Вчера у нас было куранто, о котором объявила Бланка, и Даниэль смог всё это сфотографировать. Горожане сердечно благодарны туристам, потому что они покупают изделия ручной работы, а агентства платят за куранто, но когда чужаки уезжают, у местных жителей возникает общее чувство облегчения. Эти орды незнакомцев доставляют им неудобства, путешественники слоняются по домам и фотографируют хозяев, словно каких-то экзотических существ. С Даниэлем же всё по-другому, поскольку он гость Мануэля. Это открывает двери парню из Сиэтла, и вдобавок все видят его со мной, отчего и позволяют снимать всё, что он только ни пожелает, и даже в их домах.
В этом случае большинство туристов были людьми пожилого возраста, седовласыми пенсионерами, приехавшими из Сантьяго, очень весёлыми, несмотря на трудности ходьбы по песку. Они принесли гитару и пели, пока готовилось куранто, и буквально навалились на галлоны виноградной водки писко, что способствовало всеобщему расслаблению. Даниэль взял гитару и порадовал нас мексиканскими болеро и перуанскими вальсами, которые узнал за время путешествия; у него не очень выдающийся голос, но он поёт мелодично, а его бедуинский вид соблазнил посетителей.
Разобравшись с морепродуктами, мы пили сок куранто из маленьких глиняных горшочков, которые в первую очередь ставят на горячие камни, чтобы получить этот нектар. Невозможно описать вкус такого концентрированного бульона деликатесов, что дают и земля, и море, ничто не может сравниться с восторгом, который он производит на людей; куранто течёт по венам, точно горячая река, а сердце то и дело подпрыгивает. Много шуток сложилось о его силе как афродизиака; бывшие у нас в гостях пожилые люди из Сантьяго сравнивали его с виагрой, сгибаясь пополам от смеха. Это должно быть правдой, потому что впервые в моей жизни я испытываю непреодолимое и необычайное желание заниматься любовью с кем-то определённым, иными словами, с Даниэлем.
Я была в состоянии внимательно наблюдать за ним вблизи и углубиться в то, что он считает дружбой, которая, как я знаю, имеет другое имя. Даниэль просто идёт, скоро уйдёт совсем, он не хочет быть связанным, возможно, я больше его и не увижу, но сама мысль настолько невыносима, что я и вовсе её отбросила. Можно умереть и от любви. Мануэль говорит это в шутку, хотя, на самом деле, это правда. У меня в груди растёт фатальное давление, и если его в скором времени не снять, то я взорвусь изнутри. Бланка советует взять инициативу в свои руки, что, кстати, она сама не применяла по отношению к Мануэлю, но я не осмеливаюсь так поступить. Это смешнов моём возрасте и с моим прошлым я могла бы легко противостоять отказу. Но могу ли явот в чём вопрос. Если бы Даниэль отверг меня, я бы прыгнула к лососям и отдалась им на съедение. Меня нельзя назвать уродинойтак говорят многие. И почему же тогда Даниэль меня не целует?
Близость ко мне молодого человека, с которым я едва знакома, опьяняющаэтим термином я пользуюсь крайне осторожно, поскольку слишком хорошо знаю значение данного слова, однако ж, не нахожу и другого, чтобы описать подобное восхваление чувств, эту зависимость, столь похожую на сильное привыкание к чему-либо. Теперь я понимаю, отчего встречающиеся в опере и литературных произведениях возлюбленные, лишь ощущая возможность разлуки друг с другом, кончают с собой либо умирают с горя. В трагедии есть величие и достоинство, оттого она и считается источником вдохновения, однако трагедии, какой бы она там бессмертной ни была, я не хочу, наоборот, желаю радости без шума, радости сокровенной и достаточно скромной, не способной вызвать ревность богов, вечно слишком злопамятных. Что за чушь, скажу я вам! Нет никаких оснований для подобных фантазий, Даниэль относится ко мне с тем же сочувствием, что и к Бланке, которая годится ему в матери. А может, я просто не его тип женщины. Или этот парень гей?
Я рассказала Даниэлю, что в семидесятых годах Бланка была королевой красоты, и нашлись люди, считавшие, что она вдохновила Пабло Неруду на одно из двадцати стихотворений о любви, хотя в 1924 году, когда их опубликовали, Бланка ещё не родилась. Так вот плохо думали люди. Бланка изредка затрагивала тему своего заболевания, рака, но, я полагаю, она приехала на остров, чтобы вылечиться от болезни и от вызванного разводом разочарования. Наиболее общая тема в здешних местахразличные заболевания, однако мне крупно повезло в том, что я общалась, пожалуй, с единственными двумя чилийскими стоиками, кто о них не упоминалс Бланкой Шнейк и Мануэлем Ариасом, жизнь которых была далеко не простой, а любые жалобы её только усложняли. Всего лишь за несколько лет они стали большими друзьями, у них общим было всё, разве что за исключением тайн, которые он хранил, и её двойственного отношения к диктатуре и связанных с ней событиям. Эти двое вместе развлекались, готовили еду, одалживали друг другу книги, а иногда я их видела молчаливо сидящими у окна и наблюдающими за неспешным плаванием лебедей.
«Бланка смотрит на Мануэля влюблёнными глазами»,сказал мне Даниэль, так что я не единственная, кто это заметил. Этим вечером, затопив печь и закрыв ставни, мы легли спатьон в спальном мешке в гостиной, а я в своей комнате. Времени было уже много. Мучаясь бессонницей и свернувшись калачиком в своей постели, лёжа под тремя одеялами, в жёлто-зелёной шапке из-за боязни летучих мышей, которые, по словам Эдувигис, вполне могли застрять в моих волосах, я слышала скрип полов дома, потрескивание горящих дров, крик совы, сидящей на дереве за окном, близкое дыхание Мануэля, засыпающего, как только его голова касается подушки, и нежный храп Факина. Я думала, что за все мои двадцать лет, Даниэль был единственным человеком, на кого я смотрела влюблёнными глазами.
Бланка настояла, чтобы Даниэль остался на Чилоэ ещё неделю, чтобы съездить в отдалённые деревни, прогуляться по лесным тропам и увидеть вулканы. Затем он полетел бы в Патагонию на частном самолёте друга своего отца, некоего мультимиллионера, купившего треть территории Чилоэ и собирающегося баллотироваться на пост президента на выборах в декабре. Я же хочу, чтобы Даниэль остался со мнойон уже достаточно побродил по свету. Ему совершенно не нужно ехать ни в Патагонию, ни в Бразилию; он может просто вернуться прямо в Сиэтл в июне.
Никто не может пробыть на этом острове более нескольких дней, не будучи замеченным местными жителями, и теперь все знают, кто такой Даниэль Гудрич. Деревенские особенно привязаны к нему; они находят его очень экзотичным человеком, ценят, что этот юноша говорит по-испански, и даже полагают, что он влюблен в меня (хоть бы так и было!). Сильное впечатление на народ, безусловно, произвело его участие в связанном с Асусеной Корралес деле.
Мы отправились на байдарке в пещеру Пинкойя, все были одеты значительно теплее, из-за того, что сейчас стоял конец мая, и сложно было представить, что ждёт нас по возвращении. Небо было чистым, мореспокойным, а воздух очень холодным. Я в отличие от туристов добираюсь до пещеры другим маршрутом, который более опасен из-за скал, но предпочитаю именно его, поскольку дорога позволяет мне максимально приблизиться к морским львам. Это моя духовная практиканет другого термина для описания подобного мистического экстаза, который я получаю от жёстких усов Пинкойи, как я окрестила своего любящего воду друга, самку морского льва. Там на скалах живёт угрожающий самец, которого я должна избегать, и восемь или десять матерей с их детёнышами, загорающих на солнце либо играющих в воде среди морских выдр. В первый раз, когда я пришла сюда, я плавала на байдарке, не приближаясь и не двигаясь, чтобы увидеть выдр вблизи, и через некоторое время один из морских львов начал плавать вокруг меня. Эти животные неуклюжи на суше, а в воде очень грациозные и быстрые. Они ныряли под байдарку, словно торпеды, и выплывали на поверхность уже с другой её стороны, показывая пиратские усы и большие круглые чёрные глаза, полные любопытства. Носом животное подталкивало мою хрупкую лодочку, как будто знало, что одним ударом может отправить меня на морское дно, хотя в данный момент её поведение было лишь игривым и доброжелательным. Мы узнавали друг друга постепенно. Я начала часто навещать морскую львицу, и очень скоро та, едва различив вдалеке что-то похожее на байдарку, стала выплывать мне навстречу. Пинкойя любит прикасаться щетиной своих усов к моей голой руке.
Эти моменты с морской львицей священны. Я чувствую к ней привязанность не меньше объёма энциклопедии. У меня появляется безумное желание нырнуть в воду и порезвиться с ней. Не было большего доказательства любви к Даниэлю, чем отвести его в пещерутолько так и можно было дать понять ему о моих чувствах. Пинкойя лежала на солнце, и, едва меня увидев, нырнула в море, чтобы подплыть и поздороваться, хотя теперь животное держалось на определённом расстоянии, изучая Даниэля, и, в конце концов, вернулось к скалам, обидевшись на то, что я привела сюда незнакомца. Потребуется много времени, чтобы снова завоевать её уважение.
Когда, около часа дня, мы вернулись в деревню, Хуанито и Педро с тревогой ждали нас на пристани с новостями о том, что у Асусены началось сильное кровотечение в доме Мануэля, куда она пошла убираться. Мануэль нашел её уже в луже крови и вызвал полицейских со своего мобильного телефона, которые приехали на джипе и забрали Асусену. Хуанито сказал, что теперь девушка находится в полицейском участке, ожидая машину скорой помощи.
Полицейские положили Асусену на койку, и Умилде Гарай прикладывал той ко лбу влажные тряпкидругих, более эффективных средств, не было под рукой, в то время как Лауренсио Кaркамо разговаривал по телефону со штаб-квартирой в Далькауэ, спрашивая насчёт дальнейших распоряжений. Даниэль Гудрич представился врачом, вывел нас из помещения и приступил к осмотру Асусены. Через десять минут он вернулся, чтобы сказать нам, что девушка уже на пятом месяце беременности. «Но ей же всего тринадцать лет!»воскликнула я. Я не понимаю, почему никто не разобрался, в чём дело: ни Эдувигис, ни Бланка, ни даже медсестра; Асусена просто выглядела толстой девочкой.
Тут подоспела скорая помощь, и полицейские позволили нам с Даниэлем сопровождать плачущую от страха Асусену. Мы добрались с ней в отделение скорой помощи больницы Кастро, где я ждала в коридоре, а Даниэль воспользовался своим званием и последовал за носилками. Этой же ночью они оперировали Асусену, чтобы вытащить ребёнка, который был уже мёртв. Состоится расследование, чтобы выяснить, был ли вызван аборт; это законная процедура в подобном случае, и, очевидно, она куда важнее выяснения обстоятельств, при которых тринадцатилетняя девочка забеременела, на что яростно и справедливо жалуется Бланка Шнейк.
Асусена Корралес отказывается говорить, от кого забеременела, и по острову уже ходят слухи, что это был Трауко, мифический трёхфутовый карлик, вооружённый топором, который живёт в дуплах деревьев и защищает леса. Он может изогнуть позвоночник мужчины своим взглядом и преследует молодых девственниц, чтобы оставить их беременными. Как говорили, это, должно быть, сам Трауко, потому что возле дома Корралесов нашлись экскременты жёлтого цвета.
Эдувигис отреагировала несколько странно, отказавшись увидеться с дочерью или услышать подробности произошедшего. Алкоголизм, насилие в семье и инцест являются проклятиями Чилоэ, особенно в наиболее изолированных общинах, и, по словам Мануэля, миф о Трауко зародился, чтобы скрыть беременности девочек, изнасилованных их отцами или братьями. Я только что поняла, что Хуанито не только внук Кармело Корралеса, но и его сын. Мать Хуанито, которая живёт в Квеллоне, когда ей было пятнадцать лет, подверглась насилию со стороны Кармело, её отца, и родила мальчика. Эдувигис вырастила его как своего ребёнка, но все в деревне знают правду. И я спрашиваю себя, как слабый инвалид мог совершить насилие над Асусеной, это должно было произойти ещё до ампутации его ноги.
Вчера Даниэль уехал! 29 мая 2009 года останется в моей памяти как второй самый грустный день в моей жизни, первый жедень смерти моего Попо. Я собираюсь сделать тату «2009» на другом запястье, чтобы самой никогда об этом не забыть. Я плакала два дня подряд. Мануэль говорит, что так у меня скоро будет обезвоживание, что он никогда не видел столько много слёз сразу, и что ни один человек не стоит стольких переживаний, особенно если он просто уехал в Сиэтл, а не на войну. Да что он знает! Разлуки очень опасны. В Сиэтле, должно быть, живёт миллион девушек намного красивее и лучше меня. Почему я рассказала ему подробности своего прошлого? Теперь у него будет время проанализировать и даже обсудить их с отцом. Кто знает, к каким выводам может прийти пара психиатров! Они заклеймят меня наркоманом и невротиком. Вдали от меня энтузиазм Даниэля охладеет, и он может решить, что не стоит продолжать отношения с такой девушкой, как я. И почему я тогда не поехала с ним? Эх, а правда в том, что он меня об этом и не спрашивал.
ЗИМА
Июнь, июль, август
Глава 3
Если бы меня спросили несколько недель назад, какое время было самым счастливым в моей жизни, я бы сказала, что оно уже прошло, ведь это было моё детство, проведённое с бабушкой и дедушкой в волшебном поместье в Беркли. Однако теперь мой ответ будет таким: самые счастливые дни я прожила в конце мая с Даниэлем, и если не случится катастрофа, я вновь проживу их в ближайшем будущем. Я провела девять дней в его обществе, из которых три мы были одни в этом доме, где повсюду стоял аромат кипариса. В эти чудесные дни мне приоткрылась дверь, я опьянела от любви, и свет оказался для меня почти невыносимым. Мой Попо говорил, что любовь делает нас хорошими людьми. Неважно, кого мы любим, неважно также, взаимна ли любовь и длительны ли отношения. Достаточно самого опыта любви, который нас и меняет.
Посмотрим, смогу ли я описать единственные дни любви в моей жизни. Мануэль Ариас сказал, что срочно уезжает в трёхдневную поездку в Сантьяго по поводу своей книги, но по словам Бланки, он отправился к доктору, чтобы проверить пузырёк в своём мозге. Я думаю, он уехал, предполагая оставить меня наедине с Даниэлем. Мы были совершенно одни, потому что Эдувигис больше не убиралась в доме после скандала с беременностью Асусены, по-прежнему находящейся в больнице Кастро, где восстанавливалась после инфекции, и Бланка запретила Хуанито Корралесу и Педро Пеланчугаю нас беспокоить. На календаре был конец мая, дни становились всё короче, а ночи длиннее и холоднееидеальный климат для близких отношений.
Мануэль уехал в полдень и поручил нам задание приготовить варенье из томатов, пока они не сгнили. Томаты, томаты, снова томаты. Томаты осенью, где это видано. Их так много в саду Бланки, и она столько их нам подарила, что мы не знаем, куда деть это богатство: соус, паста, сушёные помидоры, они же консервированные. Вареньенеобычное решение; не знаю, кому это может понравиться. Мы с Даниэлем очистили несколько килограммов, рассортировали их, удалили семечки, взвесили и поместили в горшки; на это у нас ушло более двух часов, которые, однако, не были потеряны, потому что за разделыванием томатов у нас развязывались языки, и мы рассказывали друг другу много вещей. Мы добавили килограмм сахара на каждый килограмм мякоти томата, немного сбрызнули всё это соком лимона, после поставили варить до тех пор, пока масса не загустеет, это плюс-минус двадцать минут, время от времени помешивая, а затем сразу же разложили по хорошо вымытым банкам. Мы кипятили уже полные банки в течение получаса, и, закатанные и герметичные, они были готовы к обмену на другие товары: желе из айвы Лилианы Тревиньо и шерсть доньи Лусинды. Когда мы закончили, на кухне было темно, а в доме стоял дивный запах сахара и хвороста.
Мы устроились перед окном, чтобы посмотреть на ночь, с подносом, на котором лежали хлеб, маслянистый сыр, колбаса, присланная доном Лионелем Шнейком и копчёная рыба Мануэля. Даниэль открыл бутылку красного вина, наполнил один бокал, а когда собрался было наполнить второй, я его остановилапришло время сообщить, что я не употребляю алкоголь, и объяснить, что он может пить, совершенно обо мне не беспокоясь. Я рассказала ему о своих зависимостях в целом, всё ещё не углубляясь в свою дурную жизнь прошлого года, и объяснила ему, что не скучаю по выпивке, желая утопить в вине какое-то горе. Однако по праздникам, подобным этому, сидя перед окном, мы можем выпить вместе: онсвоё вино, а яяблочный сок.
Я полагаю, что мне придётся избегать алкоголя всю жизнь; ему сложнее сопротивляться, чем наркотикам, потому что выпивка легальна, доступна и предлагаема везде. Если я соглашусь хоть на один бокал, моя воля ослабнет, и уже будет трудно отказаться от второго. А отсюда до падения в пропасть всего несколько глотков. «Мне повезло,сказала я Даниэлю,ведь за шесть месяцев в Лас-Вегасе моей зависимости не удалось достаточно окрепнуть, и если сейчас возникает искушение, я вспоминаю слова Майка О`Келли, знающего многое об этом, потому что онизлечившийся алкоголик, и говорит, что зависимость похожа на беременность: она либо есть, либо нет, и ничего среднего».