Ромашковый луг
Пригнув рога к мокрой траве, медленно и чутко движется рыжее животное на крепких ногах с раздвоенными копытами. До реки недалеко: только обогнуть каменный зуб с нахохленной птицейвысоко-высоко, куда не доползла наглая плеть повилики, да протиснуться сквозь пролом в стене, да миновать это странное голое место, где ноги разъезжаются на чем-то гладко-жестком, как река в холодную пору, когда в лесу голодно и рот режет от горькой коры, да по мшистым уступам спуститься к вязкому берегу, войти в воду и пить, пить...
Волк прокусил шею, прежде чем животное успело поднять морду и встретить его рогами. Солнце совсем поднялось, когда серое семейство, бросив растерзанную тушу, затрусило к лесу. На берег, осторожно ступая и сжимая в руке толстую палку, вышел человек в коротких широких штанах, чунях и шапке с длинным козырьком. Оглядев тушу, отбежал к высокому каменному уступу, под которым обнаружился тонкий железный лист с там-сям пробитыми отверстиями. Человек поводил ладонью по выпуклым знакам, складывающимся в узорную строку: RESTAURANT. Постоял. Стряхнув задумчивость, развернул свитую из травы веревку, опоясывающую его в несколько колец, приладил ее к дыркам в железе и подтянул лист к туше. Задвинул гору мяса на лист и поволок добычу по скользкой жиже вдоль берегак заводи, где оставил плот. Под тяжестью туши плот осел, а когда он и сам ступил на бревна, ушел под воду. Но плавучести не потерял. Человек взялся за шест.
Лес подбегал к реке с обеих сторон. Здесь безопасно. Синие сюда не суются. Ниже на правом берегу лес ределего сожгли синие, чтобы не дать незаметно подобраться к Зазаборью. Говорят, еще ниже, если плыть много дней, есть другое Зазаборье, где синих нет вовсе. И бояться там нечего, если не подходить к самой стене. А пришедший с восхода старик рассказывал, что знает еще одно Зазаборье, громкоетам не смолкает грохот и все синие глухи. А еще есть Зазаборья ядовитые, люди в них не живут, есть вонючие... А вот это надо бы миновать поскорееу излучины за сплошной стеной громоздились высокие сверкающие постройки. Благо течение здесь быстрое. Ну вот...
Плот заскользил дальше.
Дежурный-3 сел на узкий топчан и закивал: да, да, иду. Не успел надеть китель и нажать кнопку раздачи, как Дежурный-2 уже занял его место и закрыл глаза. Третий запил кофе студенистую пирамидку и отправился в зал. С сегодняшней смены ему станет легче: из трех рядов абонентских дисплеев в его ведении остался один, два других передали очередной тележке. Разумно, конечно, работают они не хуже, да еще круглые сутки. Ишь разбежалась: он посмотрел вслед бесшумной платформеона скользила вдоль стеллажа с дисками и ловко орудовала манипуляторами. Да, библиотекарей почти не осталось. Скоро и его... Эту мысль Третий отогнал, переписал заказы и поплелся к стеллажам. Предельное внимание, говорил он себе, поглядывая на табло штрафных очков. Вчера он перепутал в дескрипторе «инстилляцию» с «инсталляцией» и получил семь ударов по 250 вольт. До сих под саднило кожу на запястье. Что у нас тут? Автор: Транспьютер VASJA. «Оптимизация поголовья разумных самовоспроизводящихся биосервосистем». Третий нашел диск и бросил в корзинку у пояса. Автор: Суперкомп PETJA. «Сопоставление эффективности европеоидных и монголоидных биосервов мужского пола в период пубертации при выполнении работ, требующих повышенного внимания». Второй диск лег в корзинку. Автор: Логицессор KOLJA. «Методы экономичной элиминации и утилизации разумных биоструктур по истечении срока службы». Все заказы на одном стеллажебывали и раньше удачи, но чтоб так...
Так на чем я давеча остановился?
Да, от неверья пионерского отползаю. Правдана заранее подготовленные позиции. Окопался рядом с Альбертом Эйнштейном: «Я верю в Бога Спинозы, который проявляет себя в гармонии Мироздания, но вовсе не в Бога, который хлопочет о судьбах и делах людей». Этот мудрец смиренен, он признает свою (мою, твою, всех) интеллектуальную слабость, невозможность осознать природу и собственно человеческое бытие, но не представляет персонифицированного Бога, который следит за судьбой людей, награждает или карает их, который непостояненто мстителен, то милосерден,как обычный человек. Эйнштейн восхищается строением Вселенной, непостижимой ее красотой, но не принимает идею жизни после физической смертиее рождает страх или эгоизм слабых душ, говорит он. А уж такая вещь, как нравственность,это наше, человеческое, и никакого отношения к Богу не имеет: не нужна она Ему, а нам без нее никак нельзя.
Вот и я потихоньку пригреб сюда, поближе к Эйнштейну и Спинозе, хотя в бравом своем прошлом, совсем недавнем, бодренько соглашался с Лапласом, который в ответ на удивление Наполеона, не нашедшего упоминания о Боге в труде ученого об устройстве Вселенной, спокойно заметил: «Эта гипотеза мне не понадобилась, гражданин первый консул».
Правда, путь был извилистый, да и вряд ли я его завершил.
Вот, скажем, Разум (Творец, Демиург, а то и целая команда творцов: слово «Элогим», переведенное как Бог в первом же стихе Ветхого Заветабэрейшит бара Элоим,на самом деле имеет форму множественного числабожества) создал Вселеннуюпочему бы и нет, ведь откуда-то она появилась, развернулась в Мироздание согласно программе, а программы без Программиста не бывает. Сотворил Он пространство, сгустки материи, пустил все это хозяйство в движение («завел часы»стало быть, и время сотворил), а потом перешел к живой природе, запустил эволюцию, та, под Его, допустим, присмотром создала бесчисленное множество тварей, и в конце концов появился венец творения. И вот обнаглевший венец принялся обозревать созданное Создателем (сотворенное Творцом) с высоты птичьего полета. И что же увидел?
А вот что. Оказывается, все живые тваривсего лишь звенья пищевой цепочки (это если по-научному, а по-простомувсе они жрут друг друга, иначе подохнут). По этому поводу один из «венцов», снабженный не только разумом, но и поэтическим талантом, написал:
Так вот она, гармония природы,
Так вот они, ночные голоса!
Так вот о чем шумят во мраке воды,
О чем, вздыхая, шепчутся леса!
Лодейников прислушался. Над садом
Шел смутный шорох тысячи смертей.
Природа, обернувшаяся адом,
Свои дела вершила без затей.
Жук ел траву, жука клевала птица,
Хорек пил мозг из птичьей головы,
И страхом перекошенные лица
Ночных существ смотрели из травы.
Природы вековечная давильня
Соединяла смерть и бытие
В один клубок, но мысль была бессильна
Соединить два таинства ее.
Ну а последнее звено в пищевой цепочкеконечно же мы, люди. Нас нынче почти никто не ест, а мы едим всех! Ура! А с особенным усердием режем себе подобных, хотя в пищу их, за редким исключением, не употребляем. Но тут к Творцу претензий быть не может: Он же одарил нас, как утверждают богословы, свободой воли. И вот, пользуясь этим даром, верующие всех полов и конфессий пустились во все тяжкие: язычники усердно уничтожали христиан, христианеязычников, а покончив с ними, правильные христиане стали уничтожать неправильных, правильные мусульманенеправильных, и все они дружноевреев. Одно словосвобода воли. И что, за всем этим приглядывает Бог? Тогда зачем к Нему обращаться? Грехи и раскаяние, милосердие и жестокостьэто наше, человеческое. И вера рождена человеком, и великий след от нее в нашей истории, в нашей жизнистрашен и прекрасен. Куда ж мы денемся от крови и темного невежестваи от сверкающих взлетов мудрости, самоотвержения, поэзии, музыки, живописи, архитектуры. Всё она, вера... Вот и я, в безверии живущий, открываю наугад Псалтирь, или Екклезиаста, или Иоваи... Завораживает. Рожденный женою, краткодневен и пресыщен печалями... Да что там ятри века назад, вчитавшись в это чудо Ветхого Завета, вполне себе православный и доброго дворянского рода капитан-поручик Александр Артемьевич Возницын призадумался, увлекся духовными беседами с ученым иудеем Борухом Лейбовым и впал в жидовствующую прелесть, отверг новозаветного Спасителя. Донесла на капитана его жена Елена Ивановнанадо же, полная тезка моей,не перенесла ее православная душа такого безобразия, стукнула в Московскую синодальную канцелярию. И после должного расследования, по решению Сената и повелению императрицы Анны Иоанновны, сожгли капитана вместе с соблазнившим его Борухом. И ведь знал Александр Артемьевич, что ждет его!
Ах, какие над Невой яркие зарницы!
Редкий звон колоколов тяжек и остер.
Погоди-ка, погляди, капитан Возницын:
Сруб высокийдля тебя сложенный костер.
«Колот шпагой, пулями в двух местах прострелен,
И горел я, и тонулдолгий разговор...
А того не ведал, что жребий уж отмерен:
Пытка, сруб, да палачида Гостинный Двор...»
такую печальную балладу про капитана сочинил мой старый друг Даня Клугер. Эх, красота погибельная. Не Ты ли вылил меня, как молоко, и, как творог, сгустил меня, кожею и плотию одел меня, костями и жилами скрепил меня... и попечение Твое хранило дух мой... Оставь, отступи от меня, чтобы я немного ободрился, прежде нежели отойду,и уже не возвращусь,в страну тьмы и сени смертной... где нет устройства...
Ах, как это правильно, нет там ну никакого устройства, ничего там нет, вот так и Эйнштейн считает...
Славное деловера. Чего не скажу о религии во всех ее золоченых ризах, прикрывающих немало грязи и абсурда. Вот из недалекого нашего, родного: не так уж давно Патриарх Русской православной церкви, глазом не моргнув, назначил покровителем российских атомщиков-ядерщиков преподобного Серафима Саровского (ну да, ведь «Арзамас-16», где выпекают нашу ядерную мощь, расположился аккурат в мордовском городе Сарове). Не насмешка ли над святым, который был славен как раз человеколюбием и простил бандюганов, напавших на него с топором?
Или вот о другом СерафимеСофийском (он же Николай Борисович Соболев). Его только-только канонизировали, и захотелось мне узнать немного о свежепрославленном святителе православной церкви. Строгий оказался мужчина и весьма ученый: написал в тридцатые годы, аккурат в разгул гитлеризма и сталинизма, солидный труд «Русская идеология». И среди прочих мудростей заявил там, что Господь наказал русский народ за то, что народ этот от Него удалился, утратил религиозно-нравственный идеал и устремился к учреждению в России демократического строя, к каковому русский народ Господом никогда не призывался. Но Создатель конечно же во благости Своей русский народ помилует, если он, народ, вернется к самодержавному правлению, помноженному на православие, а не пойдет на поводу злокозненных либералов. Ну и так далее. А за пределами этого ученого труда, но примерно в то же время, Николай Борисович со всею страстию призывал к принятию закона, по которому кощунников и безбожников надлежит казнить смертью. Вот за все за это, видимо, по прошествии шестидесяти пяти лет со дня кончины Серафима Софийского (большую часть эмигрантской жизни он провел в Болгарии) положили церковные власти считать Николая Борисовича святым.
Ну да ладно, о святом этом Серафиме мало кто знает, а вот святой-пресвятой Владимир Крестительтот известен всем. В десятом-то веке этого средневекового князя со вполне современной ему моралью вряд ли называли святым. Но и по тогдашним меркам отличился князюшка особо мерзкопакостным нравом. Надо думать, на характер его повлияло и осознание своего низкого происхождениявыбившиеся в господ рабы отличаются крайней жестокостью. Владимир же был рожден от князя Святослава и ключницы его супруги, княгини Ольги, по имени Малуша, а происхождение самой Малуши и вовсе темно. Находятся люди, которые даже (чур меня) полагают, будто Малуша (Малка) была хазарская иудейка... Велемир Хлебников по этому поводу даже поэму сочинил, «Внучка Малуши» называется.
Вернемся, однако, к самому Владимиру. Как было принято среди широких слоев князейславянских и не толькотого времени, Владимир и его братья Ярополк и Олег друг с дружкой воевали. Когда Олег в бою с дружиной Ярополка погиб, Владимирв то время князь Новгородадал деру в варяжские земли, набрал там крепких скандинавских парней и двинул на Киев. По дороге он захватил Полоцк, с особым чувством изнасиловал княжну Рогнеду на глазах ее отца Рогволода и матери, после обоих родителей повелел убить. Почему с особым чувством? А вот почему: какое-то время назад он к этой княжне сватался, а она имела неосторожность ему отказать, потому что не хотела «разувать сына рабыни», или на красивом старославянском«розути робичича». Каково было такое слышать? Получай, сука! Дальше все сложилось для Владимира славно: Рогнеду он взял в жены, Киев осадил, выманил Ярополка как бы для переговоров, тут же его зарезал, а беременную жену киевского князя взял в наложницы. Что еще надо отметить: вокняжившись в Киеве, Владимир проявил похвальную религиозность, а именно воздвиг в городе капище с идолами шести главных славянских языческих боговПеруна, Даждьбога, Стрибога, Хорса, Семаргла и Мокоши. А вот Велесом почему-то пренебрег. Не берусь сказать почемуоставляю это велесоведам. Ну и как истинный язычник не чурался князь и человеческих жертвоприношений: чего там, дело житейское, тем более что варяжская его дружина, вполне себе языческая, очень это дело одобряла. Было у него несколько вполне языческих жен и чуть ли не тысяча наложниц.
Казалось быжизнь удалась. Однако, куда ни глянь, все приличные государства обзавелись единобожескими религиями. Настало время выбирать веру, достойную великого князя, собравшего под свою руку большинство славян. Можно было принять иудаизм по примеру хазаров, из Хазарана приезжали послы, предлагали, но уехали ни с чемвидать, убоялся Владимир попасть под власть кагана, хоть и слабеющего, но еще влиятельного. Вызывались ко двору и проповедники ислама из Хорезма, латинской веры из Рима и греческой из Константинополя. Остановился Владимир на последней, поскольку это было условием престижного и полезного брака с византийской принцессой Анной. Ничего личного, только бизнес. Так Россия стала православной, а Владимирсвятым. Святее некуда. Разве Петртого, правда, не канонизировали, просто нарекли Великим. А тут мне попались черновики к рассказу, даже не рассказу, а скорее статье Льва Николаевича «Николай Палкин». Там есть портрет этого Великого, какой вряд ли где еще встретишь:
С Петра I начинаются особенно поразительные и особенно близкие и понятные нам ужасы русской истории... Беснующийся, пьяный, сгнивший от сифилиса зверь четверть столетия губит людей, казнит, жжет, закапывает живьем в землю, заточает жену, распутничает, мужеложествует... Сам, забавляясь, рубит головы, кощунствует, ездит с подобием креста из чубуков в виде детородных органов... Коронует б... свою и своего любовника, разоряет Россию и казнит сына... И не только не понимают его злодейств, но до сих пор не перестают восхваления доблестей этого чудовища, и нет конца всякого рода памятников ему.
Но мы вроде о Владимире. В чем же святость? В предпочтении полезного, выгодного на тот момент набора ритуалов? В принуждении своего народа эти ритуалы исполнять и беспощадном уничтожении тех, кто цепляется за веру предков и в новую идти отказывается? Или все же в милосердии, кротости, самоотвержении, помощи слабым и немощным?
Вот разгородили люди в мыслях своих мир, разделились (вопреки значению слова religareсоединять), сидят за стенами, упиваются своей правотой и презирают тех, что за перегородкой. А то и ненавидят. А то и убивают, умножая страдания. Есть и еще страдающая сторона в этой религиозной страсти: Бог. Каково Ему разбираться, кто прав, кто виноват, когда все к Нему взывают?
Ох, даже не знаю, что сказать. Помещу-ка здесь
Отступление5
К концу июля луг за оградой «Веселой пиявки» розовеет. Цветет иван-чай. Дождавшись часов десяти, когда просохнет роса, Елена Ивановна берет секатор и выходит за добычей. Срезанные стебли аккуратно укладывает в тележку Виталий Иосифович и везет за дом, в тень яблонь, где они с Еленой Ивановной устраиваются на раскладных табуреточках и приступают к делу. Со стеблей обдирают листья и цветочные кисти, нижние листья при этом стараются не братьна них могут быть бобы, начиненные пухом, которому в дальнейшем продукте места нет. Все это тонким слоем рассыпается на большой холстине и подвяливается на ветерке. Потом листья с цветками скручиваются в тугие колбаски, по которым Елена Ивановна прохаживается бутылкой-скалкой, чтоб по возможности выдавить сок. Колбаски эти складываются в таз и под гнетом остаются там на ночь. Утром их нарезают на куски и укладывают в большую кастрюлю уже надолго, дня на три, время от времени перемешивая исходящую фруктовым духом массу. Все это называется ферментацией. Дальшесушка. Хочешь получить зеленый чай, достаточно высушить его на солнце до светло-коричневого цвета. Но Елена Ивановна предпочитает чай черный и сушит прошедшую ферментацию массу сперва на сковородке, то и дело перемешивая, а потом досушивает на вольном воздухе, охлаждает и складывает в стеклянные банки. Получается зелье отменной пользы и целительной силы. Полезных микроэлементов и витаминов в иван-чае пруд пруди, а список хворей, от которых этот чай помогает, мог бы занять все оставшиеся страницы моей тетрадки. Поэтому укажу только, от чего он точно не помогает (на себе испытал): от лени. В силу этого отступление заканчиваю. Замечу только, что в старые времена чай этот, называемый копорским (видать, жители села Копорье, что недалеко от Петербурга, горазды были его выращивать), теснил чаи индийские и китайские, сам государь с семейством его кушать изволил. Потому Ост-Индская чайная компания очень старалась от конкурента избавиться, распространяла о нем гнусную клевету и даже, злым языкам если верить, отвалила Владимиру Ильичу немалый куш, чтобы Страна Советов этот чай не производила.