Целых сорок пять минута то и час, и полторамир принадлежал ему одному. Он был один в этом мире. Беспечное, блаженное, прямо-таки священное одиночество!
Сейчас оно пришлось как нельзя кстати, потому что с хризантемами все прошло хуже некуда.
Нарочно выбрал цвет блевотины? спросила его мать.
Других там не было.
Подумай хорошенько. Ты уверен? А то я ведь съезжу и посмотрю, мне нетрудно.
Тихим и ровным голосом он ответил:
Других не было.
Она неохотно уступила.
Такое, конечно, возможноконец сезона, как-никак. Но ты ведь мог купить другие цветыне настолько похожие на продукт человеческой жизнедеятельности?
Ты велела купить хризантемы. Если бы я купил что-нибудь другое, ты бы отправила меня обратнои утро коту под хвост. Причем у нас обоих.
О том, что глупо тратить на цветы кучу денег (когда он уже третью зиму подряд ходит в одной куртке), Адам умолчал.
Мама помолчала с минуту, потом взяла у него паллет с цветами и, даже не сказав «спасибо», понесла их во двор. Несколько минут спустя, когда он переоделся в беговую форму и выскочил на улицу, мама уже копалась в клумбе вдоль дорожки. Она что-то крикнула Адаму вслед, но у него в наушниках громко играла музыкаон вроде как ничего и не услышал.
Родители Нет, они не всегда смотрели на него с такой злостью/недоверием/опаской. Детство у Адама было нормальное, в семье его за глаза называли «даром свыше»: спустя четыре года бесплодных (в прямом смысле слова) попыток зачать второго ребенка родители отказались от этой затеи. А через восемь месяцев, как оно обычно и бывает, на свет появился Адам.
Мать называла его «мой малыш». Слишком долго. Слишком много лет подряд. В конце концов в этом слове больше не осталось любвионо произносилось свинцово-тяжелым назидательным тоном. «Ты нам не ровня и никогда не станешь ровней», словно бы говорили родители. Особенно когда Адам начал дружить с девочками. А с мальчикамитак и не начал. Особенно когда он отказывался смотреть матчи Суперкубка, предпочитая им церемонии «Оскара». Особенно когда они увидели в нем «немножко гея».
Мать однажды сказала это прямо при Адамепосле воскресной службы, когда они сидели за столом в закусочной «Вендис».
Тебе не кажется, что он немножко гей? громко спросила она отца.
Пятнадцатилетний Марти в ярости уставился на свое шоколадное мороженое; одиннадцатилетнему Адаму показалось, что ему влепили пощечинутак сильно заныло лицо.
А ведь он всего лишь упомянул, что сын их учительницы ходит на танцыи говорит, что там очень здорово.
Нет, слишком поспешно и слишком строго ответил отец. Никогда больше так не говори. Разумеется, он не гей. При этом он пристально поглядел на Адама, давая понять, что это не столько его личное убеждение, сколько приказ. И заодно строгий запрет на посещение каких-либо танцевальных кружков.
Больше тема танцев в семье не поднималась.
Терны были не дураки. Адам очень быстро научился правильно искать в интернете все, что нужно, еще до того, как родители узнали о существовании такой штуки, как родительский контроль на роутере. Да и они, люди образованные, прекрасно понимали, что окружающий мир меняется с каждым днем. Но порой казалось, что эти перемены происходят только в далеких мегаполисах и не добираются до провинции, где высшее образование и ум нужны людям лишь затем, чтобы улыбаться и помалкивать о своих убеждениях, а не ставить их под вопрос.
В конце концов, отецсвященник евангелической церкви. Адамего сын. У такой семьи, хоть ты тресни, не может не быть проблем с принятием реальности.
В общем, Адаму запрещали ночевать у друзей, а домой он должен был возвращаться куда раньше, чем в свое время Марти. В первую очередь это касалось дружбы Адама с Энцо (и почти не касалось его дружбы с Линусом, ведь о Линусе родители практически ничего не знализа что огромное спасибо Анджеле, которая прикрывала его при любой возможности). Разумеется, Адам был обязан посещать церковьодин раз в среду и два раза в воскресенье, а летом целый месяц проводить в христианском лагере, куда Марти ездить не заставляли (впрочем, тот охотно ездил в лагерь по собственной воле). Родители даже пытались запретить ему школьный театральный кружокпока он не сообщил, что записался еще и в беговую команду.
Четвертая миля началась у конца тропы вдоль заброшенной железнодорожной ветки. Там ему пришлось свернутьпуть преградили пять спортивных мамаш с колясками. Примерно на этом этапе пробежки он переставал мысленно спорить с кем бы то ни было и начинал принимать все происходящее как данность. Ну, свернул и свернул, подумаешь.
Анджела в отличие от него обожала родителей. Собираясь вечером за ужином, ониподумать толькосмеялись! С четырнадцати лет она могла возвращаться домой в любое время суток, потому что родители ей доверяли. Когда она «окончательно» лишилась девственности и секс не оправдал ее ожиданий, она поговорила об этом с мамой (сперва, конечно, тщательно обсудив все с Адамом).
Он представил себе лицо отца, если бы рассказал ему о своем первом сексуальном опыте с Энцо, и захохотал в голос. Какой-то старикан, кативший мимо на самодельном велике, весело поглядел на него и улыбнулся.
Адам свернул на дорожку вдоль озерана этом самом озере, только на противоположном берегу, Энцо вечером устраивал вечеринку. Вообще-то сегодня Адам планировал пробежать только шесть миль (тем более пришлось задержаться из-за хризантем), но теперь решил одолеть все восемь. Только подналечь немного Адама охватило замечательное, редкое чувство, какое он иногда испытывал во время пробежки, осознание своей силы, молодости, временной неуязвимости, которую он получал лишь на пике физического напряжения. Он мог бы бежать эти последние четыре мили хоть целую вечность. Ему и хотелось бежать их целую вечность.
Футов через сто Адам услышал сигнал автомобильного клаксона, но решил, что гудят не ему.
Энцо никогда не нравился его матери и отцу, однако сказать об этом прямо они не осмеливались. Лоренцо Эмилиано Гарсия родился в Испании и совершенно ее не запомнил: сразу после его рождения родители нашли способ перебраться в Америку, а когда он окончил седьмой класс, переехали в небольшой спальный пригород, практически деревнюФром. Акцента у Энцо не было, зато был европейский паспорт. Сам факт обладания паспортом (даже без слова «европейский») производил неизгладимое впечатление на его сверстников. Но нет, сегодня он уезжал не в Испанию. Его матери предложили должность эндокринолога в клинике на другом конце страныв Атланте. Родители позволили Адаму пойти на прощальную встречу только по одной причине: они радовались, что Энцо наконец перестанет оказывать дурное влияние на их сына.
Самое смешноеони недолюбливали Энцо вовсе не потому, что у Адама был с ним секс и любовь (любовь ли? считал ли так Энцо? а сам Адам?), в общемблизость. Заподозри родители нечто подобное, они бы тут же сослали сына в лагерь для бывших геевон бы и глазом моргнуть не успел.
Нет, их бесило, что Энцокатолик.
Адам снова рассмеялся в голос. Видать, эндорфины уже взялись за работу.
Ты хотя бы свидетельствовал для него? Пытался научить его Евангелию? однажды спросил отец. Ибо такова воля Божия.
Они каждое воскресенье ходят в церковь, пап. У них свой Бог.
Не богохульствуй.
Да в каком месте это бого
Ты давно мог открыть ему глаза на ересь папства.
А, так вот с чего надо начинать отношения с людьми! Ну-ну.
Опомнись, Адам! В тебе столько столько харизмы! Когда же ты направишь ее в нужное русло?..
Что, правда? У меня есть харизма? искренне удивился Адам.
Побольше, чем у Мартина. Папа произнес это так, словно наконец признал неприятный факт. Твой брат У него много других достоинств, но говорить, как ты, он никогда не умел. У тебя язык подвешен. Я молил Господа, чтобы у меня родился сын-проповедник. Господь внял моим мольбам и с присущим ему чувством юмора послал мне двух сыновей: один верует всей душой, но лишен таланта, а второй талантлив, но не верует.
Как-то это не очень по отношению к Марти
Просто научи друга нашей вере, сынок. Стань для него свидетелем. Адама в очередной раз ждало потрясение: в глазах отца стояли слезы. Я ведь знаю: ты можешь быть очень, очень убедителен.
«Что ж, подумал Адам, язык у меня и впрямь подвешен: такое вытворял с Энцо! Это точно было убедительно».
Вслух, конечно, он ничего подобного не сказал.
Тот разговор с отцом его здорово смутил. Смутили не папины проповеди, разумеется, а его внезапная откровенность: уж очень давно он не говорил, что возлагает на Адама какие-то надежды. Родители словно увидели в нем блудного сына и решили посмотреть, чем закончится история.
Только Адама это почему-то не радовалодаже эндорфиновый приход под конец пятой мили не помог. Он собрался с силами и прибавил шагу.
Все же он любил Энцо. Любил. И пусть то была юношеская любовьчувства сперва пятнадцатилетнего, а потом семнадцатилетнего подростка, разве это ее умаляет? Болваны из «Ромео и Джульетты» были и то младше. Почему люди, становясь взрослыми, автоматически начинают отрицать и принижать испытанное в юности? Ну да, все осталось позади, и что?! Разве чувствав те мгновения, когда он их испытывалпотеряли свою силу и остроту? Истина всегда здесь и сейчас, даже когда ты юн. Особенно когда ты юн.
Адам любил Энцо.
А потом Энцопо какой-то необъяснимой причиневдруг разлюбил Адама. Они вроде как стали «друзьями» (а вот это уж полный бред!). Адам не свидетельствовал для Энцо, не показывал ему веру от дел своих, зато показал любовь. Если он такой харизматичный и убедительный, как говорит папа, почему же Энцо не ответил ему взаимностью?
Черт, выдохнул Адам и оперся руками на колени, тяжело дыша
Черт, слышит она, шагая через лес.
И вновь этот укол в сердце.
Ей хочется пойти на голос, что-то влечет ее в том направлениибыть может, попросту тепло другого человека. Она делает шаг, два, три, четыре, пять в глубину леса
Но тепло вновь исчезает, уходит от нее.
Ничего. Если это тот, кого она ищет, рано или поздно они встретятся.
Уж это она знает наверняка.
и обливаясь потом. Пот капает с его носатри, четыре, пять черных капель на дорожке. Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как он расстался с Энцои все эти месяцы он прекрасно проводил время с Линусом (вот повезло-то, а? учитывая, что он учится в обычной школе на окраине городской окраины!), эти месяцы были полны смеха и нежности.
Почему же ему до сих пор больно?
Ты чего, сынок? спросил тот самый старик на самодельном велике.
Адам вытащил из уха один наушник.
Да ничего. Ерунда Просто разбитое сердце.
Мой тебе совет, сказал старик, не прекращая крутить педали. Выпей виски. Да побольше!
Ха! Адам помотал головой и побежал дальше.
И вот, на тридцать шестой минуте пробежки (он проверил часы на мобильнике), наступил долгожданный момент, когда вся боль отступила. Ноги двигались ритмично, правильно работали руки, да и каденс был что надо.
«Я силен», почти сознательно подумал Адам. Я силен. И побежал еще быстрее.
Все же родители его любят. Пусть странно и по-своему, но любята как иначе? Только их любовь почему-то зависит от степени его послушания, готовности следовать определенному своду правил. Если уж начистоту, эти правила Адаму известны и понятны. Загвоздка только в послушании.
Зато он знает, что такое любовь. И еще он любимпусть даже любит его одна Анджела. Кстати, именно она открыла Адаму глаза на его чувства к Энцо (и она же рассказала о них самому Энцо). Адам тогда только начал разбираться в буре эмоций, которую вызывали в нем парни, и даже каким-то чудом лишился девственности (но это уже совсем другая история). Так что нет, он не пытался душить в себе любые внутренние порывы, однако Анджела почему-то уперлась и решила как можно скорее расставить все точки над «i».
Допустим, мне хочется поцеловать Шелли Морган, сказала она однажды.
Адам покосился на подругу. Они сидели на подушках в телевизионной комнате у нее дома.
Да ты что?
Ну да. А кому не хочется? Она же наполовину вампир, наполовину хомячок!
И тебя от этого прет?
От этого прет почти всех. Кроме тебя. Короче, умолкни, сейчас я говорю. Даже если бы мне хотелось поцеловать Шелли Морган, это совсем не мешало бы мне мечтать о Курте Моргане.
Фу. Ты с ним целовалась, между прочим! Этот персиковый пушок на щечкахбуэ.
Серьезно? А мне кажется, это так трогательно. Ладно, не суть. Допустим, с утра мне хочется поцеловать Шелли Морган, а вечером того же дняКурта Моргана. Получается, кто я?
Э-э озабоченная?
Нет, ты должен был ответить «би», и тогда я бы на тебя наорала. Или ты мог сказать «шлюха» вот тогда бы я точно на тебя наорала!
Минуту-другую они молча глазели на экран телика: зомби-деревенщина сдирал кожу со смазливого-но-тупого-и-с-ног-до-головы-эпилированного качка из студенческого братства. У Адама и Анджелы было много общего, в частностинелюбовь к душещипательным подростковым киношкам. Ужасы рулят, ага.
Жесть, сказала Анджела, отправляя в рот чипсину.
Погоди. Так разве это не делает тебя «би»?
О боже, нет! Лишь бы ярлык на человека навесить, да?
Приехали.
Я это к чему: зачем вообще как-то себя называть? Ведь если никак себя не называтьура, свобода! Да здравствует самореализация! Да здравствуют гибкость мышления и широкие взгляды, долой закоснелость, ярлыки и вот это вот все.
А если так: познание самого себя порой не менее важно, чем гибкость мышления?
Как ты можешь быть уверен, что тебе нравятся одни мальчики? Почему не хочешь оставить себе право выбора?
Потому что я так воспитан: есть лишь один правильный путь. И все остальные путинеправильные. Нельзя сходить с выбранной дороги.
Так тем более
Я не договорил. Когда до меня наконец дошло главноечто я не такой, каким меня считали, а вообще другой, вот тогда-то, Эндж, ярлык перестал быть тюрьмой, а стал целым миром, огромной картой, причем моей собственной. Теперь я могу выбирать любые дороги, идти куда захочу и, возможно, когда-нибудь найду в этом мире свой дом. Ярлык в моем случае оказался не закрытой дверью, а ключом.
Анджела задумчиво хрустнула еще одной чипсиной.
Окей. Принимается.
И вообще, если бы мне нравились девчонки, то в первую очередь я бы втрескался в тебя!
Фу, ходячий канал «Дисней»! Пшел отсюда, ты для меня слишком высокий. Однако она подсела поближе к Адаму и положила голову ему на плечо. Минуту смотрела, как на экране обезглавливают полуголую блондинку, потом добавила: А все-таки Шелли мне хочется поцеловать больше, чем Курта.
Окей. Обещаю никак тебя не называть, пока ты сама не определишься.
А я обещаю не беситься по поводу твоего дурацкого ярлыка, если уж он так тебя раскрепощает.
Лады. Он поцеловал ее в макушку.
Ну, и когда ж ты наконец затащишь в койку Энцо Гарсию?
Энцо? искренне удивился Адам. И тут же перестал удивляться. А. Ну да.
Вот почему спустя три недели Анджела пригласила на вечеринку по случаю своего шестнадцатилетия (она была на четыре месяца старше Адама, нонадо же! никогда не зазнавалась по этому поводу) всего трех гостей: самого Адама, Энцо и слегка обалдевшую, но действительно очень милую Шелли Морган.
Значит так, тихо обратилась Анджела к Адаму и Энцо, когда ее родители привезли их в боулинг. Весь этот вечер я планирую выяснять, стоит ли поближе знакомиться с Шелли Морган. И вы к нам не лезете, ясно? К счастью, Энцо, Адам по уши в тебя влюблен, так что вам будет, о чем поговорить.
С этими словами она ушла, оставив их ошалело молчать. Адаму следовало тут же рассмеяться, но он как-то не сообразил.
И Энцо это заметил. К концу вечера они вовсю целовались на заднем дворе боулинга. Энцо пах крендельками и теплом, а губы у него были нежные, как сонный щенок. У Адама захватило духв самом прямом смысле этого слова. Еще казалось, что он никак не может напиться.
Анджела в тот вечер тоже поцеловала Шелли Морган, но та пахла виноградом. «Все равно что целоваться с мишкой Гамми».
Зато у Адама и Энцо завязались отношения, которые продлились целых семнадцать месяцев, одну неделю и три дня.
Шестая миля пришлась на то место, где дорожка начинала постепенно сворачивать обратно в лес. Музыка по-прежнему грохотала у него в ушах, однако чувствовалось, что вокруг стоит тишина. На дорожке было пусто, озеро понемногу исчезало за густеющим лесом. Адам дышал слегка не в такт движению ног. Наконец он оказался в полной тени и лишь тогда почувствовал, как сильно вспотел. Футболка была мокрая насквозь.