Возражений, разумеется, не было- все, кто уже проснулся, теперь тупо пялились в окна, потеряв дар речи.
Спустя полгода, совершенно случайно напоив главного бухгалтера нашего коллектива, мы узнаем, что выходной на пляже был устроен с той лишь целью, чтобы сэкономить на отеле. Но это случится только через полгода. А пока Пока весь наш цыганский табор, обалдевший от свалившегося на него чистого, святого, совершенно бескорыстного счастья, впопыхах освобождал багажник автобуса от чемоданов, дабы извлечь из этих чемоданов полотенца, плавки, купальники, сланцы, и прочие атрибуты курортного отдыха, предусмотрительно берущиеся с собой в любые гастроли- хоть на Канарские острова, хоть в Сибирь. Воистину, дальновидности наших людей можно ставить памятник. Вот уже скачет на одной ноге Толик, старательно и без всякого стеснения стягивающий джинсы. Вот бредёт к морю, по щиколотку утопая в песке, Полпальца в широких, похожих на парус плавках, задумчиво почесывая голое, волосатое пузо. Вот аккуратно стелет свое полотенце под пляжным тентом Февраль. Тем временем женская половина коллектива уже успела соорудить в неработающем туалете автобуса комнату для переодеваний, и туда сразу же выстроилась очередь. Я наблюдал за всей этой радостной, праздничной суетой, покуривая в сторонке, первым делом избавившись от футболки и обвязав ей голову на манер тюрбана. Мне совершенно не хотелось суетиться. Наоборот, хотелось вот так еще долго стоять, смотреть сквозь щелки блаженно полуприкрытых глаз на море, глотать табачный дым напополам со свежим морским воздухом, и ни о чем не думать. Прямо вот совершенно ни о чем. Впрочем, я довольно скоро сообразил, что стоять не обязательно- можно и присесть. А затем оказалось, что лежать на теплом песке пляжа ещё приятнее, чем сидеть, и глаза лучше закрыть совсем. Счастья ведь много не бывает, верно?
***
Ну что ты цедишь, как из пипетки? Лей ещё!
У тебя вообще совесть есть? Ещё прошлую порцию никто не допил! Это тебе не наша бормотуха, это импортный виски!
У нас в коллективе свобода совести. Хочешь имей совесть, хочешь- не имей. Что, забыл? Ну, так я тебе напомню.
Февраль, Полпальца, Толик, Анатольич, буддист Шурка, и конечно же я сидели в тени широкого пляжного зонта, потягивали виски из дорожных алюминиевых рюмок и блаженно рассматривали молодых коллег женского пола, стайками прогуливающихся вдоль пляжа в купальниках. Иными словами, мы наслаждались жизнью, сделавшей такой внезапный поворот, смакуя каждую секунду, насквозь пропитанную морем и солнцем.
Шурка, давно спросить хотел, лениво пробасил Полпальца, чего у тебя глаза такие грустные, как у коровы?
И, не дождавшись ответа, пояснил:
Знаете, мужики, почему у коров глаза такие грустные? Да потому что за титьки дёргают каждый день, а трахают только раз в год.
Только что придумал? полюбопытствовал Февраль.
Я знал это с детства! с гордостью заверил нас Полпальца.
Тяжёлое у тебя детство было.
А как же, малый? И детство, и юность. Эх, где же ты, моя юность, бляха муха.
Да, Февраль кивнул, в молодости, когда только пришел к нам, ты был тот ещё черт. И сейчас не сахар, а тогда Такие номера, помнится, откалывал Как прежнего нашего Главного в ментовку сдал, помнишь?
Помню! Полпальца затрясся от смеха, во времена были, а!
Это и я помню, Анатольич тоже хихикнул, весь оркестр на утреннюю репетицию приходит, а дирижёра нет. Полчаса сидим- нету. Час сидим- нету. Инспектор оркестр отпустил. А потом оказалось, что какой-то доброжелатель позвонил с утра ментам и сообщил, что узнал злодея, чью морду в утренней криминальной хронике по телеку крутили. Это, мол, наш главный дирижёр. Менты на любую такую наводку реагировать должны- вот и забрали Главного. Полдня в отделении продержали.
Это ещё что, Февраль махнул рукой, а помните, как он на одних гастролях в усмерть напился, и к председателю худсовета, который в соседнем номере жил, пошел? Совсем ещё тогда зелёный был, лет двадцать пять, по-моему. Приходит, значит, к председателю, и спрашивает, мол, ты член худсовета? Тот отвечает, что член. Этот спрашивает, мол, точно член? Председатель отвечает, что точно. Тогда черт этот и говорит, типа объясни тогда, раз ты худсовета член, почему в коллективе ебать некого?
Было и такое, подтвердил Полпальца, много чего было, бляха муха. Это сейчас я уже почти остепенился. Старею, мужики. Спать стал плохо, всякое говно снится. Вот сегодня, к примеру, видел сон, будто сижу я на берегу реки, а по реке плывут гробы. И в каждом гробу, мужики, не поверите- по дирижеру!
Ну что ты злой такой? не выдержал вдруг Шура, есть ведь и хорошие дирижёры! А ты всех под одну гребёнку
Ну да, не стал спорить Полпальца, мечтательно уставившись в морскую даль, хорошие дирижеры- в хороших гробах, а плохие- в плохих.
Я тоже хотел добавить к сказанному что-нибудь лёгкое и остроумное, и уже даже открыл рот, но тут Толик легонько ткнул меня в колено, и, сделав страшные глаза, кивком головы указал куда-то за мою спину. Я повернулся.
В нескольких метрах от нашего пляжного зонта, видимо, опасаясь подойти ближе, стояла Алиса. Едва я взглянул на нее, как внутри тут же что-то натянулось туго-туго, словно струна, горло забил холодный ком, а сердце принялось бешено колотиться о прутья грудной клетки, явно вознамерившись проломить преграду и вырваться на волю. Один лишь мозг оставался беспристрастным, навязывая свое трезвое недоумение- ну, подумаешь, красивая барышня. Ну, подумаешь, в купальнике. Ну, подумаешь, грива красных волос, как пламя факела, то взлетает, то опадает на теплом морском ветру. И что с того? "Слушай меня, а не свой детородный орган, идиот! что есть силы вопил мозг, наверное, предчувствуя, что скоро канал связи с ним будет грубо обрублен, а сердце вообще отвечает только за перекачку крови, и ни за что больше!"
Лиска! радостно возопил Полпальца, чего там встала, как не родная? Давай к нам!
Но тут подал голос Анатольич, за что я, наверное, буду благодарен заслуженному ветерану сцены до конца жизни:
Не слушай его, Алиса. Чего тебе с нами, пьяными старыми дураками, сидеть? Иди лучше с нашим добрым молодцем прогуляйся- полезнее будет.
Кажется, я на несколько секунд впал в глухой ступор, потому что Февраль вроде бы в шутку, но довольно ощутимо ткнул меня в плечо и не громко сказал:
Иди, добрый молодец, прогуляй даму. А то смотри, ее Полпальца прогуляет.
Я тут же встал, попытался стереть с лица глупую улыбку, но не смог, и, мысленно махнув на все рукой, направился к ней, с удовольствием увязая по щиколотку в теплом песке.
А потом мы долго бродили вдоль пляжа то в одну, то в другую сторону, и опять говорили, и опять я совсем не слушал ее, а только смотрел, как она говорит, как часто возвращает за ухо часть непослушных волос, как смеётся, как жмурится на солнце
И в этот самый миг не было ни одной такой божественной кары, ни одного указывающего на меня когтистого пальца злой судьбы- вообще ничего такого, что пугающей, исполинской громадой скрывалось бы в сумерках грядущего. Есть море, песок, чайки, треугольник паруса на горизонте. Есть эта странная, совсем не похожая на остальных девушка, и я, идущий рядом с ней, втягивающий живот и будто бы случайно старающийся в самом выгодном свете продемонстрировать ей то свой профиль, то анфас. Я так давно не старался никому понравиться, что даже успел забыть, как это делается, и, кажется, мои попытки никакого особенного успеха не имели. Может быть, ей все это и не нужно? Может, ей просто доставляет удовольствие гулять вот так вот, взад вперёд, а я- всего лишь приятное дополнение, идущее рядом? В конце концов, собой я весьма не дурен- высок, строен, широкоплеч, голубоглаз Может, ей это все глубоко безразлично, но для виду, для картинки кто-то ведь должен быть рядом? Так пусть буду хоть я С другой стороны, ведь из всех выбрала она именно меня- чем не повод для гордости?
Наверное, я сам себе придумал эту странную девушку, эту странную, нелепую жизнь, может быть даже этих чаек и этот парус И что с того? У кого-то нет даже этого. У кого-то ВООБЩЕ ничего нет. А у меня- есть!
Один знакомый, сейчас и не вспомню, как его звали, влюбился в сумасшедшую, долго носил ей цветы, покупал платья, один раз даже пел под окном серенаду. А она, в один прекрасный день, разбила ему о голову бутылку шампанского. Другой полюбил наркоманку, хотя сам уже давно вел вполне себе тихую, осторожную жизнь законопослушного алкоголика. Однажды он принес ей дозу, а она сдала его ментам, приревновав к какой-то безобидной подруге детства, как выяснилось позже. Отсидев положенный срок, бедняга вышел на свободу и, спустя неделю, напился до того, что выпал из окна с пятого этажа. У третьего все, казалось бы, складывалось замечательно- семья, там, дети, молодая и перспективная жена А вдруг, ни с того, ни с сего, после трёх лет канонической супружеской жизни, ушел наемником в какую-то горячую точку, отстаивать чьи-то геополитические интересы, и больше о нем никто не слышал. А жаль, кстати, хороший мужик был.
Что же до меня Я, помню, два дня болтался по каким-то притонам, где удивительные люди, среди которых преобладали молодые дерзкие хищники обоих полов в клепанных кожаных куртках, пели песни под гитару, пили дешёвое пакетное вино, курили по сто сигарет за час и потом, уединившись, к примеру, в ванной, самозабвенно занимались любовью друг с другом. Мне тоже тогда хотелось любви, но ни одной подходящей музы за все это время я так и не встретил- по правде сказать, моя патологическая разборчивость была, на фоне всего происходящего, чем-то особенным, вроде свежего экзотического фрукта, контрабандой привезённого из сказочной страны, где люди радуются жизни каждый день, и каждую ночь танцуют у костров босиком. На третий день утром, проснувшись среди десятка уснувших неряшливо, кое-как, кто где, тел, я встал, сбрызнул лицо колючей холодной водой и храбро побрел в мир, по которому и протаскался без дела целый день. Стояла зима. Денег на сигареты не было, и я, чтобы хоть чем-то себя занять, стрелял сигареты у каждого встреченного курильщика, и складывал в портсигар. Да-да, тогда у меня ещё имелся портсигар А вечером без предупреждения приехал к Ней, почему-то предположив (а, может быть, почувствовав), что Ей, как и мне, не хватает любви. Помню, как неуклюже избавлялся от ботинок в прихожей, как долго держал руки под струёй теплой воды в ванной, критично рассматривая собственное отражение, и как, не найдя в отражении видимых изъянов, вошёл в комнату. Она сидела на кровати, поджав под себя ноги, и внимательно вглядывалась в меня- даже на вид такая теплая, хрупкая, домашняя А я сидел перед Ней на стуле, напряжённо подавшись вперёд, и все чего-то ждал.
Однако, ни в тот вечер, ни в какой-то ещё я так ничего и не дождался. Правда, тогда мне и в голову не приходило, какая пропасть лежит между Ее миром, и моим. И хорошо, наверное, что не приходило.
Подумать только- Она, и я. Она- в маечке, в шортиках, мягкая, теплая, большеглазая И я- в насквозь, до последней нитки прокуренной одежде, на редкость трезвый, и оттого хмурый. А ещё озябший и озлобленный- не потому, конечно, что таким уродился на свет, а потому, что в той вселенной, до которой Ей, разумеется, не было никакого дела, все были озябшими и, возможно, от этого такими озлобленными. Вся наша каста. Вся наша дружная бандитская шайка А у Нее завтра два зачёта и один семинар, и ещё мама просила купить к ужину чего-нибудь вкусненького, потому что придет какой-нибудь дядя Слава, у которого сын непременно будущий дипломат или юрист, то есть хороший человек. Поэтому сегодня Ей нужно лечь пораньше. А так же завтра. Да и вообще Но ведь в то время я ещё ничего такого не понимал, вот и вынудил ее на томительно долгие, мучительные объяснения, в процессе которых мне страшно захотелось курить, и я, забыв, где нахожусь, привычным движением извлёк из кармана портсигар. Хорошо ещё, что вовремя одумался.
Хороший у тебя портсигар, сказала тогда Она, вроде, на вид, красивая, статусная вещь. А носишь ты в нем дешёвые, и, к тому же, стреляные сигареты.
А после, немного подумав, серьезно добавила:
Вот и ты сам такой же.
Да, наверное, все это я выдумал. И самого себя, и весь мир, целиком. Зато это мой мир, моя выдумка, и никто не посмеет ударить меня бутылкой шампанского по голове, и никто не сдаст меня ментам, и мне не придется идти наемником в горячую точку. В моей выдумке другие правила. А теперь в ней ещё есть и пляж, и море, и парус, и эта странная девушка с развевающимися на ветру красными волосами. Ну разве не прелесть?
Не далеко от нас я увидел Гришку Агафьева с женой- они сидели под пляжным зонтом в обнимку, и смеялись. Значит, не врал в ту ночь Февраль Значит, ещё один брак, вопреки всем канонам таинственной гастрольной жизни, остался в целости и сохранности. По крайней мере, пока.
Я шел и улыбался.
Почему ты смеёшься? тоже с очаровательной, удивительно теплой улыбкой спросила вдруг Алиса.
Ну что я мог ей ответить? Помню, как когда-то, заспанный, голодный и злой, опускался на эскалаторе в метро, и рядом со мной опускалась нервная, высокая женщина, держащая за руку большеглазого, суетливого ребенка лет пяти. То и дело она одергивала его:
Петя, не вертись! Петя, стой прямо! Петя, не ложись на ленту!
Петя действительно покорно прекратил свою ребяческую суету, но на лице у него осталась широкая, беспричинная улыбка, один только вид который заставил даже меня вымученно, но всё-таки улыбнуться.
Петя, ну что ты все улыбаешься, как дурак? тут же поспешила сделать замечание мать, будь серьезнее! Будь, как взрослый!
Взрослый пятилетний Петя повиновался. А когда подошло время сходить с эскалатора, он позволил себе несколько раз подпрыгнуть.
Петя, не беги! Ну что ж за ребенок такой?! незамедлительно посетовала мать.
Я прошел мимо них по платформе. Петя, не беги Петя, не улыбайся И, уже садясь в поезд, тихонько прошептал, будто заклинание:
Не слушай, никого, Петька. Беги! Беги с улыбкой!
Вот и теперь, услышав вопрос Алисы, я поколебался несколько секунд, но решил не отвечать, лишь плечами пожал. Если нас действительно роднит хоть что-тоона все поймет и без объяснений. Ведь море! Ведь теплый песок под ногами! Ведь чайки и треугольник паруса на горизонте!
А впереди- жизнь. Такая же теплая, светлая, свежая, счастливая А ещё простая и понятная, как валенок. Откуда я это знаю? Понятия не имею. Вот просто знаю, и все тут. Все самое голодное, холодное, грязное, пошлое, осталось позади грудой бесполезного, смешного и страшного хлама. А впереди- только счастье, любовь, и прочие невесомые и прекрасные радости наконец устаканившегося бытия.
Я вдруг почувствовал, что именно сейчас могу ей вот так прямо все и сказать.
Алиса, без всякой патетики, просто и честно произнес я, а знаешь что?
Что?
"Нет, все-таки не сейчас" так же внезапно передумал я, и от этого мне почему-то стало ещё веселее.
Нет, говорю, ничего. Пока что ничего.
И оба мы засмеялись.
***
Опять ночь. Опять трудолюбиво везущий нас сквозь нее автобусза окном с одинаковым интервалом посверкивают фонари, в салоне темно и тихо. Никто не рассказывает анекдотов или "правдивых" историй из жизни, никто не вяжет, не читает, не слушает музыку, и даже не пьет- день, проведенный на свежем морском воздухе тут же дал знать о себе, едва мы погрузились и тронулись. Спали все, и лишь на галерке, в темноте, вяло шевелилась какая-то жизнь.
Мне почему-то не спалось- наверное, накопившаяся за день упругая, пузырящаяся, счастливая сила требовала выхода. Проблески заоконных фонарей вырывали из плотно сгустившейся в салоне автобуса темноты лица моих спящих коллег, и я смотрел на них с какой-то тихой, тайной любовью. Девушки, парни, мужчины, женщины, заслуженные ветераны сцены и желторотый, неоперившийся молодняк Все сладко и крепко спяткто свернувшись в кресле калачиком, кто блаженно вытянув ноги в проход, кто уютно устроившись на плече соседа. На одних лицахдавно и уже навсегда въевшаяся усталость, на других- незыблемое, царское спокойствие, по третьим вообще гуляет лёгкая улыбка, как у маленьких детей, когда снится им что-то особенно приятное. Они ведь действительно все, как дети- вовсе не злые и не усталые, не циничные и уж точно не жестокие. Ведь дети априори не могут быть таковыми, даже если насильно втиснуть их в мир взрослых и оставить там насовсем. Они всего-навсего соберут свой маленький анклав, свою крохотную резервацию, и продолжат играть там в свои игры. Вы когда-нибудь видели, как дети играют во взрослых? Значит, вы имеете полное представление о нашей жизни, все прочие объяснения никчему. Нет, бывает, конечно, кто-то из этих детей внезапно вырастает, и либо уходит сам, либо его выгоняют- тогда он становится грузчиком, таксистом, бизнесменом, барменом, или ещё кем-нибудь. В общем, становится совсем взрослым, раз и навсегда позабыв про некогда любимые игрушки. Но это скорее исключение, которое, как известно, только подтверждает правило.
А сейчас эти дети спят, и смотреть на них приятно и трогательно чуть ли не до слезы.
До меня опять долетело тихое, неразборчивое бормотание с галерки- там из последних сил бодрствовали Полпальца и Анатольич, ибо лишь сегодня Полпальцу удалось-таки крепко напоить нашего ветерана сцены. Внезапно бормотание смолкло, и Анатольич запел- тихо-тихо, но зато вопреки всем предостерегающим шиканьям серого кардинала виолончельной группы.