Я. И вы это уже знаете, признается Степан Иваныч.
Правильно. Вы же у нас многостаночник. Вы и по выборам, вы и по сиротам, вы и по ветеранам
Выходит, что так.
Ну и когда вы в последний раз собиралисьдуму думати?
Сейчас я найду протоколы.
Не надо. Я их уже нашла. Аж в декабре прошлого года. И про что же вы там думу думали? Дебатировали? Свободно, без оглядки на Маргариту Федоровну волеизъявлялись?
Не помню.
Решался вопрос немыслимой, почти державной важности: где главную городскую елку ставить? С лампочками. На набережной, возле вокзала или на площади.
Ведающая мэрскими финансами дама фыркает:
Ну и что? Все правильно. Дети ждали праздника. С Дедом Морозом. Дети прежде всего. Все для детей
Вот как? И именно поэтому вы, именно вы, на полтора месяца сняли обе школы с бесплатного детского питания. Почему?
Ну, мне нужно поднять финансовые документы. Кажется, была задержка с переводом бюджетных средств из области.
Я могла бы сказать открыто, что вы нагло врете, мадам, но пока буду считать, что это просто провал в вашей финансовой памяти. Деньги переводились точно в срок, но вы их перегоняли в коммерческий банк «Согласие». И не только эти. На чем проценты наваривали? На киселе и булочках?
Это не я. Нет! Нет! Это Маргарита Федоровна!
Я ухмыляюсь:
Доктор Лохматов. Вы не догадываетесь о том, что вы уже могли бы жить в прекрасном новом доме? А не снимать угол у своей тетки?
С чего это?
Так ведь личным целевым распоряжением губернатора Лазарева к нам только для начала в свое время загнали семьдесят восемь миллионов рубликов на улучшение жилищных условий медперсонала, включая даже «скорую помощь».
А где же они?
Лыков поднимает голову:
Яму возле моей ментовки видел? Считается, под фундамент. Вот там они все и закопаны.
Не все, Лыков. Ой, не все. Это же туфта. Ну, поставили ящик водки экскаваторщику. За яму. Как бы под фундамент. И табличку воткнули про строительство. А остальное где? Там же? В «Согласии»?
Это не я. Это все она. Она все сызнова вскакивает финдама. Вы бы сами попробовали бы с нею Сами!
Марчук крутит свой запорожский ус и басит примирительно:
Лизавета Юрьевна, так мы с вами каши не сварим. Что было, то было, а нам же дальше жить.
Да вам-то что за жизнь беспокоиться? Дорогой вы наш водоканал, Григорий Остапыч? У вас на пасеке не меньше сотни ульев летом стоит. Пчелки на вас вкалывают. По копеечке с цветочкауже о-го-го! А сколько вы на своем посту получаете?
Согласно окладу, сами понимаете. Ерунда, она и есть ерунда.
Так каким же таким медом ваше руководящее кресло смазано, что вас двадцать лет из него никто и пушкой вышибить не может? Объяснить про склады, цемент-бетон, трубы-вентили?
Это еще доказать надо.
Да бросьте вы! Все свои! Что им-то доказывать?
Финдама уже промокает платочком глазки, утирая якобы обильные слезки:
Мужчины! Вы мужчины наконец или кто? Кто-нибудь эти издевательства над нами прекратит?
Ну что вы, мадам. Это Маргарита Федоровна знала, как издеваться. По себе помню. А лично я издеваться еще и не начинала. Да и зачем? Я же понимаю, что мне с вами жить и работать. И других, пушистеньких и с белыми крылышками, с Марса мне никто не пришлет.
«Я», «мне». У вас что, Лизавета, мания величия?
Если бы у меня была мания величия, я бы уже всем европейским рынком рулила, а не с вами тут воду в ступе толкла. Собственно говоря, я ведь собрала вас всего лишь для того, чтобы сообщить: в казне на сегодняшний деньноль. На завтрашнийтоже
Но этого просто не может быть! балдеет Марчук.
В этой жизни, как выясняется, все может быть. Нам завтра и за бензин для мусорок заплатить нечем. И автобусы станут. И другое прочее. Так что «финита»! Как там в похоронном марше? «Умер наш дядя, а тетя рыдала» Только не делайте вид, что вы этого не знаете.
Вообще-то, конечно, уже третий месяц из областной кормушкиничего. Абсолютно. И не пробьешься к ним. Это Щеколдина там ногой дверь открывала
Финдама охотно подхватывает:
Вот именно. Очень похоже, что нам, Лизавета Юрьевна, кислород перекрывают.
Это не вам перекрывают. Это мне перекрывают. А почемуне догадываетесь?
Воспитывают?
Дрессируют!
Вечером в дедовом кабинете мы с Элгой опять стонем под завалами городских бумаг. Элга обалдело листает очередное нечто:
Что мы еще имеем? Судя по датам, это отчеты почти трехгодичной давности. Я не очень понимаю, почему мэр их хранила и не уничтожила.
А кого ей тут было бояться? Да и что мы о ней знаем? У таких не одна бухгалтерия, а по крайней мере две.
Вплывает сонная Гаша.
Все ищете. Все судите. А чего искать? Чего судить? У нее теперь архангелы за следователей. Апостол Петр ей нынче прокурор.
Ты чего вылезла, Гаша?
Мне сон был. Только что. Помнишь, ты по телику еще с Москвы выступала. Про то, как ты на встрече молодых бизнесменов от своей поганой корпорации у президента себя представляла.
Ну?
Гну! Привиделось, что ты с ним опять чай пьешь. С бубликами. Вот как со мной. Соображаешь, к чему это?
Не-а.
Приглашать тебе его завтра же в гости надо. Не чужой же. Для городского визита
Ну да. Других дел ему мало. Зачем он нам, Гаш?
Ну ты даешь. Нам же сразу на все колдобины асфальту накатают. Кому зарплата не плоченасразу авансами рот заткнут. Школамто-се, Лешке Лохматовуна больницу, а уж город раскрасятбудет как яичко ко Христову дню. Может, и Ленина нашего помоют? Он же теперь вроде бы и ни при чем. Хотя это вряд ли. А может, и помоют
Гашенька, любовь моя бесценная. Да что я президенту скажу?
А ничего плохого. Про плохое никто не любит. Мол, все хорошо, а будет еще прекрасней! И планы, планы придумай! Как под твоим руководством станетлучше некуда! И Захара этого, который нынче заместо губернатора Алешеньки исполняет не забудь нахваливать! Начальники без этого не могут. Тыего, онтебя
Обойдется! И вот что, Элга. Постой-ка ты завтра за штурвалом вместо меня. Я в Москву мотнусь
Господи! Неужто к мухомору? пугается Агриппина Ивановна.
Не дождется.
У Беллы Львовны Зоркис лицо такое, будто она слопала не меньше килограмма лимонов.
Я сильно не нравлюсь финансовой корифейке корпорации «Т». Мы сидим за столиком в дамском кафе «Шоколадница» у Октябрьской площади и пьем горячий шоколад. Львовна уже отметила, что я отощала, как пациентка института питания после месячных процедур. Отметила, что новый парик мне к лицу. И теперь молчит, сопит и поигрывает своими кольцами и перстеньками на пухлых коротеньких пальчиках.
Ну а если без виляний просто по делу, Белла Львовна?
Ха! Какие у меня могут быть дела без Туманского, Лиза?
Ну не скромничай. У тебя половина финансовой Москвы на крючке, и не только Москвы. Гуся бакинского помнишь? Нефтяного этого. Наджафова Гусейна. Как он тогда корпорации шесть лимонов в валюте отстегнул. Не глядя
Так это корпорации. Тем более что гусь в Россию больше не полезет: отщелкали его тут наши по носу. И что-то ты совсем позабыла корпоративные уроки, Лизавета. Ну поставь себя на мое место. Вот пришла бы я к тебе: «Тетя Лиза, дай в долг денежку» И ты меня, естественно, спрашиваешь: «А что вы в обеспечение имеете?» Так?
Так.
А ничего вы не имеете, Лиза. В банк этот ваш «Согласие» даже мыши не полезут, потому как там все сожрано, кроме вывески. Порт этот речной?
Очень приличный порт, Белла. Контейнерные площадки. То-се.
Только со мной-то не крути, Лизавета. Вы же в дыре.
Ну это ты слишком.
У тебя же там даже перевалки приличной нету. Ни элеватора, ни серьезных холодильников. Промежуточный причал не более. Там небось и кранам не меньше полусотни годков. Ржа со скрипом. Верно?
Так это сегодня. А завтра?
Прежде чем он доиться начнет, туда миллиарды вбухать надо. Это несерьезно, Лизавета. Кому он нужен, твой порт?
Ну что ж. Что ж. Как говорится, на нет и суда нет.
Что значитнет? Ну, если на житье-бытье. Лично тебе
Да у меня там все теперьличное. Мне подачек не надо, Белла.
Послать тебе все это к такой-то матери надо и когти рвать, пока не поздно. И в Москву, Лиза, в Москву. Вот тут я в полном твоем распоряжении.
Уже не могу. Прости. Думала, хоть ты мне поможешь дырки заткнуть. Мне ведь не так уж много на первое время надо! Бабулькам пенсия не плачена, зарплаты в области застряли. У меня завтра те же учителя и ментовские жены с пустыми кастрюлями на улицы выйдут. Я же обещала им, понимаешь?
Белла молчит долго, что-то просчитывая в уме. Я тоже молчу, потому как давно знаю: если у нее глаза становятся как у лунатика в полную луну, значит, что-то рожает.
Наконец она вздыхает:
Сколько?
Я черкаю на салфеточку циферку и подвигаю к ней. Белла надевает очки и изучает цифру.
Ну ты и наглая, мать. Если Семен пронюхает, что я мимо него именно тебе из корпоративных отстегнула, он меня просто вышибет. В три шеи. Да еще на прощанье перед всем банковским миром дегтем вымажет. Размажет, в общем, по стеночке. Дай бог, если половину наскребу. Под твое слово. И учтив долг.
На сколько?
Месяц, не больше.
Два.
Ладно, пусть два.
Под какой процент?
Не будь дурой. Какие там с тебя, идиотки, проценты? Ну так, для приличия. Под семь.
Под три.
Под пять.
Забито!
Мы, дурачась, картинно «бьем по рукам». И тут Белла бледнеет, уставившись куда-то за мою спину. Я оборачиваюсь. Рядом с нами стоит Кузьма Михайлыч Чичерюкин, громоздкий и нелепый в своей форменной камуфле без погон. Я и шелохнуться не успеваю, а салфеточка с цифирью уже у него в лапах.
Какие люди! Какие люди! Подсесть к вам можно, девочки? с ироническим восторгом заявляет он.
Мы оторопело молчим. Чичерюкин присаживается к столику.
Как интересно. И вы встретились, конечно, совершенно случайно?
Случайно или не случайно, это вас совершенно не касается, Кузьма
Белла поднимается:
Я не знаю, на чем он меня засек, Лиза.
На телефонном звоночке из Сомова, Беллочка.
Это все, Лиза. Делов нема. Этот гад меня заложит Сеньке со всеми потрохами. В общем, ты меня не видела, меня здесь не было. Я линяю
Сядь! негромко приказывает Кузьма.
Белла садится нехотя.
Какое интересное совпадение: вы друг дружку не видите, а я вас почему-то не вижу. Не хочу видеть. Ясно? Меня тут тоже как бы и не было. Не знаю я ничего. И знать не хочу.
Кузьма аккуратно сжигает бумажную салфеточку в пепельнице.
Не трухай, Беллка.
Даже так, Кузьма Михайлович?
Даже так, Лизавета Юрьевна. Ну как там тебе? Хреновато, Лизавета Юрьевна?
Бывает и хреновато, Кузьма Михайлович.
Ну и как там Элга Карловна, Лизавета Юрьевна? Тоже хреновато?
По-всякому, Кузьма Михайлович. Бывает и хреновато. А как здесь Семен Семенович, Кузьма Михайлович?
Ну, ему не просто хреновато. Ему хреново, Лиза!
Как вам? невинно уточняю я.
Он поднимается, криво ухмыляясь:
Мне? Да у меня сплошные праздники! У меня все хорошо! Прекрасно у меня! Без балды! Так и передай там. Если это еще кому-то интересно. Кузьма Чичерюкин в полном порядке!
Я и передаю.
Вечером.
В Сомове.
Карловна выслушивает меня с каменным лицом, не моргнув глазом. Железная леди. Позавидовать можно.
Если бы она, конечно, ночью еще и не скулила в свою подушку.
Через десяток дней в Сомовевеликое событие. В мою епархию с высот спускается лично Захар Кочет. Исполняющий обязанности губернатора. Прибывает без оповещения, налетом. Чуть ли не на рассвете к мэрии подъезжает губернаторский «мерс», джип и мотоциклы охраны. Из «мерса» выбирается Кочет и, несмотря на партикулярное платье, лихо козыряет встречающему его дежурному менту «от шляпы», проходя в здание. Меня выдирают из дому и доставляют к нему через пять минут.
Он очень мил, благодушен и даже целует мне ручку.
Может быть, чайку, Захар Ильич? Я лично еще не пила, сдерживая зевоту, предлагаю я.
Да я к тебе не чаи приехал распивать, Лизавета. Видишь, я не обидчивый. Тебя не дозовешься, ну так я сам явился, хотя и без приглашения. Изучать феномен. Исключительное явление
Какое же?
А как ты умудряешься фактически без единой бюджетной копейки город держать. Зарплату платишь, транспорт ходит, улицы метутся, мусорок вывозится. И даже гастроли классической музыки на зиму намечены
Ну, музыкаэто благотворительность, а все остальноес перепугу, чтобы мне тут наши женщины пустые кастрюли на голову не надели. Долги, долги, долги. Я даже не понимала, что вся моя работа только и будет: у одного взять, чтобы второму отдать, да еще чтобы и третий тебе поверил
И ты вот так вот умудряешься без государства прожить? Может быть, оно тебе вообще не нужно?
Государствоэто вы, Захар Ильич?
Он угрюмеет:
Да! Я! И я в том числе. А тебя это не устраивает?
Вообще-то я не очень понимаю, что вам от меня надо?
Кто тебя подпитывает, Басаргина? Что за структура? Или персона? Кто же так о тебе заботится? И почему? Москва? Или персонально твой олигарх этот, Туманский? И кого же это наше занюханное Сомово так привлекает?
У вас слишком богатое воображение. А насчет подпиткивы хотя бы для начала помогли мне с города прежние, еще щеколдинские, долги списать, ну хотя бы заморозить. Там за одну электроэнергию накрученомозги дыбом!
А кто с меня мои долги спишет? Это несерьезно, Лизавета Юрьевна.
Ну тогда пробейте мне госкредит. Лучшебеспроцентный.
Скажи уж сразубезвозвратный. Сейчас все умные. Нет, Лизавета Юрьевна, так дела не делаются. Хотя, если всерьез захотеть, всегда находится выход. Надо только сильно его поискать.
Где?
У меня, Лиза. Все выходы у меня. Впрочем, входы тоже.
Все ясно. Вся эта давиловка, которую вы мне устраиваете, это же совсем не случайно. Вы мне тут все на свете объясните государственными нуждами и огромными трудностями временно вверенной вам области. А все просто. Элементарно. Я похожа на идиотку?
Не очень.
У меня же корпоративная школа, Захар Ильич. Как говорится, анализ и синтез. А если по-простомувсегда ищи дохлую крысу. Вы же из меня еще одну Щеколдину пробуете делать формируете. Другие вам тут не нужны
Молода ты еще. Что мне тебя формировать, Лизавета? Тебя жизнь сформирует. Думаешь, я не был таким?
Вы?
Я! Я! Ходил еще под комсомольским седлом, землю копытами рыл. «Только возьмите меня в свои скачки. И я всех сделаю» Ну и дали мне стартовую отмашку: скачи, Захар. Вот онане жизнь сплошной полет. Ну я и рванул
Может, валерьяночки?
Не юродствуй. Это слишком серьезно, когда вместо скачектебе хомут на шею. И плуг на три лемеха сзади. Паши, Захар. И только потом понимаешьпаши, не паши, а впереди-то одно только. Скотомогильник. Копыта откинешь, тебя сволокут и забудут. Вот и стоишь, варежку отвесив, и изумляешься: а куда жизнь делась? Да и была ли она?
Вас пожалеть?
Ты себя пожалей. Себя не пожалеешь, кому ты нужна?
Что дальше? Совещание, конечно.
Нет. С твоего позволения я по производствам пройдусь, с народом потолкую. Только, извини, без тебя. Без непосредственного начальства народ как-то откровеннее.
Я киваю почти сочувственно:
Я вас понимаю: когда не нуженбыдло, когда нуженнарод!
Серафима, с трудом сдерживая брезгливость, сопровождает обычное вхождение начальства в производство. И даже раздает Кочету и сопровождающим лицам картонные тарелочки, с которых они дегустируют образцы продукции. Кочет жует и возглашает с преувеличенным и почти льстивым восторгом:
Да хороша хороша ветчинка. Что значит наше, отечественное. А как с ассортиментом, Серафима Федоровна?
Расширяем. Согласно вашим указаниям цедит сквозь зубы она.
Товарищи, минуточку. Я тут хочу кое-что уточнить. По поставкам
Он, подхватив под локоток, отводит ее в сторону, понижает голос:
Да ты хоть улыбочку-то сделай. Ты чего на людях морду от меня воротишь?
А ты не догадываешься? Козел!
Я тут задержусь? На вечерок?
Мимо. Не будет тебе больше вечерков.
Не пожалеешь?
Жалелочка закрылась.
Как хочешь. Есть дела важнее. Обстоятельства резко изменились, Серафима. Я ведь тожене сам гарцую. Под седлом хожу. На меня страшно жмут. Со всех сторон. Склады в Астрахани забиты иранским табаком, который просто некуда переправлять. В Подмосковье накрыли типографию, которая гнала нам фальшь-упаковки. Поставки оптовикам сорваны почти по всем регионам. Накрыли большое производство под Пензой. Потери страшные. Нужно немедленно пускать цех.