Попытка не убыток, Савельич, поддержал председателя Сашок и, приложив к козырьку руку, проговорил:Глянь, на водогрейке Конь сидит.
Водогрейкабревенчатый домишко, до трубы которого можно было дотянуться рукой, стояла, приткнувшись к березе. Поперек крыши лежал человек, держась за конек; ноги у него болтались над землей.
Эй, чего ты там? окликнул Сашок.
Конь оглянулся и, спрыгнув с крыши, догнал мужиков.
Куда?
На Лом, завод смотреть. Фаддеич хочет пустить его, сообщил Сашок.
Чем ты там на крыше занимался? спросил Петр.
Конь вынул из кармана кисет и, держа в зубах клок газеты, ухмыльнулся:
Солнце вручную подтягивал.
Я о деле, обрезал Петр.
Можно и о деле, сквозь зубы процедил Конь. Колхозные плотники на стороне шабашат. Вот и приходится самому крышу штопать. Конь чиркнул спичкой и, хватив зеленого самосаду, чуть не задохнулся. Откашлявшись и смахнув с глаз слезы, он уже спокойно добавил:С заводом ты правильно, председатель, решил.
Петр покосился на Кожина.
А Матвей Савельич не верит в мою затею.
Он может не верить. Савельич сотенки четыре кирпичиков припрятал и молчит.
А ты уже высмотрел, прошипел Матвей.
Я под чужие подолы не заглядываю, потому как в годах, да и времени нет. А на днях собрался в печке под поправить, так ноги обил, пока нашел с десяток половинок; несу я их, а навстречу твой внук, и хвастается: «У нас в сарае во какая куча кирпичей!» Вот так-то, Савельич, протянул Конь.
Серая, покрытая теплой, как зола, пылью, дорога вела вдоль Холхольни. По берегам ее стеной засел бредняк с ольшаником. А на той стороне тянулся яркий желто-лиловый луг с темными кучами ив. Он цвел вовсю. Справа лежали поля. На светло-зеленую покатую плоскость падали длинные тени стоящих у дороги берез.
Петр, взъерошив волосы, улыбаясь, долго смотрел на жидкую, низкорослую пшеницу.
Неважная пшеничка, заметил Сашок. Сам-друг вряд ли соберешь.
А знаете, я о чем мыслю? проговорил Петр. Сад здесь разбить. Склон к югу, с востока и севера лес Обязательно заведем сад. Вот так, рядами, пойдут яблони, хороших посадим яблонь. С боков вишни Низ засадим крыжовником, черной смородиной.
От удовольствия Сашок громко чмокнул.
Петр засмеялся и хлопнул его по плечу.
А тебя, Масленкин, садоводом назначим.
Эх, фруктов, Фаддеич, у нас будет Завалю!
Всем стало весело, даже Конь ухмыльнулся, толкнул локтем председателя:
А меня сторожем, Фаддеич, и громко захохотал.
Матвей стянул с головы фуражку и, поколотив ее о коленку, сказал:
Народишку бы нам побольше Тогда бы сад здесь был Да
Над лесом гудел самолет, разрисовывая небо белыми кругами.
Смотри, какие кренделя выкручивает. Зачем это он? спросил Сашок.
Воевать учится, коротко пояснил Конь.
Матвей тяжко вздохнул:
Будет война или нетчерт ее знает. А то ведь прилетит, ахнет бомбу
Василия Ильича давно подмывало высказаться.
Я думаю, во всем виновата техника и учение, начал он, но в чем виноваты техника и учение, так и не смог объяснить.
Петр взглянул на Овсова, усмехнулся и, достав портсигар, стал закуривать. Молчание прервал Сашок.
В прошлом году у нас лекцию делал лейтенантик из военкомата. Он говорил, что атомную бомбу бояться нечего. На каждую бомбу и своя в ответ найдется.
Да какая может быть война, если ее никто на белом свете не хочет, искренне возмутился Матвей.
Кое-кто хочет, задумчиво заключил Петр.
Войдя в лес, они свернули на тропинку и, продравшись сквозь цепкий ельник, вышли на место. От завода осталась печь для обжига кирпича, стропила от сушильного шатра и несколько ям с зеленоватой водой. В одной из ям торчал вверх лопастями глиномяльный вал. Больше всего Петра беспокоила печь. Задняя стена у нее была наполовину разобрана.
Твоя работа, Савельич, ухмыльнулся Конь.
Матвей Кожин взглянул на Масленкина:
Да чего греха таить Сашок. Бывали мы здесь.
Осмотрев печь и посовещавшись, решили восстановить завод. Петр при поддержке Коня и Сашка велел Кожину вернуть кирпич на заделку стены.
Первое время глину помнем ногами, лошадьми. Нам надо начать. Сделать хотя бы тысяч пять на столбы, рассуждал Конь. Вот кто бы формы взялся изготовить? Как ты на это смотришь, Матвей Савельич?
Кожин согнулся и, ковыряя каблуком обломок кирпича, зло, из-под нависших бровей, взглянул на Коня.
Сделаю и формы. Матвей все может: и кирпич дать, и формы сделать.
Завод будем налаживать. А вот кому поручить это дело? Петр посмотрел на Овсова. Как ты думаешь, Василий Ильич?
Овсов недовольно передернул плечами.
А что я?
Дадим тебе людей, и, засучив рукава, с богом.
Василий Ильич промолчал.
Я тоже так считаю. Лучше Овсова нам сюда не подобрать. С кирпичным делом знаком. Работал когда-то. Ему и карты в руки, подтвердил Конь.
Домой мужики шли молча. Петр мысленно подбирал людей в бригаду Овсова. Конь про себя ругал доярок, сквасивших молоко. Матвей раздумывал, как бы ему за кирпич выпросить у председателя лесу на потолок в баню. Но больше всех был озабочен Овсов. Он шел, часто спотыкаясь, и Сашку приходилось то и дело поддерживать его, чтобы он не свалился в канаву. Предложение Трофимова не только мешало замыслам, но вообще было противно его натуре. И дорогой, и там, на Лому, Василий Ильич мыслями был в огороде, среди огуречных гряд.
Марья Антоновна уже давно спала, а он все обдумывал и подбирал причину отказа, сидел, сгорбясь над листком бумаги, обмакивал перо в чернильный шкалик, но перо сохло, повиснув над строчкой. Лампа чадила, и приходилось все подкручивать и подкручивать фитиль. Сильно пахло керосином и жженой тряпкой. Проснувшись, Марья Антоновна долго протирала кулаком глаза, а потом сипло проговорила:
Не видишь, что керосина в лампе нет? Господи, за что я терплю муки? и закуталась с головой в одеяло.
А, что будет, то будет, решил Василий Ильич и прямыми, как частокол, буквами написал:
«В правление колхоза Вперед. Прошу принять меня в колхоз в качестве рядового колхозника».
Под словом «рядового» он провел жирную лиловую черту.
Рано утром Василий Ильич явился в правление колхоза. Кроме председателя и счетовода Сергея, там были Арсений Журка с приятелем. Арсений, отставя в сторону ногу и мусоля папироску, щурясь, смотрел на председателя. Василий Ильич незаметно присел на кончик скамьи.
Так, мрачно глядя на Журку, произнес Петр, какую же вам справку?
Журка вытянул губы:
Обыкновенную. Мы ее можем сами сочинить, а вам только подмахнуть и печатью хлопнуть. Вон Генька мастер писать: десятилетку кончил. Давай, Генька!
Рыжий, заляпанный веснушками Генька покосился на председателя, потом, изгибаясь, словно резиновый, подошел к счетоводу.
Пошел прочь, оттолкнул его Сергей.
Дай ему бумаги, пусть пишет, разрешил Петр.
Генька быстро накатал справку.
Вот, Петр Фаддеич. Справка законная. Абара их не глядя подписывал.
«Справка дана А. Журке и Г. Шмырову в том, что они действительно являются членами колхоза Вперед и что правление колхоза не возражает им работать на стороне», прочитал вслух Петр. Куда же собираетесь?
Журка подмигнул:
К соседям, в «Зарю», свинарник рубить.
Хорошо ли подрядились?
Да ничего. Тысчонка верная.
Неплохо. И Петр, смяв справку, бросил ее под стол. Вот так, друзья. Плотники и нам нужны. Кирпичный завод пойдемте строить.
Журка пощелкал пальцами.
А тити-мити? Сразу или в конце года?
За трудодни.
За трудодни? удивился Журка. Слышишь, Генька? За трудодни, говорит председатель. И они захохотали.
Петр отвернулся к шкафу и стал перебирать папки. Журка, видя, что председатель не обращает на них внимания, вынул изо рта папироску, придавил ее к подоконнику и, сморщась, жалобно протянул:
Петр Фаддеич, дайте справку.
А кто у меня работать будет?
Вы тоже наймите плотников.
Вот как! Где? Может быть подскажешь?
Да у них, в «Заре».
Петр даже присел.
Это как же так? Наши плотники у них будут работать, а ихниеу нас?
Все время так делается. Как будто вы не знаете? усмехнулся Генька. Вы думаете, за трудодни будут работать? Пожалуй, дождешься.
Будут, резко оборвал его Петр, и вы будете.
Журка с Генькой переглянулись.
А не пойдетепод суд отдам
Глаза у Журки сузились.
Ты не пугай! Знаем законы.
Я не пугаю, а предупреждаю, и Петр постучал карандашом. Если вы сегодня же не отдадите старику Екиму деньги
Журка дернулся и угрожающе шагнул к столу.
Деньги, которые ты у него украл, спокойно договорил Петр.
Неправда!
Есть свидетели. Вот заявление, и Петр показал измятый тетрадный листок.
Журка медленно повернулся и, шаркая, пошел к двери. За ним боком, часто оглядываясь, выскользнул Генька.
Боятся все и молчат, сказал счетовод.
Я не буду молчать. Вот посмотрю, что дальше с ними будет, говорил Петр, нервно открывая ящики стола.
Счетовод собрал бумаги, закрыл на замок железный сундук и выразительно посмотрел на председателя.
Иди завтракай, устало кивнул ему Петр и, опустившись на стул, закрыл руками лицо.
Василий Ильич подвинул к столу табуретку.
Хоть караул кричи, Василий Ильич, пожаловался Петр.
Трудно, согласился Овсов.
Другой раз так подкатитна свет глядеть тошно. А потом ничего, отойдет. Промелькнет что-нибудь хорошее, и опять жить хочется. Вчера на Лому как увидел, что печь-то легко исправить, захотелось «ура» кричать. А сегодня стал с людьми беседоватьне хотят завод восстанавливать Говорят: мы лучше траву пойдем косить.
Да, да, понимаю, стараясь не глядеть на председателя, буркнул Василий Ильич.
Ты не можешь себе представить, Василий Ильич, как обрадовал меня твой приезд. Я ведь письма писал, многих звал. Сколько домов стоит заколоченных! А ты сам приехал
Василий Ильич заметил, как заблестели глаза председателя, словно их омыли, и, не в силах выдержать взгляда этих глаз, опустил голову.
Конечно, люди в колхозе нужны.
Да я не требую сотни, с укором подхватил Петр, дайте двадцатьтридцать человеки все пойдет. Мне нужен актив. Опереться мне не на кого. У нас ведь и партийной организации нет. Спасибо Копылову с Сашкомподдерживают они. Вот твой сосед Матвей Кожин, умный, хозяйственный мужик, тоже мечтает о хорошем колхозе; мечтать-то мечтает, а больше думает о своей усадьбе
Чем больше говорил председатель, тем страшнее становилось Овсову, он боялся поднять голову и прямо взглянуть ему в лицо.
Поддержи ты мои надежды, Василий Ильич.
Овсов торопливо вынул заявление.
Пока один.
Воюет Антоновна? засмеялся Петр. Ладно, нам не к спеху. Пусть привыкнет.
Василий Ильич хотел сказать, что с женой гиблое дело, но сказал что-то невнятное:
Да кто ее знает. Оно, конечно, так.
Петр, не читая, сунул заявление в папку и положил на стол портсигар. Василий Ильич, наблюдая, как председатель выбирает папироску, ждал другого разговора. Он не сомневался, что его не миновать. Петр, чиркая спичкой, казалось, совсем безразлично спросил:
С заводом-то как, решил?
Я, Петр Фаддеич, начал Овсов, много думал вчера, да и раньше Василий Ильич замолк, поскреб стол ногтем.
Ну и что же? Петр, навалясь на стол грудью, пристально посмотрел на Овсова.
Не могу, нет моего согласия, Василий Ильич сразу почувствовал, как тяжело было это сказать и как легко стало, когда он уже сказал, только на какой-то миг стыд уколол уши. Но он, осмелев, договорил:
Я не затем сюда ехал, то есть я ехал в колхоз, а не на производство, то есть хотел работать в поле Вы, Петр Фаддеич, должны понять меня.
Не понимаю, Василий Ильич, не понимаю, искренне признался председатель.
Я хочу быть рядовым колхозником.
Ну хорошо, завод не хочешь; а если мы тебя в кузницу пошлем?
Нет-нет, запротестовал Овсов, только рядовым.
Да каким же рядовым ты хочешь быть? воскликнул Петр и, вскочив, подошел к Овсову. Василий Ильич, ну что такое рядовой колхозник, что он делает?
Да мало ли в колхозе разных работ: косить, хлеб убирать, сено вязать, риги топить начал перечислять Овсов.
Эх, Василий Ильич, Василий Ильич, остановил его Петр, «риги топить»! Да у нас ни одной риги не осталось. А колхозники уже и снопы вязать разучились. Все делают машины: сеют и убирают
Вот из-за этих машин колхозники и сидят на граммах.
А если бы машин не былотогда что?
Овсов не ответил.
Тогда бы, Василий Ильич, продолжал Петр, мы и граммов не получали. Только зерновых у нас двести гектаров. Не уберет комбайнвсе сгниет на корню.
Василий Ильич, не слушая, смотрел в окно. По раме металась пчела Форточка была открыта, но пчела, добираясь до нее, поворачивала обратно, жужжала, билась о стекло. Василий Ильич подошел к окну, чтобы выпустить пчелу.
Гвоздями рама забита, пояснил Петр, когда Овсов попытался открыть окно.
Надо бы починить, заметил Василий Ильич и почувствовал, что сказал это совершенно зря.
Он стоял у окна и с тоской думал, что сейчас председатель опять станет убеждать его.
«А ведь я могу сторожем быть или коней пасти. Ночь пропас и весь день дома». Василий Ильич вспомнил, как жаловался старик Кожин, что кони шляются без надзора. Должность конного пастуха представилась ему настолько желанной, что он первым заговорил.
Конюх тоже нужен, согласился Петр, только не этого я от тебя хотел, Василий Ильич.
Идя домой, Овсов размышлял: «Нелегко председателю, ох как нелегко! А человек он хороший. Разрешил еще недельку отдохнуть, привести хозяйство в порядок. Корову обещал». Он вспомнил, как Трофимов, схватив его за руку, воскликнул: «Ты знаешь, Овсов, как я хочу наладить дело! Становись на мое место, председателем, я тебе изо всех сил помогать буду».
Василий Ильич добродушно рассмеялся:
Председателем Эх, чудак Пека
Глава восьмаяО воспитании и еще кое о чем
До сенокоса Петр с грехом пополам сколотил ремонтную бригаду во главе с Копыловым. В нее вошли: Абарин, Афанасий Воронин, а потом Журка. Абарин после разжалования заткнул топор за пояс и отправился, как здесь говорят, волчить. С год он болтался, сшибая случайные подряды, а потом неожиданно угодил под суд, по словам самого Лёхи«за чепуху»: в одном селе снял с забора сушившиеся брюки без разрешения хозяина. Лёху приговорили к исправительно-трудовым работам.
Афанасий Воронин вошел в бригаду, потому что так велел председатель. С малолетства он был приучен слушаться старших. Журка же после одного случая неожиданно притих.
Случилось это так.
С уходом Коня на строительство завода, Петр долго не мог найти ему замену. С кем бы он ни говорил, ответ был один и тот же: «Хлопотно, не смогу Надо забросить свое хозяйство»
Как-то Петр встретился с Ульяной Котовой и, не подумав, предложил ей заведовать скотным двором. Ульяна покраснела и, теребя на груди кофточку, прошептала:
Я не против, как прикажете а потом, блеснув глазами, погрозила пальцем:Только, чур, помогать, председатель.
Петр сгоряча согласился, а позже горько каялся
Ульяна взялась за дело даже слишком рьяно. Она по пятам ходила за председателем, использовала любой предлог, чтобы поговорить с глазу на глаз. Утром она встречала Петра на дороге в поле; часами просиживала в правлении, дожидаясь, когда он останется один; вечером осаждала на дому. Она завела блокнотик с карандашом и чиркала в нем что-то, когда председатель давал указания. Но больше она смотрела на Петра туманными, влажными глазами, а слова, казалось, ловила ртом, и так жадно, что блокнот с карандашом то и дело падал на пол. Но как бы Ульяна ни старалась, ей не везло. Месячный запас отрубей был скормлен за неделю, два раза Еким привозил назад с маслозавода сквашенное молоко, а племенной жеребец, стоявший в конюшне на привязи, за одну ночь съел новые осиновые ясли. Все-таки настойчивости Ульяны даже Петр завидовал. Она замотала председателя с кормокухней, и он сам был вынужден искать печников, чтобы переложить там плиту. Взялись за это дело Журка и его дружок Генька Шмыров.