Начальника Президентской Канцелярии всегда поражало неуемное преклонение перед Клаузевицем, в котором сержанту виделся изобретатель той самой «тотальной войны», что кочует по страницам научно-фантастических романов: раскаленные адские машины, сравнивающие с землей вражеский город; подъемные краны, подхватывающие каменные дома и обрушивающие их с огромной высоты на сопротивляющихся; огнеметы с разверстой и глубокой, как туннель, пастью; танки, вмещающие сразу триста солдат словом, «тотальная война», о теоретике сержант Крыса знал лишь со слов другого сержанта, а тот, в свою очередь, почерпнул сведения о ней от капрала, состоявшего при неком лейтенанте, у которого был собственный трехтомник «О войне» и «Битва при Ватерлоо» и которому нравилось размышлять вслух о теоретических положениях Клаузевица. «Да Этот Кляузниц мог бы переплюнуть и Бунапарта!» говорил сержант Крыса, подсовывая салат своей любимице Клеопатре. Начальник Канцелярии нередко задавался вопросом: откуда такое неистребимое желание истребительной войны у сержанта Крысы, мягкого и простодушного человека, который в положенные дни причащался, который мог лить слезы при виде заболевшей черепахи и тратил чуть ли не все свое жалованье на оловянных солдатиков, чтобы потом раздарить их уличным мальчишкам, а если взять литературу, то здесь ему было ниспослано счастье любить одну-единственную книгу «Граф Монте-Кристо». Он читал и перечитывал эту несравненную и незаменимую книгу сотни раз, и тем не менее подвиги графа Монте-Кристо по-прежнему утоляли его собственную жажду красоты, любви, приключений, по-прежнему тешили его тайные мечты о власти. Словом, давали ему, маленькому человеку, простому сержанту, все, что другие могли отыскать лишь в писаниях Эпиктета, Боэция или Марка Аврелия. Но так или иначе, сержант Крыса буквально бредил тотальной войной, массовыми убийствами, истреблением целых народов. Он страшно досадовал, что Пограничный Конфликт, возникший между его страной и страной соседней, по сути дела, граница была чисто теоретической, ибо давно затерялась в девственной сельве и четкость ее линии сохранилась разве что на школьных географических картах, будет разрешен мирным путем. «Напустить бы на них что-нибудь пострашнее!» думал он, и перед его расширенными глазами неслись грозные машины, которые покоряли межпланетные пространства в комиксах, заполнявших воскресные приложения местных газет.
Начальник Президентской Канцелярии вошел в свой кабинет, обставленный в помпейском стиле; письменный стол венчала внушительная чернильница с наполеоновским орлом на крышке, а рядом с ней белела стопка бумаг, к счастью несложных, не требующих особых размышлений. Покончив с этими бумагами, он в ожидании обеда, который ему обычно приносил все тот же сержант Крыса, решил пройтись по просторным и пустынным залам дворца, наслаждаясь тем, что вокруг нет ни стражи, ни прислуги словом, нет ни единой живой души. Большой зал в стиле Людовика XV белый с позолотой рояль, купленные по случаю гобелены примыкал к президентским апартаментам, обставленным в стиле Эскориала, которые вели в библиотеку, где стояли бесконечные и никем не потревоженные Моммзены, Мишле, Гизо, Чезаре Канту, Дюрюи. Дальше шли покои, предназначенные для супруги Президента, если таковая имелась, все сплошь «модерн»: наяды, обрамляющие зеркала, рисунки в стиле Альфонса Мухи или скорее Бёрдсли, печальные Пьеро, поющие при луне серенаду, которые украшали ширму, прикрывавшую умывальник и скандально знаменитое биде, возбудившее лет сорок тому назад всяческие толки главным образом потому, что его, соблюдая строжайшую секретность, везли из Франции. Зал Аудиенций и Вручения Верительных грамот отдавал средневековьем: ореховые консоли, воинские доспехи на стенах, расшитый балдахин над президентским креслом. На одном из гобеленов изображен Людовик Святой, вершащий правосудие под сенью дуба
Когда обед был подан, Начальник Президентской Канцелярии вошел в столовую, где среди сумятицы картин с кентаврами и вакханками, созданными в начале века кистью одного из подающих надежды учеников Парижской школы изящных искусств, выделялся натюрморт с бутылкой «Вдовы Клико» (марка шампанского была выписана с особым тщанием), из которой в виде пены вылетал целый сонм ангелов и херувимов. Начальник Президентской Канцелярии уселся за стоя на кресло самого Сеньора Президента. Что и говорить, попадая во дворец Мирамонтес по воскресеньям, он чувствовал себя почти Президентом. Однажды он даже повязал через плечо президентскую ленту, чтобы ощутить всю полноту власти. «Слышали, о чем говорят в городе? Генерал Мабильян поднял восстание. На улицах творится бог знает что. Теперь без тотальной войны не обойтись! Прикончить бы всех по ту сторону границы все зло от них!» Начальник Президентской Канцелярии, однако, безмолвствовал: он рассматривал маленькую книжку репродукций картин Пауля Клее, которую извлек из своего кармана. Начальник Президентской Канцелярия испытывал особую любовь к Паулю Клее.
II. Понедельник
Рано вставать. К этому нельзя привыкнуть! До чего назойливо повторяются одни и те же движения, одни и те же жесты! Сегодня, как и вчера, как и двадцать лет тому назад. А зеркало говорит, что я старею Теперь бриться. Одна за другой заученные гримасы. Те же неподатливые рытвинки, поросшие волосками. Теперь зубы Словом, настоящая стена, сложенная из привычных движений и жестов, которые общество вменило к обязанность всем и каждому, и тем паче Начальнику Президентской Канцелярии, стена между постелью к улицей, между человеком, лежащим в постели, и человеком, который должен выйти на улицу в приличном виде. Жизнь с самого первого дня диктует тебе необходимость менять оболочки, переходить, проскальзывать из одной в другую при помощи всяческих одежек и тканей, которые срастаются с твоим существом. На своем пути от пеленок до парадного костюма, в котором тебя похоронят, ты перебираешься из рубашки в рубашку, из сюртука в сюртук, пока, одетый посторонней рукой, не попадешь во власть похоронного бюро. В памяти остается темно-зеленая, пожелтевшая от времени тройка, ношеная-переношенная в годы нужды. Остается и синяя тройка английского сукна, ставшая свидетелем первых успехов на жизненном поприще. И еще костюм спортивного покроя, который ты надел, чтобы сделать предложение Соне. Ну, конечно, и тот серый, что ты снял в ее присутствии, когда она стояла уже совершенно голая и надкусывала персик. И еще те, другие, связанные с памятными датами, точно вино счастливых лет. С того дня, как человек открывает глаза, до того, как он их закрывает, да и после того, ему приходится играть роль зонтика, на котором меняют покрытия. И вот по этим покрытиям судят не о чем-нибудь, а об уме, социальном положении и достатке каждого человека. Ну, теперь пора! Пора идти во дворец Мирамонтес! Все восемнадцать пуговиц застегнуты, как положено: две на внутренних карманах, шесть на ширинке, три на пиджаке, семь на жилете Сегодня в девять утра заседание Совета Министров, на котором будет рассмотрено требование соседней страны о пересмотре границ. В двух шагах от дворца Мирамонтес я с удивлением замечаю то, что вряд ли может привлечь внимание непосвященного прохожего: сержант Крыса стоит в постовой будке при полном вооружении, с двумя патронными сумками. Чем-то явно взволнованы и солдаты дворцовой охраны, столпившиеся в вестибюле парадного входа, который виден с улицы Но вот на «ягуаре» подкатывает министр финансов. Перед ним с заученной любезностью распахивают двери, и, едва он входит внутрь, его грубо толкают в спину и берут под стражу. То же самое повторяется с министром общественных работ, прибывшим на «кадиллаке». И с министром здравоохранения. И с министром внутренних дел, и с министром коммуникаций. Сержант Крыса тебя увидел. Он идет тебе навстречу. «Входите, входите, доктор! Ведь сегодня заседание Совета!» На твое плечо опускается слишком тяжелая рука. «Да, да, отвечаешь ты, но мне надо купить сигареты в киоске». «Я вам куплю!» «Сержант, говоришь ты властным и твердым голосом, который приводит Крысу в смущение, ни при каких обстоятельствах солдат не может оставить свой пост! Почитайте еще раз Клаузевица! Похоже, что вы не слишком внимательно его читали!» Сержант замер, смешался, но секундой позже Начальник Президентской Канцелярии, направившийся за сигаретами к киоску, почувствовал его тяжелый провожающий взгляд и услышал предостерегающий стук новенького маузера. Ты успеваешь подумать, что в баре рядом с киоском нет выхода на другую улицу. «Мне пачку «Честерфилда». Крыса не сводит с тебя глаз. Надо выиграть время, не торопись и как можно естественнее веди себя под стерегущим взглядом сержанта. «Стакан содовой, пожалуйста». Содовая как лед! Но ты: «Добавьте, пожалуйста, немного льда: такой теплой я не выношу» Строчки свежих газет: «Авиация перешла на сторону генерала Мабильяна!» «Гарнизон Президентского дворца тоже», говоришь себе мысленно. «Еще один стакан!» В этот момент в вестибюле дворца начинается страшное волнение: к парадному входу прибыл Президент Республики, он же Председатель Совета Министров. Сержант Крыса, возбужденный предвкушением важной добычи, покидает постовую будку и бежит к дворцу. Слышатся выстрелы безуспешная попытка сопротивления со стороны Президента, но об этом ты узнаешь гораздо позже. А пока, воспользовавшись возможностью выскользнуть из бара, ты пускаешься почти бегом к зданию «Нейшнл сити бэнк оф Нью-Йорк», где уже полным-полно людей, ничего не подозревающих о том, что происходит в пятидесяти метрах от банка. Ты сворачиваешь за угол и оказываешься на улице, ведущей к старому кварталу, где у тебя нет ни одной знакомой семьи. Единственный выход просить политического убежища в каком-нибудь из латиноамериканских посольств. На память тут же приходит мексиканское роскошное, с большим садом, где цветут алые фламбояны, или венесуэльское с его великолепной библиотекой и с медовыми булочками, которые подают на завтрак. Или, наконец, бразильское с прекрасным бассейном. Но сейчас до них не добраться! И как назло, ты вышел на улицу с двумя песо в кармане. Твой собственный дом в каких-то ста метрах от дворца Мирамонтес, но ты знаешь, что очень скоро войска генерала Мабильяна займут все улицы, прилегающие к латиноамериканским посольствам, чтобы никто не успел попросить политического убежища. Завернув за угол у церкви Девы-Чудотворицы, ты останавливаешься перед скромным в три этажа зданием, на балконе которого развевается государственный флаг одной из латиноамериканских стран. На белой полосе флага изображен герб: две пантеры, мирно лежащие, но готовые к прыжку, вдоль катетов золоченого треугольника, а в его центре две руки: индейской женщины и испанки (это там, где испанка никогда не заговорит с индейцами!), разрывающие цепи угнетения. Слева от посольства красуется магазин скобяных товаров братьев Гомес. А напротив боковой фасад Торгового центра могущественной американской фирмы, разбросавшей свои филиалы по всему континенту. Сомнений нет! Ты входишь во двор. Поднимаешься по лестнице всего несколько ступенек и стучишь в дверь, на которой прибито объявление: «Прием посетителей с одиннадцати утра». Тебе открывает Сеньор Посол в утренней пижаме. «Разве вы не прочли нашего расписания?» Ты легонько отодвигаешь его в сторону и, войдя в холл, садишься в кресло, слишком ярко освещенное утренним солнцем. «Я здесь остаюсь!» На твоем лице расползается улыбка. «Я решительно ничего не понимаю О, Начальник Канцелярии! Простите, не узнал вас сразу Тут очень отсвечивают стекла!» «Генерал Мабильян поднял восстание в казармах. Все правительство арестовано. Мне удалось бежать, и я намерен получить политическое убежище в вашем посольстве в соответствии с благородными принципами, провозглашенными в Гаване на Панамериканской Конференции 1928 года».
Сеньор Посол вдруг багровеет и взрывается: «Но это невозможно, сеньор! Это совершенно невозможно! У нас бедная страна, маленькое посольство. Вам ли не знать, какое скудное жалованье получают послы некоторых латиноамериканских стран!» «Я буду располагать пятьюстами песо в месяц!» Ты одариваешь его улыбкой, и в этот момент за твоей спиной раздается женский голос: «У нас есть комната, вполне приличная для одного человека. Надо будет лишь убрать оттуда чемоданы». Ты оборачиваешься. Супруга Сеньора Посла красивая женщина в просторном кимоно, подаренном ей Супругой Японского Консула, протягивает тебе чашечку кофе. «Надеюсь, вы не будете слишком скучать в нашем стариковском обществе?»
Комендантский час, установленный с четырех часов вечера, будет сохранен на неопределенное время. В восемь генерал Мабильян, должно быть, обратится к народу с речью. Так и есть! В восемь генерал Мабильян обратился к народу с речью, в которой все было на своих местах: и «герои борьбы за независимость», и «вновь обретенная свобода», и «грядущая социальная справедливость», и «святое знамя родины», и, разумеется, армия «носительница самых славных традиций», и прочее в том же духе. Все, что произошло за истекший день, отвечало «великим чаяниям и стремлениям славных сынов Латинской Америки» и прочим вещам в том же стиле. Генерал довел до всеобщего сведения, что во вторник будет восстановлен порядок, но комендантский час не отменяется. Под занавес было объявлено, что новые власти незамедлительно приступят к осуществлению грандиозных планов строительству плотины Камбокара, моста на реке Косаль, который станет чудом инженерного искусства, Западной железной дороги и, наконец, автострады между Новой Кордовой и портом Карденас. «Ловкачи! вздохнешь ты. Еще не узаконили свою власть, а уже запустили руку в государственную казну! Сколько же они прикарманят на комиссионных от этих гвоздей, шурупов, рельс, шпал, телеграфных столбов и т. д. и т. п. словом, от всего, что означено словами «Западная железная дорога». Это без учета доходов от подвижного состава, от мостов и железнодорожных станций! Ну а что касается автострады, то тут игра еще проще и без всякого риска. Восемь метров ширины по одобренному предварительному проекту и семь метров шестьдесят сантиметров в тот час, когда по автостраде проедет первая машина. Вообразите теперь, какую кругленькую сумму дадут все четыреста километров»
Ночью в городе слышались выстрелы. «Черт-те что! сказал Сеньор Посол. В Латинской Америке победу почему-то всегда одерживают заговорщики». «Только вот много убитых, говоришь ты, и среди них не найти ни членов «Кантри клаб», ни жителей богатых кварталов. Клиентами латиноамериканских арсеналов всегда были бедняки».
III. Другой понедельник (любой понедельник)
Мне скучно! Скучно! Скучно! Да и все вокруг меня усиливает ощущение неодолимой скуки. Дело не столько в том, что я сижу взаперти, что мне нельзя высунуть нос на улицу, пойти, скажем, в кино, которое в двух шагах от меня (у дверей посольства постоянно торчат два вооруженных солдата), что мой habitat ограничен этой узкой комнатой с узкой кроватью, с ящиком из-под сухих супов марки «Кэмпбелл» вместо ночного столика, над которым с одной стороны красуется календарь «Дженерал электрик» (Большой каньон реки Колорадо, Скалистые горы, Золотые ворота, ловля форели), а с другой календарь фирмы грамзаписи, от которого остались листки с портретами Ванды Ландовски, Ола Джонсона, Элизабет Шварцкопф, Луи Армстронга, Давида Ойстраха и Арта Татума. Куда хуже все то, что окружает мое убежище. Отвесная стена церкви Девы-Чудотворицы возносится абсолютной вертикалью над самым окном нашей столовой. Этот созданный природой и архитекторами рупор чистая готика 1910 года захлестывает меня латынью церковной службы. Я даже выучил наизусть слова антифона из вечерней мессы:
«Dum esset Rex accubitu suo,
nardus mea dedit odorem suavitatis».
И вся эта нескончаемая череда дней и ночей моего заточения постепенно стирала в моем сознании понятие Времени. Я рассматриваю и рассматриваю витрину магазина скобяных товаров братьев Гомес («Основан в 1912 году» гласит надпись на фасаде), и меня поражает дремучая древность выставленных там вещей. Ведь вся эволюция человеческого труда от доисторических времен до электрической лампочки представлена в этой витрине разнообразными предметами, разноликой утварью, которую предлагает покупателям магазин братьев Гомес, веревки, канаты, рыболовные сети, тетива Одиссея, весы и безмены, уводящие в те далекие времена, когда человек перестал продавать свой товар поштучно или на глаз и начал продавать на вес, породнив тем самым торговлю с судом и судьями. Каменные ступки, похожие на те, что были у самых древних обитателей страны, наковальни поменьше и побольше, напоминающие о стольких вещах сразу, котлы шабаша, так называемые испанские гвозди, квадратные, в пол-ладони длиной, точно такие, какие пронзили тело Христа, и еще лопаты, охотно раскупаемые местными крестьянами, этакие тяжеленные заступы с толстыми рукоятками, схожие с теми, что держат в руках земледельцы, изображенные на буколических миниатюрах средневековых Часословов. Начальник Президентской Канцелярии, досадуя и мрачнея, переходил к окну напротив, которое почти упиралось в витрину с игрушками Американского торгового центра. И там символом неизменности и постоянства красовался похожий только на самого себя Утенок Дональд, который одерживал верх над всеми молитвами, всем архаизмом современной утвари магазина скобяных товаров. Этот очеловеченный утенок из папье-маше с оранжевыми лапками, стоявший в углу витрины, властвовал и над особым миром детской железной дороги, над миром шкафчиков с восковыми фруктами, ковбойских пистолетов, зачехленных ружей, детских стульчиков. Утенок Дональд всегда был на своем месте, хотя его продавали раз пятнадцать на день. Ведь дети хотели только «этого», только с витрины, и чья-то женская рука каждый раз извлекала его оттуда за оранжевые лапки, а чуть погодя появлялся новый утенок, точно такой же и на том же месте. И это непрерывное замещение одной формы другой себе подобной, неизменной, водруженной на том же самом пьедестале наводило меня на мысли о Вечности. А что, если вот так же какая-то Верховная Сила, стоящая на страже неизбывности Бога, замещала его время от времени таким же, но другим? Божья Мать? Матерь богов? (Разве Гёте не сказал что-то на этот счет?) И в минуты смены, когда Трон Господень оставался незанятым, случались катастрофы на железных дорогах, разбивались самолеты, уходили на дно трансатлантические пароходы, разгорались войны, вспыхивали эпидемии. Только одна такая гипотеза не оставляла камня на камне от мерзкой ереси Марциона, согласно которой плохой мир мог быть сотворен только плохим богом. Утенок Дональд заставлял меня задумываться над софизмом Зенона Элейского о полете стрелы: всегда неподвижный, подобный только самому себе, утенок прочерчивал стремительную траекторию стрелы, обновляемую раз пятнадцать-двадцать на день, и эта траектория уводила его во все концы города. Утенок Дональд стал для меня еще одной приметой безвременья, вкупе с электрическим детским поездом, который денно и нощно совершал свой нескончаемый круговой путь по трем метрам игрушечных рельсов, где на каждом повороте непременно зажигался красный огонек. «Сегодня пятница?» спрашиваю я у Супруги Посла. «Понедельник, мой друг, понедельник» В довершение ко всему я не читал газет. Мне слишком хорошо известно, что такое генерал Мабильян и состоящие при нем вояки. Я вижу его лицо, когда он спрашивает у адъютанта: «Ну а как насчет тех европейских женщин элегантных, изысканных и чтобы умели поддержать разговор?» «Я уже все выяснил, генерал! Их поможет нам разыскать одна сводня по имени Ипполита, которая живет возле парка Тадео». «Нам бы надо приспособить домик в пригороде, лейтенант!» «Слушаюсь, генерал!» Я обернулся к окну, чтобы взглянуть на Утенка Дональда Восемнадцатого, которого очень скоро заменил Утенок Дональд Девятнадцатый.
IV. Понедельник, который может быть вторником
Сеньор Посол был раздражен, озадачен, обеспокоен тем, что решение Пограничного Конфликта становилось с каждым днем все менее возможным: стараясь отвлечь общественное мнение от кровавых последствий военного мятежа по ночам все еще раздавались глухие выстрелы, генерал Мабильян разжигал патриотические чувства народа, чтобы убедить его в неизбежности войны с Соседней Страной. По радио и телевидению ежедневно и ежечасно повторялся весь привычный набор призывов: «Вы, дети героев, которые», «Пусть наши границы станут славным полем битвы», «Честь и хвала тем, кто окажется достойным», «Нет более прекрасной смерти, чем та» и т. д. и т. п. Чтобы окончательно повлиять на воображение столичных жителей, среди которых у генерала Мабильяна было немало тайных противников, он объявил, что такого-то (бывшему Начальнику Президентской Канцелярии так и не случилось выяснить точную дату) в городе будут проведены Военные учения по противовоздушной обороне. Каждый житель столицы получил напечатанное в типографии руководство с надлежащими указаниями относительно мер предосторожности, какие должны быть предприняты «от случайных попаданий».