Дежавю, подумал Сосов. Значит всё правильно. Он воспринимал «дежавю» как подсказку от вселенной, мол, у тебя всё чётко, верной дорогой идёшь. Оно случалось с ним часто. Бывало время, когда каждую неделю по разу, а то и по два, он испытывал это таинственное чувство. Тогда он сильно беспокоился насчёт своей психики и искал подтверждения своей «нормальности». Много всего интересного Сосов прочёл в то время о дипсихозе и прочих вещах, но грань реальности так и не потерял, что его убедило в «нормальности». Сосов не смог бы объяснить, что значит быть нормальным, но изо всех сил старался им стать.
Хорошо, что не жемявю, подумал Сосов и отвернулся от двери сестринской.
Тётя Нина пила чай с молоком, закусывая кубиками сахара. Это придавало ей особую эстетику чаепития. А если учитывать, что под чашкой стояло блюдечко, тётю Нину можно было принять за англичанку. И всю эту элегантную и тихую церемонию нарушила Королёва своим «тряпьём».
Привет, привет. Чего звонишь?
Да так, просто, узнать как ты там держишься, отвечал голос Марии Васильевной.
А чего мне держаться? Разве что-то произошло?
Ничего особенного, просто ты снова в компании негодяев, а тыженщина хрупкая. Без моей защиты боюсь тебя оставлять с такими типами.
А что за типы такие? улыбалась Королёва, догадываясь о каком «негодяе» речь.
Такие, такие. Неужели Алиев тебя ещё не достал? с удивлением и тенью ревности спросила Мария.
Меня? Ну, что ты, нет, играючи ответила Королёва. Это абсолютно твой негодяй. Я даже с ним не заговаривала.
Да прям там. Этот нахал стену разговорит, с одобряющей неприязнью сказала Мария. А этот всё читает? Сосок этот?
Сосов, хихикала Королёва. Читает и не собирается заканчивать.
А ты сама-то не планируешь его от книжки оторвать?
Ну, что ты такое говоришь, Маша, наиграно вспыхнула Королёва.
Конечно, конечно. Тот был просто исключением Да?
Да, он был исключением, слегка расстроено ответила Королёва.
Ну-ну. Надо всё-таки заглянуть к тебе. Я же сегодня в гастро дежурю. Заскочу ненадолго, сказала Мария, и их разговор продолжился.
Тётя Нина знала, что скрывается за их словами, и внешне показывала праведное недовольство, но внутри понимала, что иначе и не может быть. Две одинокие женщины: одна на закате зрелости, другая на закате юности. Их никто не ждёт дома. Пустой холодильник, холодная кровать, грязный пол и куча нестиранной одежды. Уставшие женщины, которые уже не ищут и даже не ждут семейного счастья.
Насчёт Марии это было справедливо, но с Королёвой всё обстояло несколько иначе. Наташа до сих пор верила в любовь, поэтому даже не обращала внимания на заигрывание женатых докторов и офицеров. Ей было противно играться в любовь с этими серьёзными и скучными мужиками. Хотя внутренний голос ей вечно твердил, что пора смириться и принять роль офицерской любовницы. Но то, что она называла гордостью, не позволяло ей так поступить. Зато крутить шашни с солдатами было в порядке вещей.
Я ведь не за деньги, и вообще не из корысти, а лишь из чистой симпатии, говорила себе Королёва. Так что я не какая-нибудь шлюха. Тем более мне трудно, а для солдата целый праздник в его тяжёлой жизни.
И всё-таки каждый раз она сомневалась, что поступает правильно. Лишь аргумент, что это праздник для солдата, а не для неё, убеждая Наташу в альтруизме, примерял её с совестью. Нет ничего более благородно, чем служение людям, не так ли?
Но разве то, чего хотят люди и то, что им надо, это одно и то же? Разве надо давать рыбу, а не удочку? Разве всё золото, что блестит? Эти вопросы никого не интересовали в пульмонологическом отделении, и это по-своему правильно. Не к чему вся эта философия в месте, где бронхит лечат аскорбинкой.
После разговора с подругой, Королёва прикинула, какие события будут развиваться в дальнейшем. Радость и тоска взяли её одновременно. Она вспомнила Агапкина. Его ровный, уверенный голос и убедительную интонацию. Его отрешённость от коллектива и глубину мысли. Она видела в нём не только человека, но и книгу, телевизор, подзорную трубу. Почему-то у неё возникали именно такие ассоциации.
А теперь, сразу же после Агапкина, появился не менее интересный Сосов. Королёва стала вспоминать всех солдат, кому «устраивала праздник». Первым был наглый мальчишка, которого к ней буквально толкнула Мария Васильевна. После этого между подругами произошла ссора. Конечно, скоро всё замялось, и они стали общаться как прежде, а Королёва вдруг осознала, что разовый сексне самое плохое развлечение из доступных в её пустой жизни. Затем она уже сама выбирала себе жертву, но была не решительна и долго не могла дойти до конца. Но потом у неё будто что-то щёлкнуло в голове, и Наташа обрела смелость и даже некоторую злобу. Удовлетворения, правда, она особо не испытывала, да и то, что она угрожала своим обольстителям, тоже не прибавляло ей радости. Чтобы загладить все недостатки своего метода-способа-досуга, Наташа стала выпивать, и литраж с каждым разом увеличивался, к чему она относилась абсолютно равнодушно или вовсе не замечала. Возможно, она просто боялась посмотреть на себя со стороны. Как бы там не было, годы, проведённые ею в этом заведении, свели на нет её былой характер, вернее, трансформировали его. Скромность превратилась в детское кокетство. Доброта стала поводом и орудием «знакомства». Стыдливость стала лишь ужимкой. Однако Королёва высоко ценила и уважала себя, относительно своего окружения, поэтому не могла себе даже позволить предпочесть ругающегося хулигана вместо сдержанного парня, да ещё и с книгой в руках. Любая, даже самая поверхностная маска интеллекта, представляла для неё больший интерес, чем смелость, сила и откровенность. Ведь эти бедненькие, недолюбленные умники тоже заслуживают праздника. Тогда почему её не привлёк Городнищев?
Который с белой завистью смотрел на Сосова и прекрасно понимал, почему именно с ним заговорила Королёва. Городнищев знал, что он странный, а Сосовинтересный. Городнищев хорошо чувствовал эту тонкую грань, но не смог бы её объяснить. Зато изо всех сил старался разрушить её, доказать, что странное тоже бывает интересным и наоборот. Городнищев без сомнений был прав, но если обратиться к статистике, то он потерпит фиаско. Он вообще не любил цифры, хотя алгебру в школе знал на пять, что было достижением, скорее, его матери, которая психологически сильно давила на него. И всё ради того, чтобы потом выпендриваться заслугами сына как своими собственными.
Сосов же, испытав тёплое поглаживание по своему тщеславию, тут же охладил свой пыл и наполнился искусственной неприязнью к Королёвой. Ему, конечно, было приятно общение с красивой девушкой, а тело, само собой, просило добавки. Однако то, что Королёва сама первая проявила интерес и так явно высказала свою симпатию, да ещё и сразу же предложила «продолжить», всё это лишало Сосова звания охотника, и он в мыслях решил, что Королёва из тех, кто даёт всем направо-налево, либо из тех, кто изо всех сил старается продать мужчине свою мнимую таинственность. Либо третий вариантСосов не разбирается в женщинах и оба варианта ошибочны.
Такая вот, Наташа Королёва, сказал Городнищев, наблюдая за Сосовым.
Реакции не последовало, если не считать глухого «угум».
Как тебе? продолжал Городнищев.
Королёва говоришь? У меня одноклассник был Королёв. Гришей звали.
Да я не об этом.
Да знаю я, о чём ты, недовольно сказала Сосов, отложив книгу. Бабаи баба. Я не из любителей обсуждений «кто кого», «у кого» и т.д. Можешь найти Алиева, я думаю, он с удовольствием поддержит эту тему.
Чего ты так резко?
Резко? Я обычно, сказал Сосов, вернувшись к чтению, но прочитывая предложение, тут же его забывал и перечитывал снова.
Городнищев решил не дёргать своего приятеля, заметив резкую перемену в настроении, и вернулся к Деяниям Апостолов. В это время Шишкин, как всегда, бесшумно появился и, немного постояв, потупив, плюхнулся на диванчик. Сосов почувствовал злую дрожь во всём теле. «Не дай бог, он спросит, читаю ли я» думал Сосов, перечитывая в одиннадцатый раз одно и то же предложение. Но на этот раз Шишкина не интересовало ни чтение, ни телевизор с его расписанием. Он смотрел на дверь сестринской через правое плечо, и его ноздри расширялись в такт дыханию. Последовал глубокий вдох и Шишкин сказал:
Да-а-а
Он хотел что-то добавить, но не смог. Наверно чувства и эмоции оборвали связь мозга с языком, или он посчитал лишним что-то добавлять. Так или иначе, все поняли мысль Шишкина, и каждый отреагировал по-своему.
Есть такое дело, улыбаясь, сказал Городнищев.
Угум, сдерживая раздражение, произнёс Сосов.
А ведь жизнь вертелась куда быстрее и интенсивнее, чем в зоне рекреации среди молодых чтецов и любителя телека. Алиев, Максимов и Гусев, вдоволь обсудивши Королёву, почувствовали потребность отпраздновать это знакомство. И вот один звонок, и такси мчится от магазина к госпиталю. Затем таксист по незаростающей тропе подходит с пакетом к той самой дыре в стене, а так уже тут как тут стоит скалящийся Алиев и, принимая «посылку» левой рукой, расплачивается правой.
Сдачи не надо, с пафосом сказал Алиев.
Пхах, усмехнулся таксист, подразумевая, что сдачи не существует в природе.
И вот под матрасом Максимова лежит, дожидаясь тихого часа, 4 бутылки водки и палка колбасы, а в тумбочках Гусева и Алиева по два литра сока и лимонада.
А стаканы то мы забыли.
Похуй, спиздим, с детской радостью, смеясь, заявил Алиев. Погнали, перекурим пока.
И троица пошла в дальний туалет, не пытаясь даже скрыть цели его посещения. Солдатики шли, размахивая зажигалками и сигаретами, выражая всю свою радость через многочисленные жесты руками, головой, корпусом и даже пятками ног. Их тела ходили ходуном, и персонал, видя этот праздник юности телесной, делал вид, что не замечает их из ряда вон выходящего поведения. Однако спокойно порадоваться им не дал Артамонов, который занял этот удалённый, многофункциональный сортир.
Эй, кто там застрял? стуча, закричал Алиев. Давай вылазь, все ждут.
Я только сел, раздался равнодушный голос Артамонова из-за закрытой двери.
А теперь встань! повелительно сказал Алиев, но ответа не последовало. Эй, ты чё, ахуел? Вылазь!
Подожди, а, спокойно ответил Артамонов.
Слышь, уебок, выходи, либо я эту дверь сейчас выбью нахуй!
Выбивай, мне вообще насрать, в подтверждение его слов послышался всплеск.
Алиев, вытаращив глаза, оглянулся на своих приятелей и понял, что свои слова придётся подтверждать. Он жестами отодвинул в сторону своих корешей и отошёл к стене для разгона. Разбег был не большим, и удар вышел совсем слабеньким. Алиев, переживая за свою репутацию, подчерпнул сил из своей злости, но второй попытке выбить дверь помешала Мария Васильевна, внезапно появившаяся из-за угла.
Алиев, ты что тут устроил!?
Там мудак этот заперся! объяснял Алиев.
Поэтому надо двери выбивать?
А вдруг он там сдох, или его присосало, и он не может до двери дотянуться.
Мария Васильевна иронично окинула взглядом Алиева и увидела сигарету в его руке. Её и без того озлобленный тон стал вовсе свирепым.
В сестринскую шагом марш!
Но Мархотел оправдаться Алиев.
Марш, я сказала. Там будем дежурного врача ждать.
Ребята пытались что-то объяснить, но медсестра была непреклонна. Тогда Алиев пустился на грубейшую лесть, чтобы хоть как-то смягчить её непробиваемое сердце.
Зачем это вам? Вы же такая милая женщина. Почему же вы такая строгая?
А с вами нельзя иначе.
Может, всё-таки попробуем иначе? многозначительно сказал Алиев.
Чего с тобой пробовать? Дегустатор херов.
Есть чего, Мария Васильевна. Вы же вовсе не плохой человек, я же вижу. Зачем же в такой прекрасный вечер такой прекрасной женщине такие плохие вещи делать?
Да вы тут совсем ахренели уже потому что. Если за вами не глядеть, тут бордель вырастет на руинах госпиталя.
Зачем же за нами глядеть? Мы взрослые люди и бордель никакой не собираемся растить. Просто хотели отдохнуть, почувствовать себя обычными людьми. Давайте, может, с нами? А то вы всё работаете и работаете.
Конечно, работаю! Деньги мне никто в карман не суёт просто так. Вот на полторы ставки пашу. Пришла проверить, всё ли у Наташи в порядке, а вы тут, негодяи, устроили.
Так вот откуда вы взялись, улыбнулся Алиев. Тогда вам просто необходимо отдохнуть, хотя бы душой. Я могу вам помочь.
Интересно, как же? остановившись перед самой сестринской, спросила Мария, сложив руки на груди.
Алиев после некоторого замешательства решил раскрыть все карты и рассказал начистоту о водке под матрасом. Его ожидания оправдались не сразу. Сперва, Мария Васильевна на минуту озверела, кричала о гауптвахте и падении нравов. А затем быстро сменила настроение, и в её голосе и жестах стало проблёскивать озорство. Хотя она и прикрывала его такими фразами как: «И мне отдых нужен», «Будет хоть кому приглядеть за вами», «Да и Наташе надо развеяться». В конце концов, Мария Васильевна вместе с Алиевым пошли за стаканами.
Тем временем в рекреации смотрели телек, не обращая внимания на крики, к которым солдат быстро привыкает. Дневальный читал Стругацких. Городнищев искал Сосова, который прятался от Городнищева в ближнем туалете. В руках Сосова были сигареты и зажигалка. Он разрывался, не зная чего послушатьсяголоса разума или голоса тела. Он давно уже держался и понимал, что снова начать, означало бы перечеркнуть весь успех в никотиновом воздержании. С другой стороны, какая разница? «Я же не курюдумал Сосов. Зависимости у меня уже нет. Так, чисто ради удовольствия можно одну сигаретку выкурить. Вставит наверно не слабо, лучше присесть». Сосов сдался голосу тела и присел. Он поднёс пламя зажигалки к ровному срезу сигареты и изо всех сил затянулся, затем задержал дыхание, вдохнул воздуха, снова задержал дыхание и, наконец, выдохнул. Тело тут же налилось свинцом, и он облокотился на батарею, прикрыв глаза. Сигарета закончилась быстро, а затем так же стремительно пропал её эффект, оставив после себя дурной привкус во рту и неведомое чувство разбитой пустоты. «Зачем я курил? думал Сосов. Вот мудак. Ради пяти секунд кайфа?»
Мдасказал он вслух.
В дверь постучали и Сосов, подскочил от испуга. Ему совсем не хотелось попадаться со всякой фийнём, особенно с курением, поэтому мозг сразу стал искать оправдание. Но кроме «уже было накурено» мыслей не приходило, и Сосов решил вообще не отвечать на стук и не выходить какое-то время. Тем более стук пропал, но не было слышно удаляющихся шагов. Теперь кто кого пересидит, думал Сосов, устраиваясь поудобнее. Долго ждать ему не пришлось, буквально через двадцать секунд он услышал приближающиеся шаги, а затем голос Городнищева.
Занято, что ли?
Ага, ответил голос Молчанова.
Сосов усмехнулся своей глупости и трусости и, крикнув «Свободно!», вышел в коридор. В открытую дверь проскочил Молчанов, спросив «Чего молчал-то?», и, не дожидаясь ответа, запер за собой дверь.
А я-то думал, куда ты делся, сказал Городнищев и, учуяв запах, удивлённо спросил. Ты курил?
Не, улыбался Сосов. Уже было накурено.
А я думал, ты не куришь, раскусив сарказм, сказал Городнищев.
А я и не курю. Это так, мимолётная слабость, и Сосов, усмехнувшись над своими словами добавил. Бред конечно Так иногда выкурю сигарету. До конца, до абсолюта, до нуля! никак не бросить.
Так, значит, и ты тряпка.
Нет, почему же? Я же не хочу отказаться от этих редких перекуров, хотя признаю, что лучше бы и вовсе без них Не суть, короче.
Позвал хотя бывместе бы покурили.
Я не любитель звать парней за собой в сортир.
Можно было и на улице, как культурные люди.
Да, культурапротянул Сосов, глядя в конец коридора, где из-за дверей сестринской раздавались приглушенные, нечленораздельные голоса. От слова coloвозделывать. Землю в смысле. Каждый должен возделывать свой сад, не так ли?
Ты о чём?
Нет, нет, я просто так.
Вот же бывает, да? спросил Городнищев, тоже заглядевшись на дверь сестринской. Наглостьвторое счастье. Всегда так, продолжил он с обиженным тоном. Всякие ублюдки кайфуют, а нормальные людиим даже и пива не попить, нормальным-то. Вот уверен, если бы у меня нашли бутылку пивкасразу на губу отправили суток на десять. А этим всё дозволено.
Ты пива хочешь? спросил Сосов, отходя от двери туалета. Или водки, может?