Как же так? улыбаясь, спросил Сосов у Городнищего. Читаешь такую книгу и куришь?
Городнищев убрал книгу от глаз, заулыбался и стал гладить свою стриженую голову, но ничего не сказал.
Или ты ещё не принял господа в сердце своё? всё так же улыбался Сосов.
Да, нет, почему? ответил Городнищев.
А как же так вышло? Такая книга и такая привычка.
Да Книга книг.
Зато ты с ближним делишься, сказал Сосов, имея в виду завтрак.
Да, видишь, стараюсь, как могу.
Но не всё ещё получается?
Типо того. На самом деле давно хочу бросить, глядя серьёзно в пол, сказал Городнищев. Он вообще особо не смотрел в глаза своему собеседнику. Сосов же действовал с точностью наоборот.
Будет реальная мотивациябросишь.
А ты бросил? спросил Городнищев.
Хер его знает. Может да, может нет. Вот 4 месяца не курю уже. А до этого бывало и полгода сигареты в руки не брал. Но надеюсь на этот раз всё серьёзно.
И какая у тебя мотивация?
Я всё понял, улыбнулся Сосов и поймал растерянный взгляд Городнищева.
В смысле? спросил Городнищев, соскочив с глаз Сосова на Новый Завет.
В прямом. Вот ты знаешь, что курение это вредно? Это тратит твоё здоровье, время, деньги. Это мусор на тротуаре, вонючие руки и запах изо рта. Ты знал это?
Ну да, усмехнулся солдат и снова стал натирать свою бритую голову.
Тогда не понимаю, что тебе мешает бросить. Нет, понимаю, конечно. Я ведь и сам неоднократно начинал заново. Потому что переставал верить во всё это. Думал: «Да ладно, 60 ли, 70 ли, 80 лет жить. Какая разница? Да и деньги надо на что-то тратить. Ведь сигаретыэто приятная мелочь. То, что скрашивает безделье и помогает начать разговор, завести новых друзей. Это, честно говоря, единственный положительный аспект курениякоммуникативный. Но смотри, о чудо! я смог заговорить с тобой и без сигареты. Просто очень сложно принять весь вред курения, принять веру в него. Ты можешь знать, но не верить. Или верить, но не знать. Первое всегда ищет причины к отрицанию, а второе к подтверждению. Короче, не кури. Просто не делай этого.
Не просто это.
Да, я знаю, но это способ доказать свою внутреннюю силу. Вряд ли ты себя за слабака принимаешь.
То есть если я курю, то яслабак?
Не, не совсем. Если ты куришь и хочешь бросить, но всё никак не получаетсято ты слабак, тряпка. А если ты куришь и даже не планируешь бросить это своё утешительное занятиевсё чётко, всё бьёт, намерения и действия совпадают, тымужик.
Городнищев не знал, что сказать, и просто посмеялся в ответ. Их дискуссию прервал Алиев, прыгнувший через спинку дивана и упавший на пол с хрюкающим смешком. Потом резко вскочил и так же резко улыбку сменил на хмурость.
Что смотришь? наехал он на Городнищева.
Ничего.
Если что-то не нравится, можем отойти поговорить, продолжал Алиев.
Да нет, всё нормально, сказал Городнищев, вставая, и трусливой походкой сбежал с поля боя.
А ты что? наехал Алиев уже на Сосова.
А я читаю.
В книгу тогда и смотри.
А я читаю тебя.
Чо?
Простые предложения, глагольная рифма, масса грамматических ошибок, жаргонизмы и выдуманные слова.
Ебанутый?
Нет, яСосов. Твой сосед.
Как? Сосов? засмеялся Алиев. Откуда ты?
С Ульяновска.
Далеко от сюда?
Не очень.
Тяжеловато, наверное, с такой фамилией?
Обычно.
Ну-ну. Чего читаешь?
Херню всякую.
Интересно?
Не знаю, мало ещё прочитал.
Расскажешь тогда потом, сказал Алиев и, перепрыгнув через диван обратно, исчез за дверью палаты, откуда через мгновение раздался скрип и треск койки от падения на неё молодого, энергичного тела.
Сосову совсем не хотелось с кем-то знакомиться и общаться. Ему было конечно приятно провести время за короткой беседой с Городнищевым, но он не хотел вступать ни с кем в приятельски-дружеские отношения. Так как в таком случае он бы сам на себя возложил ответственность за этого человека. В том плане, что друзьям ведь надо помогать и защищать их, а этого он делать не планировал, как и вступать в конфликт со своей совестью. Поэтому ещё с начала службы он дал себе установкудержаться от людей на расстоянии и не давать в обиду себя, а остальные пускай справляются сами в меру своих сил. Он, конечно, понимал, что такая жизненная позиция не очень красивая и правильная в его же понимании, но закрывал на это глаза и не рассуждал на тему соответствия своих взглядов на жизнь и своего поведения.
Затем был обед, в результате которого Сосов стал счастливым обладателем четырёх яблок. И в тихий час он лежал, читая книгу и жуя эти румяные шарообразные фрукты. Алиев зашёл в палату и как всегда:
Напердели здесь, ублюдки, воняет, посмотрел на Сосова и добавил. Ещё и ты здесь со своими яблоками.
Тебе не нравится запах яблок? спросил Сосов.
Какой-то он, Алиев подбирал слова. Неестественный. Может это из-за того что они были в твоей ротовой полости.
В конце этой фразу в его глазах отчётливо блеснуло признания себя дегенератом, но сразу же вслед за ней он прыгнул на свою койку.
До ужина Сосов читал книгу в палате. Вокруг что-то происходило, абсолютно серое и не интересное, по мнению Сосова, но не по мнению принимающих в этом участие. Максимов и Гусев обсуждали наркотики, затем к ним присоединился Алиев, и они переменили тему на шаверму. Алиев сходил к контрактникам и узнал номер такси. Ближе к ужину троица уже обжиралась шавермой, запивая её колой и обильно рыгая. Джаму и Ямбу не было. Они смотрели телек, как и почти все остальные пациенты. Рекреация была забита. Мест не хватало, поэтому кто-то лежал на ковре, кто-то стоял за диваном, опираясь на спинку. И все они молча и жадно взирали на маленький экран телевизора, который был размагничен, из-за чего безжалостно искажал цвета по всему периметру.
За ужином Городнищев нарочно сел за стол к Сосову и предложил ему масло. Сосов понимал, что Городнищев хочет общения, но настроения не было.
Вечер безмолвно сменился на ночь, а затем и вовсе мутировал в утро, и Сосов открыл для себя голос Марии Васильевной, заступившей на этот день.
Подъём, мужчины! властно и бодро призывала Мария Васильевна. Строимся.
Солдаты неохотно и вяло выползали из своих палат.
Почему вы без кителя? спросила Мария Васильевна у Сосова и обратилась так же к остальным, стоящим только в нателке. Идите, одевайте. Мы подождём. А где вообще Артамонов, он же ещё не выписался? Кто его сосед? Иди, зови его.
Мария подождала, пока все вернутся в строй, и продолжила:
Подрассосало вас тут, я смотрю. По порядку рассчитайсь.
Первый, второй, третий семнадцатый, расчёт окончен.
Равняйсь! Смирно! скомандовала Мария и пошла по палатам. Далеко не ушла. Третья палата, ко мне! раздался её голос из третьей палаты.
Солдаты вяло потянулись к дверям.
Кровати не умеете заправлять? Это чья кровать?
Моя, ответил Алиев.
Почему не заправлена?
Она заправлена.
Я что слепая, что ли? Почему у всех заправлена, а у тебя нет?
Я заправлял.
Ну и почему она тогда не заправлена?
Да заправлена она.
Мне ротному твоему звонить что ли? Чтобы он тебе напомнил, как кровати заправлять. Ты с какой площадки?
С ж/д батальона.
Ага, Нурлиев значит. Пойду, наберу.
Не надо никому звонить.
Заправь тогда кровать.
Но она же заправлена.
Ничего, мы подождём до завтрака, пока ты заправляешь. Если не получится, то и до обеда ждать будем.
Так, а чего ждать, если она заправлена? Вы ко мне как-то предвзято относитесь.
Алиев прекрасно понимал, что кровать заправлена плохо, но, по его мнению, этого достаточно и придирки медсестры его выбешивали и злили, но он сдерживался и не грубил. Возможно, продлись этот диалог ещё пару минут, Алиев бы забыл об остатках своей вежливости, но медсестре надоело попугайничать, и она просто вышла к строю.
Ждём, сказала она. Ждём, пока третья палата заправит свои кровати.
Через несколько секунд Алиев признал своё поражение. В строю шёпотом не любили Алиева, и с каждым днём этот шёпот становился громче.
После завтрака Городнищев и Сосов заняли свои излюбленные места в рекреации.
Читал библию? спросил Городнищев, махнув новым заветом.
И Библию тоже.
Вот, читаю, сказал Городнищев.
Я заметил. У тебя только новый завет, там не особо интересно. Ветхий почитай, там самое месиво.
Мне пока бы этот осилить.
А ты всё-таки верующий?
Ну, как сказать, отвечал Городнищев. Сложно сказать. Скорее, хочу им стать Хочу поверить, вот и читаю.
Хочешьверь, хочешьне верь. Зачем читать?
А как тогда? Тут, к тому же, много мыслей интересных есть.
Какие, например?
Ну, я так не могу сразу сказать
Зато я могу тебе сказать. «Ибо не мир я пришёл нести, но меч, чтобы разделить сына и отца, дочь и мать» и тому подобное, а в конце«ибо враг человекаего домашние». Что ты об этом думаешь?
Не знаю, надо в контексте смотреть.
Поищи. Главы не помню. Девятая, десятая или вообще двадцать первая. Не важно. Смысл то простнадо самостоятельным быть. Хватит за папиными штанами прятаться и за юбкой маминой. Находясь в комфорте, ты чувствуешь себя хорошо, тебя кормят, одевают, слова плохого не скажут. А ведь ты взрослеешь, и жизнь уже требует от тебя соответствующих действий и поведения, а ты только и знаешь что свой домашний очаг. Родные это, конечно, хорошо, но человек рождается, чтобы создать новую семью, а не пытаться обессмертить ту, в которой родился.
Сосов так просто высказывал свои мысли, что у него рот наполнялся слюной от удовольствия. В лице Городнищева он видел идеальные уши, всегда открытые и жаждущие информации. А сама личность Городнищева не представляла для него никакого интереса и вызывала только жалость.
Вот ты, например, продолжал Сосов. Зачем в армию пошёл?
На контракт остаться, честно ответил Городнищев и стал смотреть в глаза Сосову, ища поддержки.
Ты серьёзно? усмехнулся Сосов.
Серьёзно, ответил Городнищев, отведя взгляд.
Сосов стал задавать банальные вопросы, а Городнищев давать банальные ответы.
Зачем?
Деньги?
А другая работа?
Найти сложно и платят мало.
А как же свобода?
Зато стабильность
Когда шквал без эмоциональных вопросов и ответов прекратился, Городнищев ушёл на перекур, а Сосов остался читать всё ту же надоевшую книгу. За его спиной Мария Васильевна боролась с непослушным Алиевым.
телефон я сказала!
Какой телефон? У меня ничего нет, строил невинность Алиев.
Не надо дуру из меня делать, Алиев, ты меня уже достал.
Почему же дуру? Я разве такое сказал?
Наоборот, я вас считаю очень умной.
Хватит паясничать. Алиев, я сейчас Олегу Константиновичу скажу и всё, говорила Мария про заведующего отделением.
Их диалог стремился продлиться вечность, но всё-таки оборвался, когда в палату вернулись с перекура. Вернулся и Городнищев с головою набитою вопросами и мыслями. Кроме Городнищева в рекреацию снова сел Шишкин. Он снова тщательно изучил расписание работы телевизора и сел наглаживать подлокотник, дёргая себя за отрастающую от лени бороду.
Всё читаешь? спросил Шишкин у Сосова.
Ну да.
Тоже, что ли, почитать? Нормальная книга?
Не очень.
Зачем тогда читаешь?
Надо до конца дочитать.
Зачем?
Остатки сладки.
В смысле?
Просто Вон, взял бы что из шкафа почитать.
Потом гляну что-нибудь.
Подобные диалоги эмоционально опустошали Сосова и угнетали его даже в солнечные дни. А ведь, кстати говоря, был май. Его первые, праздничные числа. Но они завершились, не успев начаться, и завтра наступит будничная суббота. Медсёстры будут выходить парами на дежурство.
Засыпая, Сосов думал об упущенных праздниках, о том, как бы он провёл эти дни на гражданке. Все пять месяцев его службы слились в один большой «будень». «Рота отбой», «рота подъём» воспринимались уже как щёлканье выключателем света с промежутками, стремящимися с каждым днём к нулю. За этот период своей жизни Сосов много, даже слишком много, рассуждал о времени и о способах воздействия на него. Каждый день он мысленно толкал стрелки всех часов мира и старался внушить себе, что это именно он движет время вперёд и делает это лучше, чем все неизвестные предшественники. Эта мысль развлекала его, и помогала смириться с бездельностью существования, которую он так ненавидел.
Наступила суббота, и новенькие познакомились с тётей Ниной и Наташей Королёвой. Каждый солдат был рад этому событию, и утро прошло бодро, с лёгкой суетой. Алиев не заправлял кровать, чтобы поспорить с Королёвой. Молчанов не шёл дневалить, чтобы поспорить с Королёвой. Половина солдат забывала выпить таблетки, чтобы Но всем внимания не уделишь, поэтому половине досталось лишь общение с тётей Ниной.
Сосов, конечно же, по достоинству оценил и пухлую губку, и объёмную попку, и тихий, манящий взгляд королевы отделения. Хотя, скорее, принцессы. Титул королевы больше подходил Марии Васильевной. Однако Сосов вёл себя совсем иначе, чем его сослуживцы. Он по натуре был оппозиционером, да ещё и уважительно относился к женщинам, поэтому с отвращением смотрел на все детские заигрывания со стороны своих товарищей и на саму Королёву тоже, видя, что она подыгрывает и даже принимает некоторые из них. Он считал это совсем неприемлемым для такой «тихой красавицы». Но все эти мысли не помешали ему уединиться в душевой и мысленно выебать во всех позах эту «грязную, развратную шлюху, блядь, тварь, выебать её в жопу, в рот, сука, мразь, обкончать ей лицо, искупать в сперме».
Как это всегда бывало у Сосова, после мастурбации он всегда чувствовал себя виноватым и старался побыть один какое-то время. Поэтому на завтраке он сел за стол с незнакомыми бойцами, но Городнищев протиснулся между ними, сев за угол стола. Сосов быстро, почти не жуя, поел и сдал посуду, избегая общения. Он сел на диванчик и закрылся книгой от всего мира. Когда пришёл жаждущий общения Городнищев, Сосов его остановил фразой:
Ща, ща, погоди. Немного осталось. Дочитаю.
Сосов ещё никогда так медленно и вдумчиво не водил взглядом между слов по книге. Опять пришёл Шишкин гладить подлокотник и смотреть в бездну экрана. Опять в палате номер 3 что-то заговорщицким тоном планировали Алиев, Максимов и Гусев. Городнищев искал строки Нового Завета, сказанные Сосовым. Артамонов что-то смотрел на Ютубе, Джамбу и Ямбу тихонько переговаривались на незнакомом языке.
Чего читаешь? раздался голос за спиной Сосова.
Голос был такой тёплый и нежный, как показалось Сосову, что он растерялся. Ещё бы. Пять месяцев слышать лишь крики, ругань и повелительное наклонение. Тут любое человеческое отношение покажется тёплым и нежным.
Да так, ничего, растерянно ответил он, обернувшись и увидев Королёву.
Интересное что-то, наверное.
Не особо. Обычная книга.
А мне все говорят, что солдатик какой-то появился и всё читает и читает. Без интереса столько читать невозможно.
Я просто люблю всё до конца доводить. И читать люблю. Вот дочитаю, возьму что-нибудь более интересное.
Что же ты возьмёшь?
Видел там «Воскресенье» Толстого. Его, наверное, и возьму.
А сколько тебе лет? спросила медсестра с такой интонацией, что у Сосова всё внутри ожило и разом померло.
Двадцать пять, после этих слов появилось чувство жалости к самому себе.
Двадцать пять? Что же ты в армии делаешь?
Хех Это моё антикризисное решение, улыбнулся Сосов. Все на гражданке в работах, кредитах, заботах, а я нахаляву живу, и за меня всё думают.
И что, ты на контракт остаёшься?
Нет, конечно.
Но здесь же халява, и за тебя всё думают, передразнила Королёва.
Ага Если бы я сам себя в этом не убеждал, то служить в 25 лет было бы невыносимо тяжело.
У Королёвой зазвонил телефон, и она, сказав: «Мы ещё продолжим», ушла в сестринскую отвечать на звонок. Сосов смотрел ей в след и думал: « Не хочу продолжать, хочу закончить». Эта мысль тягучим эхом отдавалась в голове. Она буквально распекалась по всему сознанию. Закончить, закончить, закончить. У Сосова иногда случались подобные мини-трансы, когда пара слов вдруг приобретала тысячи смыслов, но вместе с тем теряла все свои значения. Не хочу продолжать. Не, хочу продолжать. Всё показалось ему до боли знакомым, а вот и дверь сестринской закрылась за Королёвой, и Сосов уже точно видел то же самое.