Для довершения благолепного образа и исторического диссонанса он почему-то облачен в роскошное атласное одеяние с золотым шитьем надо полагать, по последней моде XVII века, когда его намалевал художник Филипп де Шампань. Возможно, он и сам понимал всю несуразность и историческую недостоверность, просто опасался, что если пророк на его картине предстанет в рубище да еще с семитскими чертами иноверца, ему в смысле, художнику не поздоровится от инквизиции или другого карательного органа его любящей матери Святой католической церкви.
Увиденное так меня поразило, что я забыл, зачем изначально лез в Википедию. Это примерно как сегодня изобразить Моисея в стильном пиджачке, а скрижали а скрижали пусть уж сразу на лэптопе. Запостил в фейсбуке, зашерил френдам, собрал лайки и готово. Куда как удобней, чем с каменными таскаться. Только в наши дни это бы называлось карикатурой, а не творением высокого искусства.
Длинное отступление, даже по моим меркам По-видимому, я подспудно избегаю говорить о том, о чем должна пойти речь в этом фрагменте. Или тут вновь как-то замешан Аствацатуров Но так или иначе, пусть окольными путями и до поры укутывая острые углы в иронию, я туда доберусь.
Итак, лишние шейные ребра не выполняют никаких полезных функций, наоборот, их наличие может причинять дискомфорт. Однако дискомфорт они мне пока не причиняют. Торчат себе там, как зачатки крыльев, и все.
К крыльям мы еще вернемся, а теперь пора бы и про врачей. Про врачей, которых я так люблю, и про присущую каждому смесь чувств страха и надежды к исполняемой ими роли. Как-то лет десять назад у меня разболелась спина. И пошел я на этот раз к ортопеду было бы странно отправиться, например, к урологу или стоматологу, верно? так вот, пошел я к ортопеду, и не к рядовому ортопеду, а главному специалисту по позвоночнику в северном регионе нашей страны, славящейся отменной медициной. И этот главный специалист сообщает:
У вас, голубчик, сломан позвоночник.
Восхитительно, правда? Как тут не полюбить врачей?! Я на некоторое время забываю, что надо дышать. Судорожно пытаюсь уцепиться за логику, за здравый смысл. Стоп-стоп, как же так? Что значит «сломан позвоночник»? Ну да, болит зверски, но к чему такие крайности. Я же утром выбрался из постели, ходил по квартире, сел в машину и приехал к тебе, остолопу, в другой город. Как, спрашивается, я ухитрился все это осуществить со сломанным позвоночником?
Еще в детстве я заметил, что слово «врач» как-то подозрительно созвучно с глаголом «врать». Много позже оказалось, что оно не только созвучно, но и связано. И, по одной из версий, связано довольно тесно. В старину лечили заговорами и нашептываниями. Знахарь бормотал их над больным, изгоняя хвори. А вплоть до XIX века бормотание и болтовню называли враньем. Вот и получалось кто врет (то есть бормочет), тот и врач.
Сегодня врачи совсем другие, но заливать, в смысле врать, они горазды и по сей день. А некоторые пережитки врачества мне еще довелось застать в советском детстве. Не скажу, чтобы я во всем этом участвовал, но видывал и наслышан. Начнем с относительно безобидного: дышать паром вареной картошки при простуде. Сама по себе неприятная процедура, но чтобы сделать ее еще более жестокой, следовало накрываться с головой одеялом. Как много позже заметила одна моя знакомая, «за такое мучительство нужно лишать родительских прав».
А мой армейский сослуживец из Саратова как-то рассказывал о полоскании горла авиационным керосином. Покруче, говорил, любого лекаря. Но за здорово живешь авиакеросин не раздобыть, сетовал он. Вот это да! помню, ошарашенно думал я. И с небольшой задержкой накатила следующая мысль как же мне повезло, что мой папа не был летчиком.
Однако даже без столь экстремальных мер как керосин, у знахарства и народной медицины неиссякаемая фантазия, когда дело доходит до измывательства над беззащитными пациентами. Особенно если эти пациенты дети. А еще лучше маленькие дети. Банки, горчичники, зеленка раздолье на любой вкус. Можно, допустим, прикладывать к носу горячее яйцо. А то и сразу два по одному с каждой стороны, и всю оставшуюся поверхность физиономии измазать зеленкой, чтобы стало совсем хорошо. Или соль в мешочке тоже горячую. А можно более утонченно, с подвывертом, скажем, пичкать какой-нибудь полезной гадостью черной редькой с медом, либо рыбий жир смешать с еще чем-то не менее мерзопакостным
Хотя, опять же, все познается в сравнении. Мой сослуживец, чей батя в былые годы расхищал народное имущество ради того, чтобы травить авиационным керосином родного сыночка, рассказывал, как они с пацанами гудрон жевали.
Ужас какой, выпалил я. А гудрон-то зачем?
Да,.. тут он цветисто выразился, жвачек не было. Дефицит. А гудрона на стройках хоть жопой жуй. Правда, зубы потом черные.
«На жопе?» хотел пошутить я, но меня перебили:
Тю, а как же! Помню ностальгически выдохнул какой-то незнакомый коренастый тип. А мы еще смолу жевали. Вишневую.
Тут я осознал, как много пропустил в детстве, и решил, что с орлами такого полета, пожалуй, шутить не стоит.
В свете вышесказанного придется взять часть моей критики обратно. Для любителей пожевать строительный гудрон заполировать его авиационным керосинчиком должно быть за милое дело. А на фоне того, какие непотребства вытворяли над собой больные (и даже здоровые), мои претензии к кустарному наследию врачества как-то меркнут.
Кстати, слово «врачевство» действительно существует. Полагаю, им не особо пользуются именно потому, что в нем слишком явственно звучит отголосок тех самых врак. Врач, врачевство, враки, врать
Впрочем, это никудышная история. Нет сюжета. Одни разглагольствования. Так что все. С этим покончено. Отрясаю прах этой истории с ног, рук, зачатков моих крыльев и всего прилагающегося. Вперед к будущему! К фабуле! К сюжету!
История с сюжетом и опять же про врачей.
Прихожу, значит, я к врачу. Не со скуки прихожу. По делу. Опухла щека и болит. И ладно бы только щека, а тут аж вся левая часть физиономии. Даже сглотнуть слюну не могу. А мы млекопитающие, оказывается, постоянно это делаем. Короче, ни есть, ни пить Да и говорить с трудом удается.
Врач на меня полюбовался, призадумался и направил на биопсию. «Поезжай прямо сейчас», говорит. Поехал, сделали мне срочную биопсию. Приятного мало втыкают иглу в шею, выдирают небольшой кусок плоти и затем почему-то дают предварительное заключение на руки.
Возвращаюсь домой, лезу в интернет, делаю поиск на ключевые слова и мне становится нехорошо и сквозь пелену этого «нехорошо» на экране маячит диагноз: редкое сочетание рака с ВИЧ.
Назавтра после незабываемой ночи возвращаюсь к врачу. А он умер.
Врач умер, сообщают в приемной.
Я даже про злополучный диагноз забыл. Стою, вспоминаю: крепкий, лет сорока пяти, вчера он на работе, а сегодня Такая манера еще у него была, пощипывая подбородок, важно поглядывать поверх очков. Словом, внушительный дядька. А тут бац и умер. Как-то это не шибко профессионально с его стороны.
Рак, ВИЧ, врач умер хорошенькое начало, подумалось мне.
Второй врач не беспокойтесь, ему не суждено скоропостижно скончаться посреди следующего абзаца второй послал меня на более обстоятельную биопсию под полным наркозом.
Приехал в больницу, госпитализировали меня, подготовили к операции, вкололи что-то и повезли. В предбаннике операционной тетка с маркером ко мне тянется и норовит этим маркером в здоровую часть лица клюнуть. Уже в полузабытьи, я как-то догадался, что это она так отмечает, где резать. Догадался и шепчу: «Тетенька, вы что? Это ж не то полумордие». А сам в ужасе думаю что происходит? Опухоль-то уже в пол-лица, ошибиться сложно. Что же тут со мной сделают, если им такие очевидные вещи неочевидны.
В общем, поставила она кое-как эту метку, и я отключился. Очнувшись от анестезии, сразу хватаюсь за лицо, нащупываю шов через повязку, и самые страшные опасения сбываются не то отрезали. Отчекрыжили сантиметров на десять в сторону и ниже. Все одно к одному.
Выскакиваю из палаты, меня еще слегка ведет после морфина, врываюсь в в от ужаса я даже слово забыл как этот кабинет называется, где врачи от пациентов прячутся? Короче, врываюсь туда, набрасываюсь на первого встречного. Он тычет пальцем в молодого хирурга. Тот, выслушав, усмехается.
Верно, говорит, я намеренно ниже отрезал.
Что-что?! я не верю своим ушам.
Понимаете, продолжает он весело, если это действительно рак лимфатических желез, то он за пару дней распространяется по всему телу, и тогда ну, и тогда уже неважно, где оперировать. А если нет, то не стоит резать там, где опухоль, шрам останется некрасивый.
Хотя я только-только узнал, что моя предполагаемая болезнь столь скоротечна, странным образом это успокаивало. Раз так щепетильно заботятся об эстетических тонкостях, должно быть, еще не все потеряно.
И впрямь, как можно бы заключить дедуктивным методом из того, что: а) это роман от первого лица; и б) эти буквы я печатаю, а слова подбираю, не из какого-то там загробного мира; первоначальный диагноз не подтвердился. Впрочем, радоваться было пока рано.
Два следующих месяца я метался по врачам, выдвигавшим разнообразные и причудливые гипотезы о причинах моего недуга. Не медицина и даже не врачество, а какая-то жалкая пародия. Тем временем мое самочувствие неуклонно ухудшалось, а опухломордие расцветало, пугая окружающих усугубляющейся асимметричностью. Вдобавок становилось все труднее и больнее ворочать языком. Я постепенно терял не только человеческий облик, но и дар речи, и был вынужден изъясняться преимущественно пантомимой.
Наконец-то причина моих мытарств была установлена: камень в слюнной железе или ее протоках. Прежде я даже не подозревал о существовании таких желез. Однако они есть, и есть их выводные протоки, открывающиеся в ротовую полость на верхушках специальных подъязычных сосочков. А сами железы расположены под скулами. Как-то так. Или, во всяком случае, приблизительно так утверждали медики.
Стало быть, камень в железе. Ерунда, особенно на фоне предварительного диагноза. Элементарное шунтирование, камень небольшой и вытащить не проблема, заверяли врачи. В ту пору мне было не до лингвистических изысков, и я не вспоминал, откуда происходит слово «врач». Нарисованная ими картина казалась как нельзя более ясной, а решение логичным и простым. Наученный горьким опытом толкования диагнозов при помощи интернета, я больше не стремился расширить свои познания. Врачи все доходчиво разъяснили, я поверил и успокоился. Но не тут-то было.
Одна за другой были проведены две неудачные операции шунтирования. Сперва камень был обнаружен, но извлечь его не удалось. Потом они затолкали его куда-то, и не могли найти. Каждый раз надо мной измывались часа по три в полном сознании и на глазах у группы любознательных стажеров. Проводились обе процедуры крайне агрессивным врачом и сопровождались мерзкой и острой болью.
Я попытался возмутиться, но главврач, соизволивший принять меня лишь после настырных прошений, с нетерпением предложил, раз я так нежен и чувствителен, просто-напросто удалить эту железу. Действительно, что тут рассусоливать, давайте отрежем. Но постойте, как это «отрежем»? Их же, как я понял, всего две одна под правой скулой, другая под левой. А если и со второй что-то станется, тоже удалим? И как я без них тогда?
Еще там присутствовал этакий пузатый добрячок с гипертрофированным чувством юмора, неустанно балагуривший по поводу моего, как он выражался, драгоценного камня, величавший своих коллег кладоискателями, каламбуривший на тему приисков, золотой лихорадки и еще чего-то в подобном духе. Остального не упомню, мне как-то было не до того. Я был зациклен на том, что у меня две железы, и одну из них хотят оттяпать, чтобы лишний раз не заморачиваться.
Много позже один мой начальничек он очень любил повторять «Я начальник!» утверждал, что слюнных желез четыре. Есть, дескать, еще две где-то в районе ушей. Все было уже позади, и выяснять, кто прав, я тогда не стал. Пусть у него будет четыре, раз ему так нравится. Он же «начальник» как-никак. А у меня зато крылья, ну или их зачатки, а у него ни крыльев, ни даже их зачатков не наблюдалось.
Ну вот я снова увлекся. Вечно меня заносит. Однако, во имя восстановления анатомической справедливости, при написании этого фрагмента я досконально выяснил вопрос и ответственно заявляю, что слюнных желез у нас много. Три пары больших и еще туча мелких. Видать, и вправду можно спокойно их удалять хотя какой в этом смысл, если проблема с протоками?
Вероятно, их логика была такова этот тип уже достал, давайте ему что-нибудь отрежем, а там видно будет. Авось поможет. Или так: отрежем, чтобы неповадно было сюда таскаться и по пустякам морочить голову занятым людям.
Как бы то ни было, моя теперешняя осведомленность никак не снижает остроты тогдашней ситуации. Итак: слюнных желез (в моем тогдашнем представлении) у гомо сапиенсов две, и разбрасываться ими направо и налево казалось слишком легкомысленной расточительностью.
Так как я не угомонился, было проведено третье шунтирование. С него я сбежал. Не выдержал. Специально ради меня оперирующим врачом был снова назначен тот же самый агрессивный садист, замечательно поиздевавшийся надо мной уже дважды и умудрившийся так искусно затолкать куда-то злосчастный камень, что теперь не мог его обнаружить.
Разинув рот, я полулежу в чем-то вроде зубоврачебного кресла, в полном сознании и под местным наркозом, который нисколько не помогает. В небо под языком воткнуто штук шесть каких-то металлических инструментов устрашающего вида. Надо мной нависает этот бармалей с ассистентами, чтобы не сказать подельниками. Всякий раз, когда я дергаюсь от боли, он бросает инструменты так, что, падая на передние зубы, они впиваются в плоть воткнутыми в небо концами. Бросает и принимается орать мне в лицо. Вокруг толпятся стажеры, выразительно переглядываются, о чем-то шушукаются. А я даже не могу ничего ответить на вопли бармалея из-за этих железяк во рту, могу лишь сипло мычать.
Посередине этого истязания я сломался, вырвался и сбежал. Однако, как ни странно, у этой истории счастливый конец. Пришлось подсуетиться, раскошелиться, и я очутился в маленькой частной клинике на юге страны у настоящего специалиста. После анестезии и еще минут десяти неких, как мне казалось, подготовительных манипуляций, я поинтересовался, когда начнется сама процедура. Вместо ответа хирург потянулся за пробиркой, разжал пинцет, камешек звякнул о стекло, врач аккуратно закупорил ее и презентовал мне на память.
Однако такие счастливые развязки, как мы знаем, хоть и прикидываемся, что это как бы и не совсем так, лишь временные и локальные победы в заведомо обреченной борьбе. Мы взрослеем, во всяком случае, так принято называть первую стадию телесной деградации. И мы все пытаемся оттянуть тот срок, когда вместо «взрослеем» придется употреблять «стареем». Так усердно делаем вид, что не гнушаемся ничем, в том числе подобными лингвистическими уловками.
«Нынешние сорок это когдатошние тридцать» или какой-нибудь подобной вымученной и лживой сентенцией, догадываюсь, одарят меня на очередной юбилей. Мы взрослеем, мужаем или не уверен, как назвать подобный процесс относительно женщин можно с большой натяжкой сконструировать глагол «бабеть» или «возбабеть» метаморфоза, при которой из маленькой козявки с двумя бантиками на макушке вымахивает целая бабища со всеми причиндалами кхм не, «причиндалы» Господин Редактор наверняка забракует, попробуем так: бабища со всякими впуклыми и выпуклыми атрибутами хотя это тоже как-то не то Впрочем, до каламбуров ли, когда мы стареем, и как это ни называй, как ни изгаляйся, наш организм, который мы привыкли отождествлять с собой, начинает нас подводить.
И не знаю как у вас, но у меня множество вопросов и возражений. Однако моего мнения не спрашивают, меня лишь извещают. Сперва этот мой организм различными болезненными симптомами, потом, когда я пугаюсь в достаточной мере, чтобы начать метаться по врачам, они вгоняют меня в еще больший ужас непонятными диагнозами. И все у них не лечится: хронический вывих не лечится; сломанный позвонок не лечится; астигматизм этим словом мой словарный запас обогатился совсем недавно,.. и да-да, представьте себе, астигматизм тоже не лечится.