Почему этот князь сидит здесь, в Киеве? громогласно вопрошал он. Почему его семья княжит в других городах? Он остановился, дожидаясь, пока толпа не замолчит, желая услышать его ответ. Они сидят здесь на столе, потому что мы пригласили их предков прийти сюда и править нами. Он ударил посохом. Варяги пришли с севера, потому что мы, славяне, сами их сюда призвали!
Переписывание истории, которое длилось уже много поколений, устраивало обе стороны: скандинавовпотому что узаконивало их правление, поначалу захватническое и разбойничье, а славянпотому что тешило их гордость.
Зачем мы привели их на Русь? обвел купец горящим взглядом площадь, словно бросая вызов самим церквям: пусть, мол, попробуют опровергнуть его слова. Сражаться за нас. Защищать наши города. Вот зачем они здесь!
В этом была доля истины. Даже сейчас природа отношений между князьями и городами, которыми они правили, была неясной: князь защищал город, но не владел им и тем более не мог распоряжаться землей, которая до сих пор принадлежала свободным крестьянам или общинам. Всем было известно, что в Новгороде народное вече отвергало князей и никогда не позволяло своему избранному защитнику и его дружине владеть землей в городских пределах. Поэтому слова купца не показались Иванушке странными. Более того, он покраснел от гордости, услышав, что его отца и подобных его отцу людей именуют защитниками земли Русской.
Но они не защитили! оглушительно взревел купец. Не того мы от них ждали! Половцы грабят наши села и деревни, а князь и его воеводы сидят себе и горя не знают!
Так что же нам делать? закричали несколько голосов.
Выбрать нового воеводу! предложил один.
Выбрать нового князя! завопил другой.
Иванушка ахнул. Они же говорят о князе киевском! Однако эта мысль, казалось, пришлась толпе по вкусу.
Так кого же избрать? хором вопросило вече.
А сейчас великан-купец на своем помосте вновь пристукнул посохом.
Все наши беды из-за предательства, завопил он, когда Ярославичи нарушили клятву и бросили в темницу князя полоцкого! Он указал в сторону княжьего двора. Там заточен невинный князь полоцкий!
Ему не пришлось продолжать. Даже Иванушке было понятно, что многих в толпе тщательно подготовили к этому мгновению.
Князь полоцкий! взревела толпа. Хотим князя полоцкого!
Потом Иванушка не мог вспомнить, что именно последовало за этими призывами. Он только увидел, как спустя минуту толпа, словно управляемая единой железной волей, хлынула наверх, подхватив его с собой. У собора Святой Софии людская река разделилась на два рукава. Одна половина повернула налево, к приземистому кирпичному зданию возле собора, где томился странный князь с полузаросшим глазом. Остальные бросились по узкому мосту к терему князя.
Пора было возвращаться к родным. Он должен был предупредить их об опасности. Он попытался опередить толпу, кинувшуюся по мосту в детинец, но понял, что уже не успеет.
Впрочем, сначала он не догадывался, что не сможет вновь попасть в княжеский чертог. Но несколько минут спустя, когда толпа его вынесла на площадь перед высоким, защищенным прочными стенами зданием княжеского жилища, он осознал, что ему грозит. Слева возвышалась стена; справа широкие каменные ступени вели к большой дубовой двери, накрепко запертой. Окна располагались здесь на высоте примерно трех саженей над землей и были недосягаемы. Кирпичный терем прямо перед ним представлял собой несколько башен с бойницами, расположенными на разной высоте над головами толпы. Две двери внизу были заперты и закрыты на засов. Даже если ему удалось бы пробиться сквозь толпу, он не смог бы попасть внутрь.
Толпа осыпала князя и его приближенных проклятиями:
Предатели! Трусы! Чтоб вас половцы поели!
Однако высокая красная стена дворца, казалось, взирала на мятежников с полнейшим безразличием.
Прошло несколько минут. Где-то поблизости загудел колокол, созывая монахов на молитву. Иванушка взглянул налево, где на краю площади поблескивали золотые купола старинной Десятинной церкви. Однако толпа умолкла лишь на миг, а потом снова принялась кричать.
Иванушка заметил, как высоко-высоко, в маленьком окошечке, появилось большое раскрасневшееся лицо, и узнал в человеке, уставившемся на беснующуюся внизу толпу, самого Изяслава, князя киевского. Толпа тоже увидела его. Она яростно взревела и бросилась к стенам дворца. Лицо исчезло.
Только сейчас Иванушку осенило, что если бунтовщики догадаются, что он сын одного из Изяславовых бояр, то ему несдобровать. «Я должен пробраться внутрь», подумал он. Попасть в княжий терем можно было только еще одним путем: по двору, располагавшемуся позади здания. Это означало, что придется обойти несколько строений по боковой улице, а оттуда добираться до ворот. Он повернулся и стал протискиваться сквозь толпу назад, но это оказалось нелегко. Густая толпа, казалось, колыхалась из стороны в сторону, почти сбивая его с ног всякий раз, когда он пытался протиснуться сквозь нее, и за несколько минут он продвинулся всего на десяток шагов.
Он не успел еще достаточно приблизиться к выходу с площади, как по толпе прокатился ропот, постепенно переросший в многоголосый шум, а затем и в неистовый рев: «Сбежали! Их там нет!»
С изумлением смотрел он, как человек, которому удалось по спинам товарищей вскарабкаться в одно из окон, исчез из глаз. Спустя три минуты одна из дверей распахнуласьи толпа, не встречая сопротивления, хлынула внутрь.
Князь и его дружина ушли из города. Вероятно, они спаслись бегством по тому самому двору, откуда он надеялся попасть в здание. Иван молча стоял и смотрел, на миг словно лишившись чувств и окаменев. Выходит, что его семья тоже бежала. А его бросила на произвол судьбы!
Теперь толпа пробивалась вперед, стремясь ворваться в пустое здание. В окнах, высоко над площадью, стали появляться люди. Внезапно он различил блеск золота. Кто-то бросил драгоценный кубок вниз другу в толпе, а вот за кубком последовала соболья шуба, и он с ужасом осознал, что мятежники грабят княжеский терем!
Иванушка повернул назад. Он не знал, что делать, но понимал: нужно как можно скорее убираться с площади. Может быть, он каким-то чудом сумеет разыскать своих родных в лесах к югу от города. Когда толпа устремилась вперед, в терем, он с трудом добрался до какой-то маленькой боковой калитки и нырнул в нее. И тотчас же оказался на полупустой улице.
Иван! Иван Игоревич! позвал кто-то. Он обернулся. К нему бежал один из слуг его отца. Отец твой послал тебя искать. Пойдем!
Никогда в жизни не был Иванушка так рад кого-то видеть.
Мы можем поехать к нему? с надеждой спросил Иванушка.
Об этом и думать нечего. Они все бежали, все. А дороги перекрыты.
И тут, словно в подтверждение его слов, на улицу выбежали несколько человек. «Князь полоцкий освобожден! кричал они. Вот он едет!» И действительно, в конце улицы Иванушка увидел с десяток всадников, легким галопом скачущих по направлению к ним, а среди верховых безошибочно различил самого́ ужасного оборотня.
Он был выше среднего роста и ехал верхом на вороном скакуне. Трудно было сказать, во что именно он одет, так как фигуру его скрывал широкий бурый, довольно грязный плащ. Лицо у него было крупное, с весьма широкими скулами, а вся его осанка свидетельствовала о сдержанной силе, заключенной в его теле. Однако Иванушка не мог отвести взгляд от его взгляда.
Один глаз его действительно был прикрыт складкой кожи, но это не уродовало его так, как ожидал Иванушка. Он не был отталкивающе страшенкак бывают страшны изуродованные огнем или раз навсегда скованные уродливой судорогой, напротив, одна половина его лица казалась странно неподвижной, на ней застыло отрешенное выражение, какое иногда бывает свойственно слепым. Но зато другая половина была исполнена жизни, ума, свидетельствовала о честолюбивых устремлениях, а от взора его пронзительно-голубого глаза, чудилось, ничто не в силах укрыться.
Это было лицо одновременно прекрасное и трагическое. А взгляд здорового глаза, внезапно понял Иванушка, был прикован не к кому-нибудь, а к нему.
Сюда, быстрее! настойчиво тянул его отцовский слуга в какой-то боковой проход. Нельзя, чтобы они тебя узнали.
Иванушка не стал сопротивляться, и слуга утащил его с улицы. Прогрохотали копыта, полуслепой князь и его свита проскакали мимо. А когда оборотень уже удалился, Иванушку охватило странное чувство, будто князь, подобно какому-то сказочному существу, наделенному волшебной силой, заметил и узнал его.
Куда мы идем? спросил он.
Увидишь.
С этими словами слуга торопливо повел его на Подол.
Дом Жидовина Хазара, хотя и не столь большой, как терем Игоря, был прочным деревянным строением в два этажа, с двускатной деревянной крышей, двумя просторными горницами с окнами, выходящими на улицу, и задним двором. Он стоял прямо у Жидовских ворот, под стеной возведенного Ярославом города. «Надо затаиться на несколько дней, объяснил Иванушке слуга, потом смута уляжется, и мы незаметно вывезем тебя отсюда».
Небольшие отряды мятежников уже прочесывали город в поисках семей бежавших дружинников.
А что они со мной сделают, если найдут? спросил Иванушка.
Посадят в поруб.
Только и всего?
Слуга посмотрел на него как-то странно.
Лучше не попадай в темницу, медленно произнес он. Как попадешь в острог, тут тебе и Он махнул рукой, словно бросая ключ в колодец. Но не тревожься пока, добавил он уже бодрее. Жидовин о тебе позаботится. И с этими словами был таков.
Иванушке пришлась по нраву жизнь у Хазара и его семьи. Жена Хазара была темноволосая, полная женщина, почти столь же массивная, как ее супруг. У них было четверо детей, все младше Иванушки, и он проводил большую часть дня, играя с ними в стенах дома. «Тебе пока лучше на улице не показываться, как бы чего не вышло», предостерег его Хазар.
Иногда Иванушка рассказывал им сказки. А однажды, к немалому веселью Хазара, его дети помогли Иванушке прочитать фрагмент Ветхого Завета на древнееврейском, а Иванушка притворился, будто его переводит, ведь по-славянски он знал этот отрывок наизусть.
Перелом наступил на третий день. Все внезапно изменилось ранним утром, когда Жидовин прибежал домой и объявил своему семейству:
Князь киевский бежал в Польшу просить короля о помощи.
Иванушка посмотрел на него с удивлением:
Значит, мой отец отправился в Польшу вместе с ним?
Думаю, да.
Иванушка приумолк. Польша находилась далеко на западе. Неужели его родные переселятся в эти чужие страны? Неожиданно он остро ощутил свое одиночество.
Уж не нападут ли на нас поляки? с беспокойством спросила жена Жидовина.
Может быть, недовольно поморщился Хазар. Ты же знаешь, польский король и князь Изяславродичи. Тут он перевел взгляд на Иванушку. Есть и еще кое-что. Прошел слух, будто кто-то в Хазарской слободе прячет дитя одного из дружинников. А на случай, если придется драться с Изяславом и поляками, он сделал многозначительную паузу, они ищут заложников. Сейчас обыскивают детинец.
Воцарилась напряженная тишина. Иванушка почувствовал, что все взоры обратились к нему. Понятно, что его присутствие с каждым днем тяготило их все больше и больше. Он побледнел и, неловко, смущенно взглянув на чувственное, полное лицо жены Хазара, тотчас же понял, что, если он будет представлять угрозу благополучию ее семьи, она без колебаний выдаст его.
Однако именно жена Жидовина, помолчав, медленно промолвила:
Он не похож на хазара, но мы что-нибудь придумаем.
Потом она посмотрела на Иванушку и негромко засмеялась.
Потому-то и случилось, что к вечеру того же дня в семье Хазара появился новый родич.
Волосы его, тщательно окрашенные, были черны. Особыми травами кожу его сделали более смуглой. Надели на него черный кафтан и маленькую турецкую ермолку. С помощью Жидовина и его жены он даже научился кое-как произносить несколько слов по-турецки.
Если спросят, он ваш двоюродный брат из Тмутаракани, наставляла остальных детей мать.
А на следующий день стражники князя-оборотня, войдя в дом и лицом к лицу встретившись с женой Хазара, увидели среди других хазарских детей этого тихого, серьезного мальчика.
Говорят, один из Игоревичей остался в Киеве, объявили они, а твой муж ведет дела с Игорем.
Мой муж со многими ведет дела.
Мы обыщем дом, тоном, не допускающим возражений, повелел десятник, возглавляющий этот маленький отряд.
На здоровье.
Пока подчиненные осматривали дом, десятник пребывал в горнице с женой Жидовина.
Кто это? внезапно спросил он, указывая на Иванушку.
Племянник мой из Тмутаракани, спокойно пояснила она.
Десятник уставился на мальчика.
Давид, иди сюда, приказала она по-турецки.
Но когда Иванушка встал с места, стражник нетерпеливо отвернулся.
Хватит, оставь! раздраженно бросил он.
С тем они и ушли.
Так в 1068 году Иванушка ждал, как решится его судьба в полном опасностей, ненадежном мире.
1071
Шла весна, и в маленьком сельце Русское царила тишина.
Речка Русь вышла из берегов, и невозможно было понять, где ниже жилых строений начинается болото и где кончается поле.
На восточном берегу всего-то и было в деревеньке что две коротенькие немощеные улочки да третья, подлиннее, пересекающая их под прямым углом. Избы были выстроены из дерева, глины и лозняка в разных соотношениях. Одни были покрыты торфом, другиесоломой. Сбившиеся в стайку избы эти окружал частокол, впрочем, судя по виду, предназначенный не столько для того, чтобы защититься от серьезного врага, сколько для того, чтобы не выпустить наружу скот. К северу от деревни виднелся сад, в котором росли вишни и яблони.
Чуть южнее деревни, на участке, где паводок покрыл землю неглубоко, над водой виднелись тоненькие колышки. Там, на клочке земли, обильно затопляемом каждую весну, выращивали овощи. В должное время там взойдут капуста, горох, лук и репа. Растили на огороде и чеснок, а ближе к осени снимали урожай тыквы.
Однако на западном, поросшем лесом речном берегу, что был повыше, недавно появилось что-то новое. Там, где берег достигал своей предельной высоты, поднимаясь над рекой саженей на пять, его дополнительно повысили, насыпав земляной вал, а сверху водрузив еще прочную дубовую стену. Это сооружение возвели за полвека до описываемых событий. В стенах его, кроме нескольких длинных, низких бараков для размещения войска и конюшен, построили еще два больших склада для надобностей купцов и маленькую деревянную церковь. Это была крепость. Как и бо́льшая часть окрестных земель, она принадлежала князю переяславльскому.
Сельцо было примечательно еще кое-чем. Саженях в двадцати пяти от въезда в деревню, на приветной возвышенности, откуда открывался вид на реку, располагалось кладбище. Рядом с погостом возвышались два каменных столба высотой в три с лишним сажени, украшенные резными навершиями в форме высоких скругленных шапок с широкой меховой оторочкой. То были идолы, представляющие двух главных богов деревни: Велеса, скотьего бога, и Перуна-громовника, ибо, несмотря на все усилия княжеских священников, многие деревни вроде Русского продолжали втайне исповедовать язычество. Даже у деревенского старейшины было две жены.
Как раз мимо кладбища этим ясным весенним вечером и брел одинокий путник, погруженный в нерадостные мысли.
Тот, кто ни разу не видел его за последние три года, не смог бы узнать Иванушку. Он вырос, догнав своего старшего брата Святополка, но исхудал и побледнел. Под глазами у него залегли темные тени, вид был измученный и изможденный.
Однако перемены ощущались не только в его облике, в нем произошел и более разительный перелом. Странно, непоправимо изменилась и его прежняя радостная и чистая душа. И низко опущенная голова, и потупленный долу взор, и нарочито небрежная походка человека, которому безразлично, куда он идет, все это словно говорило: «Мне все равно, что вы обо мне думаете; что мне до вас!» Однако тот же безмолвный голос шептал в его душе: «Но и вам до меня ни дела, ни жалости».
Последние три года все шло наперекосяк.
Вначале одно важное событие вселило в него надежду. Он прождал почти месяц в Киеве, потом Жидовину удалось тайком переправить его к родным в Польшу, и тут он узнал, что его отец, не в силах более выносить трусость и предательство князя киевского, воспользовался своим правом переходить к другому повелителю и вступил в дружину младшего брата князя киевского, Всеволода, который правил южным приграничным городом Переяславлем.