О, идиотов прибыло, добродушно говорят справа. Обломись, ребята, мне жалко на вас второй сосиски. Поделите с тем красавцем первую.
Недалеко стоят студенты старших курсов, с рюкзаками, с папками под мышками, в рубашках навыпуск и модных очках с жёлтыми или бутылочно-зелёными стёклами. В руках почти у всех по гамбургеру, по кругу ходит бутылка с высоким горлышком. Девушки курят и говорят между собой высокими голосами с симпатичной хрипотцой. «В наше время голос ломается у всех», говорил дедушка Лены. Он работает на бирже труда и, по собственному выражению, «Навидался всякого». «А ещё немного, и мужики начнут рожать детей», отвечала на это её мама, и Лену это обыкновенно смешило. «Что, хохотушку поймала? говорила мама. Смотри, не найди себе такого».
Арс вздрагивает, услышав бас-гитару, опускает ноги в кефирно-пивную лужу. Семён терзает инструмент, будто бомбардировщик, пролетая над Перл Харбором, сбрасывая на цели груз звуков. Барабаны Аббы раздирают воздух в клочья. Лена обхватывает микрофон влажными ладонями и поёт, сначала подражая голосу Йорка, а потом не подражая уже никому, перебирая слова и вкладывая в каждую частичку своего сегодня, чтобы забыть и никогда больше не вспоминать.
Электричество им вырубили через десять минут, но они упрямо допели песню до конца, до финального аккорда. Оставшийся без дела Семён просто садится на корточки, сложив руки на инструменте. В меркнущем свете Лена видит пятна бледности на его пухлом лице и стоячий воротник рубашки, голова высовывается из него как шляпка гриба из розеточки.
Какая-то часть студентов ещё топчется внизу, невзирая на взвод дворничих, что наседают на них со своими мётлами и лупят по ногам, пытаясь достать чипсы и кожурки от семечек. Может, кто-то из этих ребят разбил камнем скулу Арса или кинул в него едой, но сейчас они выглядят довольно мирно, и Лена очень им благодарна.
Они спустились следом за Арсом по лестнице, трое уцелевших солдат-партизан за своим лейтенантом, как в каком-то старом кино про войну. Между ними плещется молчание, и все четверо знают, что отныне это море не переплыть ни на одном судне. Только и остаётся, что пользоваться сигнальными флажками и орать, сложив руки рупором, как делал парень по кличке Бодрый.
«Возникли противоречия с другими музыкантами», позже скажет Юрию Арс, его самого будет тошнить от этого гладкого слова. «Противоречия», словно на школьных дебатах, до которых он, слава Меркьюри, не дожил. «Пиндец», так скажет Абба и попадёт в самое яблочко.
1995, ноябрь. Часть 1
Двери в квартирах этого дома открываются немного страшно. Тишина, и вдруг рыхлый лязг замков, глухой неприятный звук, когда дверь толкают с той стороны. Ворчание собаки где-то на заднем фоне. И тягостное ощущение на затылке, когда кто-то смотрит на тебя в дверной глазок. Молодой человек почувствовал его ещё до того, как повернулся в замке ключ.
В ожидании, когда ему откроют, он играет с подъездной кошкой. Прутик шевелится в руке, чудом уцелевший на конце листок качается, когда кошка ловит его лапой или, притаившись, бросается сверху, пытаясь прижать к полу. Он сам не знает, зачем его содрал, просто вдруг потянуло. Ну, вот и пригодился. Ничего в мире не происходит просто так.
Что ты тут делаешь? настороженно спрашивают в щель.
Кошка убегает, сверкнув подушечками на лапках, как будто подмигнув. Молодой человек тоскливо смотрит ей вслед.
Жду, когда вы проснётесь. Мне ваш адрес дал один мой друг.
Аа. Подожди. Только не кури.
Дверь затворяется, хотя замок на этот раз молчит. Молодой человек ждёт. Гитара в матерчатом чехле покоится на сгибе перил.
Минут через пять дверь распахивается снова.
Входи. Я проснулась.
Стоит на пороге, вода струится по рукам и пятнает бетон, придавая ему сходство с перепелиным яйцом. Изо рта торчит зубная щётка, губы и подбородок измазаны пастой.
Входи же.
На жёлтой майке и линялых джинсах тут и там темнеют влажные пятна, и юноша представил, как она, склонившись над раковиной, шумно плещется. Фыркает, как кошка.
Хотела сначала умыться, но потом подумала, что тебя увидят соседи. Сверху живёт бабка. Гоняет всех. Вчера прогнала пса, который жил на втором, возле лифта.
Говорит она очень чётко, разделяя слова. Даже с зубной щёткой за щекой.
Паренёк топчется на пороге, застенчиво хлопает голубыми совиными глазами.
Это её кошка?
Какая кошка?.. Ты заходи.
Не дожидаясь ответа, она топает куда-то, где звенит о дно ванны вода. Волосы у неё на затылке торчат задорным хохолком.
Ты откуда? доносится с той стороны.
Юноша осматривается. Прихожая как прихожая. Разве что непомерно высокие белёные потолки. У двери громоздится красный китайский пылесос. Сложена рыхлой пирамидой обувь.
Из Пензы.
Добро пожаловать в Самару. Как зовут?
Арсений. Арс. А вас?
Не люблю, когда мне выкают, отзываются недовольно. Кажется, что меня много. Зовут Таня. Или Птах. Как хочешь. Проходи в комнату, я сейчас.
Арс выползает из ботинок, неловко ладит чехол с гитарой к вешалке. Сажает сверху свою выцветшую кепку. Спрашивает громко:
А нас не застукают?
Родители? Я живу отдельно.
Таня выбирается из ванной комнаты. На голове причудливым тюрбаном сидит полотенце, опустив на плечи влажные махровые лапы. Арс решил, что она старше его лет на пять. А может, и на все семь.
Муж.
Она смеётся. Поправляет съехавший на бок головной убор.
Не боись. Всех мужей я уже давно отвадила. Да и не любовью мы здесь собираемся заниматься.
Арс неловко кивает. Пауза гудит между ними, как большой шмель.
Поставлю чай, наконец говорит девушка и идёт на кухню, и вздувшийся местами линолеум, как большой язык, облизывает её пятки. Надо же, осень, а она босиком
У меня есть пиво, Арс гремит пакетиком.
Давай, соглашается Таня, это даже лучше.
Арс проходит на кухню. Здесь ободранные обои, закопченный потолок над газовой плитойсловно кто-то погасил огромный окурок. На чайнике растут жёлтые сталактиты. В мойке плавает в облаке жира сковородка. Есть люди, которые сразу, заранее извиняются за беспорядок. Извини, мол, что грязно и шмотки разбросаны даже если беспорядок имеет место быть только у них в голове. Таня же не извиняется, она давно привыкла и к беспорядку и к гостям. Никакой совести не хватит перед каждым извиняться. Просто говорит:
Падай, где почище.
Арс снимает со стула утюг и коробочку с пуговицами и садится.
* * *
Немного погодя они сидят за столом на кухне и глотают пенный напиток.
Ну что ж, твоя ситуация мне понятна. Я была в Пензе. Отличный город. Особенно вжжж, она показывает ладонью нечто странное, эти ваши горки. Едешь вверх, а потом вжжж, вниз.
Может быть. Мне не нравится.
Ты немногословный, говорит Таня. Сверкает глазами из-за банки пива и почему-то смеётся. У тебя есть девушка?
Да. Осталась в Пензе.
Хмурится. У неё очень живое, немного обезьянье лицо, выражения и эмоции сменяются на нём со скоростью кадров в кинофильме.
А родители?
Мама. Там же.
«Там же», восклицает она и победно тычет в него пальцем. Ты не сказал «дома»!
Дом, это там, куда хочется вернуться. Юноша смотрит на неё яркими глазами цвета тающего снега. Банка перед ним была пуста, по краешку её ползёт муха. Жарко, как в теплице, из открытой двери ванной валит пар. Поэтому всяческие насекомые весь ноябрь будут донимать назойливым жужжанием.
Да Таня неловко повела плечом. Странный у нас с тобой разговор.
Угу.
Останешься пока у меня. Пока не обустроишься. Познакомлю тебя со Злым, девушка взмахнула руками, едва не спихнув со стола полупустую банку. Ты слышал о Злом?.. Он объездил со своей гитарой всю Россию!
Хорошо.
Таня запинается, смотрит на гостя с досадой. Потом раздаётся её беспечный, заливистый смех, и банка с остатками какого-то варенья звенит в лад.
Арс решает, что здесь можно ненадолго остаться.
Глава пятая
1995, ноябрь. Часть 2
За окном качают голыми ветками клёны, пасмурный ноябрьский вечер оставляет на них клочья своей роскошной серой шкуры. Стекло лапает холодный ветер, с другой стороны сквозь щели в раме к нему пытается просочиться нервный гитарный перебор.
На столе три полупустые чашки с кофе, крошки чёрного хлеба и огрызок копчёной колбасы. А ещё стопка книг, изодранных журналов, очки в слегка погнутой оправе, принадлежности для шитья в синей коробочке и Бог знает что ещё. У Тани весьма специфические представления о порядке.
Арс обрывает аккорд ладонью, аккуратно кладёт гитару на колени. Его пронизывают жёсткие глаза.
Играл где-нибудь раньше?
Злой оказался седоволосым мужчиной с тонкими бледными губами и изящным, словно вырезанным из дерева, носом. Пальцы жёсткие, узловатые, привыкшие не ласкать инструмент, а держать его крепко и выдирать из вязи струн и дерева нужные звуки.
У меня была группа в родном городе.
Арс нервничает. Представляет себя рецидивистом на допросе у НКВД в старом советском фильме. Злой облачён в мятые брюки и расстёгнутую на груди рубашку, под глазами припухлости, как пивные бочки. Но эта внешностьобманка. На самом деле он собран и сосредоточен, он в мундире и при орденах, сплёл мозолистые пальцы и уложил перед собой на столе.
Почему ты оттуда уехал?
На то были причины. Возникли противоречия с другими музыкантами.
Злой всё больше мрачнеет.
И что ты от меня хочешь?
Научи его чему-нибудь, Юр, встревает Таня. Она восседает на стуле, развернув его спинкой к себе. Мальчик способный
Помолчи.
От васничего, поднял подбородок Арс. Не от вас, а от музыки.
Мужчина склоняет голову, очевидно, ожидая продолжения. Не дождавшись, роняет:
Бери гитару. Давай сыграем. Играл когда-нибудь блюз?
Пробовал, кивает Арс.
Бери гитару, повторяет Юрий.
В руках Злого ворочается арчтоп, громоздкий полуакустический инструмент фирмы Washburn. Щёлкает комбоусилитель, хрипит, ловя помехи. Юрий трогает пальцами ручки и начинает играть, заполняя кухню вязкими и ворчащими звуками. Блюз. То заискивающе шепчет, то рявкает, сердитый на весь мир. Диалог, который ведётся сам с собой, и Злой ведёт его виртуозно, прикрыв веками глаза. В его ладонях сейчас перекатываются не звукисобственная душа, пульсирующий шарик сердца с никотиновыми пятнами. Юрий задаёт ей вопросы, трогая нижние струны, а она отвечает, ворча верхними.
Таня раскачивается на стуле в такт музыке. Арс слушает, а потом берётся за свой инструмент, вытягивая ноты. Он вставляет в повествование сначала пару звуков, а потом берёт на себя целиком один из голосов, он звучит нервно, напряжённо, как крики лесной птицы. Пытается импровизировать, но голос то и дело затихает, скатывается в тишину. Злой теперь смотрит на него в упор, звуки в его руках становятся всё более рыхлыми, всё более яростными, просыпаются сквозь пальцы, как горячий африканский песок.
Иногда попадаешь, наконец заключает Юрий. Когда пытаешься что-то играть ты так боишься промазать?
Арс отвечает неохотно:
Иногда лучше промолчать, чтобы не сказать что-нибудь лишнее.
Но не в музыке, режет Злой. Чем больше ты будешь говорить, тем больше делать ошибок, это верно. Часто глупых и обидных. Но если сможешь их увидеть и обратить в свою пользу, станешь хорошим музыкантом. Если хочешь чему-то у меня научиться, запомни это.
Так ты его берёшь? просияла Таня и захлопала в ладоши.
Куда беру? С собой я его таскать не буду. Мы немного поиграем, пока я здесь, в Самаре. Завтра пойдём играть к фонтанам. Если погода не подкачает, наберём на пиво и курево
1996, поздняя осень. Часть 1
В купе влетает, разбрызгивая солнечные зайчики и роняя с кроссовок жёлтые листья, девушка-чертёнок. В волосах запутались томные снежинки, возникает ощущение, будто это пепел, танцующий в чёрном костре.
Она врывается и только теперь сверяется с билетом. Кивает. Рюкзак вспрыгивает из её рук на верхнюю полку, у него внутри что-то пересыпается, и рюкзак недовольствует, как ребёнок, наевшийся песка, капризничает и свешивает лямки, норовя ухватить хозяйку за запястье. Девушка тем временем с интересом разглядывает единственную соседку на нижней полке у окна.
Попутчица симпатичная, стройная. С пышными белокурыми волосами, заплетёнными в косу. Сразу видно, за собой ухаживает, и в то же время не холёная. Кажется, она только-только осознала, что легко может нравиться мальчикам, и не совсем ещё поняла, что с этим делать. На запястьях пара фенек и тяжёлый, но изящный браслет из блестящего металла.
Привет.
Привет, неохотно отвечает та. Придвигает к себе громоздкий багаж. Не мешает?
У неё подёрнутые зелёным глазаименно так, не зелёные, а только слегка, под каким-то углом зрения, похожие на почки, готовые выпустить на волю сочно-зелёные лепестки. Бледные, как молочная пенка, щёки с очень приятными ямочками. Есть люди, которые такие ямочки не замечают совсем, а другие готовы идти за их обладательницами хоть за семь морей. Если ты их хотя бы заметилсчитай, что пропал. В ней всё дышит спокойствием и робостью, даже руки чинно собраны на коленях. Ноги, кстати, под тугими джинсами острые в коленках и ломкие, как у лани.
Нисколечко.
Девушка втискивается между столом и койкой напротив.
Хочешь чаю?
Не-а. У меня свой.
Вот и отлично. Угостишь меня своим, а я тебясвоим, подмигивает она. Зачем едешь в Самару? Посмотреть на вокзал?
Какой вокзал? И зачем мне на него смотреть? она всё ещё немного обескуражена. Не столько неожиданным вопросом, сколько напором незнакомки.
Та замахала руками.
Новый вокзал! У нас строят. Красивый. Правда, немного похож на это самое, она понизила голос, на фаллос. На него многие ездят посмотреть.
Что, правда? Только за этим и едут?
Ну, может быть, не только за этим а как тебя зовут? Я Таня.
Лена.
Какая угрюмая, улыбнулась Татьяна.
В поездах не приходится рассчитывать на приятные знакомства, неохотно ответила девушка.
Татьяна подумала и признала:
Пожалуй. Я за кипятком. Тебе нацедить? Будем пить чай.
И не дожидаясь ответа ухватила со столика кружку.
Правда, у меня не с чем. Только сахар.
Попутчица немного оттаивает. Застенчиво улыбается, и ноздри её делаются округлыми, как две вишнёвых косточки.
У меня есть печенье, говорит она убегающей Тане.
* * *
Значит, ты неплохо знаешь город, заключает Лена.
Они пьют горячий лимонный чай. За окном под перестук колёс небо скупо роняет снежинки. Лес, одинокие дома, линии электропередач с провисающими проводами на которых качаются вороны, снова дома с наносом из осеннего мусора. В детстве Таня думала, что такие дома растут прямо из земли. Кто будет по доброй воле селиться возле железной дороги? Нет, дома здесь растут сами, как грибы, сначала показывается слой прошлогодних и позапрошлогодних прелых листьев, из-под негокрыша в крупинках росы, потом пузатая ножка с окнами, зелёной дверью и крыльцом. А иногда всё начинается с печной трубы, которая сначала приглядывается к миру хитрыми вороньими глазами, а потом вытягивает за собой всё остальное. Словно улитка, что сначала показывает рожки.
Город тоже, отвечает Таня, кроша на колени печеньем. Главное, знать людей. А нужных людей я знаю почти всех.
Ты можешь мне не поверить Лена тщательно подбирает слова. Я еду к парню. Точнее, искать парня. Уже год о нём ничего не слышала.
Верю, заинтересовалась Таня.
Я думала, сложно поверить в то, что человек может так вот просто сорваться в другой город, не имея жилья и друзей, грустно говорит соседка по купе.
Я постоянно так делаю, машет рукой темноволосая. В другой руке у неё кружка чая с кусочком сахара на дне. Так что там? Про парня?
Его зовут Арсений. Такой, голубоглазый. На гитаре играет.
Арс?!
Брови Лены поползли наверх.
Ты его знаешь?
Конечно. Одно время даже жил у меня. Нет-нет, ты не думайкак сосед.
И? Как он там?
Живёт, Таня хмурится, её брови так же, как недавно ползли вверх брови собеседницы, ползут вниз. Правда, уже не у нас. Он сейчас в Питере.
Заготовленный вопрос замерзает у Лены на губах. Она молчит, сцепив руки вокруг колена. Когда вновь открывает рот, голос тихий, как шелест страниц, и Таня едва слышит его сквозь стук колёс:
Он мне не писал. Совсем.