой там, на хрен, народ? Состав? Сегодня же выходной.
У моих подопечных выходных не бывает. У меня, как видишь, тоже. Давай, давай
Генерал нехотя выбирается из машины, прихватив форменный плащ.
Ну и на кой хрен весь этот бардак с музыкой? Вы бы еще тут салют устроили Из ста двадцати стволов!
Для дела, Данила Иваныч Для дела ласково говорит ему пиарщик, смахивая с генеральского плеча незримую пылинку.
Все дошло? шепчет мне Лохматик в ухо.
Дошло
Поздним вечером Гаша мне рассказывает, что на площади было очень интересно. Военные показали фигурную маршировку, выдали соло на всех своих барабанах, а потом исполняли по желанию публики вальсы и даже знаменитый марш «Прощание славянки».
Похоже, Агриппина Ивановна совершенно не понимала, что это не какая-то славянка с кем-то там исторически прощалась.
Это я сегодня простилась.
С городом Сомово.
Глава третьяБОГ ИЗ МАШИНЫ
А у щеколдинских в эту ночьобвал.
Автоколонна из нескольких грузовых фур из Германии стоит в очереди у ворот за продукцией агрофирмы «Серафима». Тевтоны ни с кем не контачат. Сидят на корточках у своих машин, покуривают.
Командует дальнобойщиками какой-то их мотофюрер Гейнц, из бывших «гэдээровцев», который по-русски шпрехает без всякого акцента.
На территорию их впускают по очереди.
Угрюмый Максимыч сидит на табуретке посреди двора и, опершись подбородком о палку, наблюдает за тем, как при свете прожекторов гастарбайтеры бегом грузят короба с сигаретами в очередную громадную фуру с прицепом. Серафима в рабочей одежде ведет подсчет у фургона. Автопогрузчик отправляется за очередной порцией сигарет, Серафима подходит к Максимычу:
Пап, ну что особенного у нас случилось? Что ты сидишь как сыч? Ну некогда Захару с тобой толковать. Да и незачем ему тут светиться. Что тебе еще не нравится?
А вот именно то, расшлепа! Слишком много воли взял твой Захар. Меня что, уже тут и нету? Все мимо старается мимо Ну на кой хрен нам этот генерал?
Да хоть генералиссимус. Отстегивать больше придется Всего лишь
Вам лишь бы отстегивать. А вы его наживали?
Батя Батя Да что с тобой?
Предчувствия, Симка. У меня такое настроение только один раз в жизни было В молодости Казалось бы, ну все нормально А я точно знал: придут за мной! И спросят.
Неужто пришли?
Пришли, доченька, пришли.
И спросили?
Я не дурак. Меня уже там не было.
Всю ночь мы с Карловной ломаем голову над тем, что теперь делать. Она додумывается первой.
Я полагаю, Лиз, нам нужно произвести некий публичный акт, выходящий за рамки ординарного. Люди должны увидеть, что вы не сдались.
Какой, на хрен, акт?
Подумаем.
В конце концов мы додумываемся.
С утра Кыська крутится вокруг родителя, притащила в мэрию термос с кофе и какие-то бутеры для Степан Иваныча. Как бы от Серафимы.
Тот пожал плечами удивленно. Но Кыську не шуганул, не до того.
Парадный генерал Чернов, держа фуражку на колене, закинув ногу на ногу, восседает на стуле перед тем же столом, перегораживающим кабинет, с той же табличкой «Избирательная комиссия». Степан Иваныч держится вежливо-нейтрально, обе комиссионные дамы в смятении просматривают документы. Шушукаются.
Есть проблемы? досадливо морщится генерал. Рапорт о моей отставке я уже подал по команде. Покуда, как и положено, ушел в неоплачиваемый служебный отпуск. Далее, по-моему, все в пределах гражданских норм и правил!
В пределах в пределах, Данила Иваныч.
За чем же дело стало?
Оно не стало, возражает Степан Иваныч. Просто нам тут надо посоветоваться по деталям. Поздновато вы В смысле оформления
Ну, советуйтесь Советуйтесь А я покуда рекогносцировочку на местности произведу! Честь имею!
Козырнув, Чернов выходит.
Иваныч вздыхает:
Откуда он взялся? Только что не на танке! С чего его сюда вынесло?
Степан Иваныч, генералам тоже кормиться надо
А немыслимо парадный Лыков, в белых перчатках, сторожит высочайшего чина у выхода из мэрии с рассвета. Увидев вышедшего Чернова, печатая шаг, направляется к нему.
Товарищ генерал-лейтенант, разрешите обратиться?
Вольно, майор. Ты уже обращался. Как там мой номерок в гостинице?
Все, что надо, вынесли. Все, что надо, внесли!
Ну и ладушки.
Товарищ генерал! Даниил Иваныч Тут личный состав горотдела милиции как бы радостно удивлен! Имеются пожелания Насчет всяких вопросов! Как бы в обстановке дружбы и взаимопонимания
Не тяни кота за хвост, майор.
Ну, у нас тут катерок острова костерочек там ушица свеженькая шашлычки!
Отставить! И собери-ка ты мне ветеранов войны
Вам какой? Афганской? Кавказской?
Отечественной!
С этим напряг, товарищ генерал.
В каком смысле?
Так их на весь город всего четверо осталось. Ушли старички наши. Как говорится, живота своего не жалевшие за други своя и отечества ради. Вдовы есть, мужиков нету. Извините. Но эти, конечно, придут. В восемнадцать ноль-ноль. Годится?
Добро! М-да. Тут еще одна штука. Я ведь как слон в посудной лавке. Говорят, у меня тут конкурентка есть. Ну а как мне ее найти? Эту самую Басаргину, кажется?
А чего ее искать? Она тут. На соседней улице Недалеко Рядом, в общем
Ну так веди меня к ней.
Лыков мнется:
Товарищ генерал, там сейчас вам как бы неудобно. Обстановка. Запашок. Подванивает, знаете
Что ты несешь? Веди!
Честно говоря, на месте генерала я бы тоже обалдела. Вонища затопила уже пол-улицы. У открытого люка городской канализации стоит пожарная машина, стеснились любопытные, мои девчонки тоже, Эльвира и ее куаферши повылезали из парикмахерской, держатся поодаль, зажимая носы, старушки постоянно вылезают вперед. У люка со страховочным канатом стоит молодой пожарник, подтягивая веревку.
Из люка городской канализации выбирается фигура в прорезиненном ядовито-зеленом костюме высшей химзащиты, в противогазе, с фонарем на лбу, обмотанная страховочной веревкой. С фигуры льет какая-то желтая жижа.
Фигураэто я.
Я усаживаюсь на закраине люка, свесив вниз ноги, сдираю с себя маску, смотрю на молодого тушилу из альтернативных пацанов, который ошалело пялится:
Закурить дай, огнеборец. Только сам прикури! Ну, что ты смотришь?
Генерала я, конечно, уже засекла, посматриваю искоса, оцениваю. Он меня тоже разглядывает, будто прощупывает небольшими, острыми, как у ежика, глазками. И вдруг усмехается:
Это не он Это, я смотрю
Ну только генералов нам тут и не хватало нагличаю я.
Вы что это делаете, Басаргина?
А хозяйство принимаю. Нашему водоканалу, этому самому Марчуку, башку отвинтить мало.
Лыков мне сигналит из-за генеральского плеча: мол, не нарывайся.
Как интересно. Меня предупреждали, что вы не очень стандартная особа, Лизавета Юрьевна.
Какой сделали.
Но вы ведь вас еще как бы это сказать никто не выбрал
Это уже детали. Что волынку тянуть? Все одно. Чую, что со здешними водами именно мне разгребаться придется. И с питьевыми, и со сточными. Спасибо пожарничкамкостюмчика не пожалели. Чуть не сдохла! Там же, внизу, уже лет двести чуть не от самого Петра конь не валялся.
Генерал бесстрашно приближается и заглядывает в мокрое чрево колодца. Далеко внизу что-то протекает, шумит и плещется.
Темно там?
Как у африканца в заднице. Думаю, что я от Волги под землей прошла километра четыре. Господи, генерал, и они еще удивляются, что их в половодье заливает. Да они вот тут скоро и летом на гондолах за хлебом пилить будут.
Майор, а для меня лишнего костюмчика не найдется?
А вот это мне вовсе ни к чему!
Генерал, генерал. Вы такой красивый С музыкой С трубами С лампасами Ну на кой вам-то в наше дерьмо лезть. Оно ведь совсем не розами пахнет
Но я ведь не лютики-цветочки обонять пришел.
Какое совпадение! Я тоже.
Через двадцать минут генерал Чернов, упакованный в резину, ловко опускается в тот же колодец. Но уже не на подвесе, а по штурмовой леснице. На этот акт прибыла уже вся сомовская пожарная команда.
А я сижу, вся в дерьме, обсыхаю в сторонке и прекрасно понимаюгенерал Чернов меня сделал
Героической хозяйки города из меня не выходит, вниз пошел разбираться с нашим говном крутой мужик. Не побрезговал. И лампасов своих не жалеет
И тут меня испекли!
Я почти плачу, шмыгая носом, все плывет в каком-то злом тумане. Мне гнусно, погано и даже скорбно.
И я даже не подозреваю, что именно в этот миг над моей головой уже вздымается она, заря пленительного, значит, счастья
В приемной Лазарева еще никого. Утренняя уборщица еще утюжит казенный ковер пылесосом, помощник Аркадий аккуратно навешивает на распялочки свой модный реглан, когда в приемную обрушивается злобно-растерянный Кочет.
Слыхал?! шипит он еще с порога.
Что именно я должен слышать?
Да ты хоть что-нибудь когда-нибудь знаешь? Раззява!
Что именно я должен знать?
Наш Лазарев выкинул штуку! Вернулся ночью из этого Китая, и, не сказав никому ни слова, рванул в шесть утра на своей кофемолке в Сомово!
Ну и что?
Да ты понимаешь, к кому его понесло?
Ну и что? Виагра ему, Захар Ильич, еще не требуется. В отличие от вас
А я не верю своим глазам.
Я не верю своим ушам.
Я уже ничему не верю.
И вообще мне кажется, что все это: дикая трясучка, треск мотора, сияющий круг лопастей над моей головой и этот тип в кожанке и белом шлеме с радиогарнитуройкакой-то нелепый и невероятный сон.
В бесшумно несущихся по кругу лопастях вертолетика мелькает отсвет солнца, и мне кажется, что там трепещет розовыми крыльцами какой-то мотылек.
Я никогда не могла вспомнить, что у нас было в тот день. Все разлетелось в какие-то странные куски, клочья, фрагменты.
То я вижу этот похожий на увеличенную детскую игрушку ало-белый вертолет, не на колесиках, а на санных полозьях, с остекленной круглой кабинкой, похожей на стрекозиный глаз, стоящий на берегу, под нашим обрывом. В вертолетике уже сидит притихший от восторга Гришка, а какой-то очень загорелый, до черноты почти что, человек с обветренными губами и небритый, оборачивается ко мне.
И это Лазарев
То я ору, вцепившись в привязные ремни, и небо кувыркается под нами, а вместо неба над головойсине-зеленая земля, и пилот оборачивается ко мне, скаля в смехе зубы.
И это Лазарев.
То мы падаем косо куда-то вниз, к земле, и я зажмуриваю глаза, абсолютно уверенная, что сейчас мы грохнемся. А когда вдруг мотор умолкает и я сызнова разлепливаю ресницы, он стоит уже рядом, на земле, протягивает мне руку, и я выпрыгиваю из креслица, обхватив его мощные твердые плечи, на миг касаюсь его груди и жадно втягиваю ноздрями эту странную смесь запаховавиабензина, моторной гари, олд-спайсовского терпкого парфюма, табаку
И это тоже онАлексей Лазарев.
Наверное, мне это было нужночтобы его не было рядом какое-то время.
Для того чтобы просто понять, как он мне нужен.
Чтобы не думать ни про какую сомовскую хрень.
Не знать, что будет завтра, через час, через секунду
Простобыть
От полного обалдения на меня напал словесный понос. И я все говорила, говорила, говорила. Молола наше время в муку. И все время спохватываласьой, так нельзя, лучше про дело.
Помню, как я его затащила к нашим родникам. Это выше по Волге, в сосновом бору, изрезанном оврагами в слоистых каменных плитах. Главный родникБурлачийбил из расщелины на высоте и звеня падал по каменным уступам и растекался где-то уже далеко внизу. От воды, которой мы лакомились из ладоней, ломило зубы.
Холодненькая?
Лед!
Хороша?
Обалдеть можно
Вот и мы с моей Карловной балдеем. Вы что думаете, я тут надулась, как индюшка, и жду, когда меня на трон возведут? Фигушки Я уже мозги вывихнула, на чем городу денежек нарыть В казне-то после Щеколдинихи только крысы ночуют. Ну вот что у меня тут есть, Алексей Палыч?