В полях загудели тракторы. Отполированный лемех рядами клал бурые пласты, потом их кромсали острые диски культиваторов, а зубья борон, словно гребнем, прочесывали пашню.
Василий Ильич забирал огород высоким тыном. Колья и жерди рубил в роще за рекой и таскал на себе.
Сбросив с плеч громоздкую связку ольховых кольев, боясь разогнуть спину, Овсов присел отдохнуть.
Так и горб нажить не мудрено, сосед!
Василий Ильич поднял голову и увидел Матвея Кожина. Матвей снял фуражку с захватанным козырьком и, погладив лысину, присел рядом.
Запоздала нынче весна.
Запоздала, согласился Овсов.
Плохи дела, Василий
Василий Ильич вопросительно взглянул на соседа.
Сев-то пора кончить, а мы все еще возимся. Хуже всех мы в районе
Чувство затаенной неловкости при встречах с односельчанами с первого дня приезда не покидало Овсова. Ему ни с кем не хотелось встречаться и особенно неприятно было отвечать на вопросы: «Ну, как на новом месте? Что собираешься делать?.. Почему из города уехал?..» и т. д. Даже с Матвеем, соседом, ему было неудобно и совершенно не о чем говорить.
Василий Ильич поднялся, но Кожин удержал его за полу пиджака.
Да сиди ты Успеешь
Василий Ильич нехотя сел, сорвал травинку, пожевал ее, сплюнул с языка горечь и сказал что-то неопределенное:
Да, видишь, оно как, а
Ты о чем? Матвей похлопал по коленке фуражкой и, приставив к глазам руку, посмотрел на дорогу. Конь, что ль, это? Куда его несет?
По дороге, загребая ногами пыль, шел Иван Копылов. Глядя на него, Василий Ильич думал, как метко окрестили человека Конем. Ступал Копылов редко и грузно, на длинной худой шее его, как у лошади, моталась голова. Заметив Матвея с Овсовым, Конь свернул и, сильно сгорбившись, зашагал к ним. Поздоровался молча, крепко, как клещами, сжимая пальцы, затем сел на землю по-турецки и стал закуривать.
О чем разговор-то?
Да так О недостатках наших, усмехнулся Матвей.
А-а Ну и что?
Матвей Савельич говорит, самый бедный колхоз наш в районе, сказал Василий Ильич.
Ничего, вылезем. От нас зависит
Трудновато будет, перебил Матвей Коня. За что ни возьмисьвсе плохо. Вот хоть бы скот
Со скотом, и верно, жидковато, сказал Конь. Пока не приведем в порядок сенокосы и выгоны, не поднять животноводство. Негде скотину пасти. Гоняем изо дня в день по одному месту.
И сена из года в год не выкашиваем. А раньше оно у нас не поедалось. Матвей встал, надел фуражку. Ты, Василий, зря так надрываешься. Лучше сходи в правление, попроси лошадь, посоветовал он Овсову.
Успею еще. Пока в охотку, ничего, улыбнулся Василий Ильич.
Ну смотри. Усадьбу-то пора пахать.
Завтра начать думаю, Василий Ильич замялся, только вот не знаю, как с семенами быть.
Сходи к председателю. Даст. Должен дать.
Думаю, у вас, Матвей Савельич, подзанять картофеля на посадку. Не откажешь?
Так-так, и Матвей усмехнулся, в колхозе не хочешь.
Да как-то неудобно. Не успел приехать, и сразу давай.
Ну, как знаешь. Дам семян. А в правление ты сходи, Василий. Председатель вспоминал тебя, предупредил, уходя, Матвей.
Конь стоял в стороне и, ухмыляясь, поглядывал на Овсова. А когда Кожин ушел, сказал глухим басом:
А я, как приехал, сразу председателю на горло: дом давай, корову тоже давай И дал. Вот так-то, Ильич. Деликаты нам не пристало разводить.
У тебя другое У тебя семья, детишки. И, как бы извиняясь, Овсов добавил:Да что проситьколхоз-то небогат.
Овсов приподнял связку кольев.
Погодь, Ильич, остановил его Конь, просьба к тебе. Печь у меня в водогрейке дымит, да и жар плохо держит. Зашел бы, посмотрел Ты, говорят, понимаешь в этом деле.
Чудаки! И Овсов засмеялся, но, взглянув на хмурое лицо Коня, смутился. Я на кирпичном заводе работал давно
Значит, не можешь?
Овсов еще больше смутился.
Я не печник Клал когда-то печки, но разучился.
A-а! Разучился
«Дурак», мысленно обругал себя Василий Ильич и рывком вскинул на спину связку кольев.
Он старался идти медленно, твердо ступать, но ноги не слушались. Они против воли подгибались, семенили. И Василий Ильич не мог понять, что сильнее давит на них и подгоняет: тяжелая связка кольев за спиной или печально-угрюмые глаза. Коня.
Дотемна Овсов ставил ограду и, отказавшись от ужина, сразу лег спать.
Надорвешься сдуру-то, заметила Марья Антоновна.
Надо, Марья, надо, пробормотал муж, засыпая.
На его хлопоты Марья Антоновна смотрела равнодушно:
Потешится-потешится и бросит.
После того как Матвей, усмехаясь, сказал: «Землянику, Марья, у нас ребятишки в лесу собирают, а в огороде ее разводитьодно баловство», Овсова решила, что делать в Лукашах ей нечего. Теперь она считала себя только дачницей. День за днем она сидела под окном или на крыльце и все больше спала.
Василий Ильич уставал. Но в этой усталости было что-то новое, отличное от прежней жизни Он словно помолодел.
Однако Василия Ильича все еще не покидало и чувство затаенного страха. Он не решался порвать с городом раз и навсегда.
«Пусть будет само собой, постепенно, рассуждал Василий Ильич, медля со вступлением в колхоз. Успею еще подать заявление, это никогда не поздно».
Василий Ильич задумал обзавестись хозяйством, но сделать это без чьей-либо помощи, своими силами, чтобы не быть никому обязанным.
Лошадьвспахать огородон решил взять у цыгана Мартына Мартын жил «на зимних квартирах»в бесхозной избе в два окна. Стояла изба на отшибе, на глинистом бугре, и продувалась насквозь ветрами. Нижние венцы у нее подгнили, и если бы стены не поддерживались со всех сторон подпорками, изба давно бы рассыпалась.
Мартын готовился в поход. Из рябиновых хлыстов цыган гнул обручи и ставил их на телегу. Около дома цыганка готовила обед. Столом ей служила входная дверь, которая не закрывалась, а ставилась на ночь. Два цыганенка, оборванные, нечесаные, чумазые, играли в чехарду. Они первыми заметили Василия Ильича и, подтянув штаны, подбежали к Овсову.
Дядь, дай денежку, на животе спляшем! загалдели цыганята и, не получив согласия, заголосили:
Сковорода, сковорода, сковорода горячая,
Полюбила лейтенантадело подходячее!..
Потом шлепнулись на землю и, изобразив таким образом танец на животе, вскочили и протянули свои грязные ладошки.
Василий Ильич сунул им двугривенный.
Подошел Мартыннизкорослый, цыган с маленькой лохматой головой. Трудно было рассмотреть его лицо, так густо оно обросло. Черные жесткие волосы лезли из шеи, ушей, ноздрей и даже из глаз.
Я к тебе, Мартын, по делу, проговорил Овсов, пожимая костлявую руку цыгана, которую тот насильно сунул Василию Ильичу.
Мартын пристально с ног до головы осмотрел Овсова и сказал:
Коня не дам: кормить коня надо. Скоро в дорогу айда.
Ну, раз не дашь, то о чем говорить, обиделся Овсов и поворотился идти. Мартын схватил его за рукав:
Стой! Я раздумал. Дам коня. На один день дам.
Мне больше не надо.
Эх, голова! Так бы и говорил, на один день. А то«дай коня».
Сколько за него? прямо спросил Овсов.
Не жалко. Любую половину возьму.
Какую половину? удивился Василий Ильич.
Пятьдесят рублей.
Да ты спятил, Мартын. С других двадцать пять, а с меня пятьдесят.
Так я ж тебе дам другого коня; у меня их два, пойдем покажу. И Мартын потащил Овсова в кусты, росшие за домом. Там паслись две лошади: гладкая кобыла рыжей масти и гнедой мерин, до того тощий, что, казалось, стоит ему надуться, и ребра прорвут кожу. Мерин поднял голову и попытался заржать, но горло его издало только хриплое бульканье.
Выбирай, и цыган громко чмокнул. Вот этот коньполовина, показал он на кобылицу, а этотдвадцать пять.
И этот твой? усмехнулся Василий Ильич, разглядывая мерина.
Мой! Подарили. Сказалибери, Мартын, коня, только шкуру принеси, как подохнет. А зачем подыхать такому коню? Ты посмотри на глаза, Мартын повернул мерину голову и показал мутные, печальные лошадиные глаза. А зубы, зубы смотри, хвастался цыган. Глянь, глянь на копыта. Таких копыт наищешься, и Мартын показал копыта.
Пахать на цыганской лошади Василию Ильичу уже не хотелось.
Ну, какую тебе? спросил Мартын.
Овсов решил отказаться.
Вот какой ты непонятливый! взмахнул руками цыган. Ну, бери кобылицу.
Ладно, давай, согласился Овсов, тяжело вздыхая.
Эй, оброть! закричал Мартын.
Прибежал цыганенок с уздой. Мартын поймал кобылицу и подвел ее к Овсову:
Гроши.
Василий Ильич подал ему деньги. Цыган помял бумажку.
Добавь.
Овсов пожал плечами: нет, дескать. Мартын прищурился, показывая на левый карман пиджака. Василий Ильич плюнул, и в сердцах сунул цыгану пятерку.
В тот же день Василий Ильич вспахал и заборонил полоску, а на следующийпосадил картофель. Теперь Овсов все время проводил на огороде.
Ты подумай, Маша, убеждал он жену, все будет свое: огурцы, капуста, лук, морковь, на будущий год землянику разведем.
Да не чуди ты, отмахивалась Марья Антоновна. Неужели ты думаешь, я здесь до осени буду сидеть и дожидаться твоей капусты?
А куда же ты денешься?.
Уеду в город.
Кому ты там нужна? Дочке? Она еще, наверное, не может от радости опомниться, что тебя нет. Будешь, голубушка, здесь жить и в колхозе работать.
А может быть, я свинаркой знаменитой стану? ехидно спрашивала Марья Антоновна.
Со временем, может быть.
Ох, не смеши, отстань.
Василий Ильич надеялся, что со временем жена привыкнет. Он шел в огород один. Полол гряды, поливал их, пикировал рассаду, то есть занимался тем делом, каким обычно пренебрегают в деревне мужчины. Иногда и Марья Антоновна появлялась в огороде.
Физкультурой, что ли, позаниматься? говорила она, поглаживая бедра, и принималась мизинцем выдавливать ямки на грядах.
Так, что ль, огурцы сажают?
Покопавшись, Марья Антоновна отряхивала руки и уходила со словами:
Только перепачкалась с твоими огурцами.
Наблюдая за женой, Василий Ильич недоумевал. Там, в городе, она все лето не вылезала из огорода. А здесь словно ее сглазили.
Пока Овсова не трогали, словно о нем забыли. Но это только казалось ему. В Лукашах про Овсовых ходили самые разноречивые толки. Этого Василий Ильич не знал. Сам он нигде не появлялся, да и его, кроме Матвея, никто не посещал. Сходить в правление колхоза он до сего времени не решился и со дня на день откладывал свидание с председателем.
Как-то в обеденный час Василий Ильич с женой пили чай. За окном послышался громкий разговор. Василий Ильич открыл окно и выглянул на улицу. Там стояли Матвей Кожин и председатель колхоза в синей выгоревшей майке и сандалиях на босу ногу. Правой рукой Петрдержал велосипед, а левой, что-то доказывая, стучал в грудь Матвея. Увидев Василия Ильича, он улыбнулся и торопливо проговорил:
А вот и он сам. А ну, Василий Ильич, помоги разрешить нам спор.
Глава седьмаяРядовой колхозник
Председатель ждал, что Овсов придет в правление с заявлением о вступлении в колхоз. Но тот не приходил. А самому навестить Василия Ильича не было времени. Когда пошел слух, что Овсов вспахал огород на цыганской лошади, а картофель на посадку взял у Кожина, председатель обиделся.
Как ни бедны мы, а здесь-то могли помочь. Что ж это он?..
Известноовсовская натура. И батька, Илья, такой же был. Сам просить не будет и в долг, хоть умри не даст, говорили колхозники.
Дела в Лукашах, по сравнению с прошлым годом, шли лучше. Да и колхозники глядели веселей. Трудодень окреп, заставил себя уважать. Но Петр не испытывал особой радости. Он видел, что это не его заслуга Заслуга целиком принадлежала государству, которое снизило налоги и втрое повысило заготовительные цены на лен. А он сделал мало, до смешного мало. Самое большое, чего смог добиться председатель, это заставить народ поверить в его, председателя, честность. Петр понимал, что на одной честности далеко не уедешь. Пока только лен приносил доход, все остальноеубытки. Петр занялся животноводством. Но что бы он ни предпринимал, ничего не получалось. Скотные дворы развалились. Надо было ставить новые, типовыена кирпичных столбах. Но как строиться? Во всем районе кирпича днем с огнем не найдешь. Его завозили на станцию поездом и отпускали ограниченно-строго по нарядам.
Какое головотяпство! возмущался Петр. Глину за тридевять земель возить. Вот бы свой заводишко иметь да торговать кирпичом. Все колхозы района брали бы его у меня Это же деньги!
Так возникла мечта о своем кирпичном заводе. Она жгла председателя, ни днем, ни ночью не давала покоя. Еще в годы кооперативного товарищества в Лукашах был построен маленький кирпичный завод. Теперь от него остались развалившийся сушильный навес и печь, которую лукашане потихоньку растаскивали. Петр решил потолковать о заводе с активом. Этот актив никем не выбирался и создался сам собою, незаметно. Просто-напросто с наступлением длинных зимних вечеров на огонек приходили в правление колхоза людипосидеть, почитать газету, поговорить о политике. Завсегдатаями были Кожин, Сашок и еще трое молчаливых колхозников. Нередко засиживались до глубокой ночи и так курили, что дверь все время надо было держать открытой.
Душой и организатором этих вечеров был Петр, хотя он этого не замечал и чаще всего оставался только слушателем. Обычно он сидел, навалясь грудью на стол, и, не мигая, смотрел куда-нибудь в угол или на окна. Зато, когда оживлялся, говорил долго и мечтательно. Простоватое лицо председателябледное и малокровное, ничем не привлекательноев эти минуты слегка розовело, а обычно спокойные глаза лихорадочно сияли. Он мечтал. Мечтал вслух до тех пор, пока чей-нибудь голос, тоже задумчивый, не перебивал:.
Мало людей
И Петр замолкал, а в глаза опять заползала серая тоска.
В тот вечер беседа затянулась. Мужики несколько раз поднимались, потом опять садились, прокурили до петухов, но так и не договорились. Все дружно согласились, что заводхорошее дело, но как только Петр ставил, как говорят, вопрос ребром, актив замолкал и усиленно курил. А Кожин высказался прямо и резко:
Затею с заводом не одобряю. Слишком у нас кишка тонка.
Но Петр не сдался и весной стал действовать на свой риск и страх. После сева наступила передышка. Он решил ею воспользоваться: создать бригаду и начать ремонт завода. Бригадиром думал поставить Овсова.
Самое подходящее место ему рассуждал Петр. Вместе с Матвеем они пошли к Овсову на переговоры
Спор интересный, подмигнул Овсову Петр, хочу выиграть пари. Спорим, Матвей Савельич.
Кто спорит, тот гроша не стоит, веско заметил Матвей. Не под силу нам завод Маловато людишек у нас.
Ничего, хватит.
«Хватит»! Каков хват, покачал головой Кожин и плюнул на рыжий носок своего кирзового сапога.
Все равно надо попробовать. А ты как думаешь, Василий Ильич, можно восстановить завод?
Какой завод? недоумевая, переспросил Овсов.
Да кирпичный, тот, что на Лому, и, не получив ответа, Петр решительно заявил:Вот что, пойдемте посмотрим, пошевелим мозгами на месте.
Прогулка на завод, который находился в двух километрах от Лукашей, была не ко времени: Василий Ильич собирался сразу же после обеда заняться починкой крыши над хлевом. Отказаться он тоже не решался и, промолчав, переминаясь с ноги на ногу, поглядывал на Кожина.
Ладно, пойдем посмотрим, согласился Матвей. Идем, Василий, чего там.
Идя Зарекой, мимо нового, с затекшими смолой бревнами дома Сашка, они увидели торчащую из окна розовую лысину хозяина.
Эй, куда? окликнул их Сашок.
На Лом, завод смотреть. Давай с нами, Масленкин, пригласил его Петр.
Они вышли за деревню, спустились в низину и зашагали напрямик по густой траве заливного луга. Перепрыгивая с камня на камень, перебрались на противоположный, обрывистый берег реки. Раздвигая частый ольшаник, они вышли к скотному двору. Это был длинный, с темными горбатыми стенами сарай. Петр остановился и ткнул в сторону сарая пальцем.
Новый строить надо. А где взять кирпич на столбы? Без кирпича нам нельзя, Матвей Савельич.
Разве я против завода, обиделся Кожин, я говорю: не под силу нам.