Без истерик, милая. Только без истерик.
Таня пересаживается к соседке. Обнимает её за плечи.
На днях он должен приехать в Самару. И обязательно заглянет ко мне. Я устрою так, чтобы вы встретились. Она облизывает губы и прибавляет:Но перед этим надеру этому засранцу задницу.
Не стоит, правда, без энтузиазма говорит Лена. Но надрывные нотки из голоса пропали. Значит, он добился успеха? Исполнил свою мечту?
Нет. Не совсем. Он сейчас как спущенный с поводка тойтерьер на газоне. Бегает и нюхает каждую кочку.
Лена улыбается.
Как он тебе? И как вы познакомились?
Таня собирается с мыслями, всё так же, по-мальчишески, обнимая Лену за плечи. Потом рассказывает.
Он симпатичный, прибавляет она в конце. Правда, очень странный. Но будь я немного помладше, по любому закрутила бы с ним романчик
Татьяна замечает, как меняется выражение на лице соседки, и поспешно прибавляет:
Он о тебе рассказывал.
Правда, рассказывал?
Таня загнана в угол. Чувствует, что краснеет, и признаёт:
Не много. Такой же замкнутый, как и ты. Я такие вещи в людях чувствую. Отчужденность. Она неуютно водит плечом и прибавляет с улыбкой:Но я надеюсь посмотреть, как вы будете молчать вместе.
Глава шестая
1996, поздняя осень. Часть 2
Парень оказался абсолютной бездарностью. Мне жаль, что потратил на него столько времени.
Злой хмурится и смолит сигарету. Мало кто мог вспомнить дни, когда Юрий улыбался и был всем доволен. А когда это всё-таки случалосьслучалось не само по себе, а под действием самой обычной травы. От алкоголя Злой становился всё мрачнее и мрачнее, пропорционально количеству и градусу принятого. Вот и сейчас две бутылки жигулёвского превратились в суровые складки на лбу.
Арсешка у тебя и не задержался. Пожимает плечами Таня. (Перед тем как пойти в бар, где со своей группой должен выступать Арс, недавно приехавший из Питера, они с Леной зашли к Юрию, живущему неподалеку). Он как ветер в поле, ей-богу.
Я пытался учить его музыке, бурчит Злой. А он не усвоил даже правила хорошего тона.
Юре просто не нравится то, что Арсений сейчас играет, шепчет Таня сидящей по соседству Лене. Лена, только что робко жавшаяся на стуле, разомлела от горячего чая и варенья. Кажется, от неё вот-вот начнёт отставать пластами талый снег.
Злой, услышав, раздражённо хлопает ладонью по столу.
Играет? Разве это музыка? Крики под безумный грохот В этом нет души.
Сейчас начнётся: «разве Моцарт играл панк-рок? А Би Би Кинг?» негромко говорит Татьяна.
Язвишь, Юрий становится совсем хмурым. Нависшие над глубоко посажеными глазами брови похожи на две грозовые тучи. Защищаешь его. Зачем, хотелось бы знать?
Да брось. Он сейчас в таком возрасте парню и море по колено. Пройдёт пара-тройка лет, и он перестанет выкручивать ручки дисторшна, будет петь проникновенные песни о любви и свободе.
Юрий катает в руках бутылку, разглядывая этикетку.
И возможно уже будет поздно. Вы, молодые, не понимаете, как важно не терять время. В этих двух или трёх годах и есть вся молодость. Не замечаете, как тратите свою жизнь на ерунду. Когда ты поймёшь это, будет уже слишком поздно. Поверь моему опыту.
Злой встаёт, чтобы достать из холодильника ещё одну бутылку, чтобы зарядить её, как он говорит, в обойму, и Таня за его спиной оттягивает пальцами краешки губ вниз и бурчит под нос: бубубу. Лена фыркает в ладошку.
Таня внезапно становится очень серьёзной, как будто перещёлкнули со слайда на слайд.
Учиться жизни на чужом опыте очень естественно, и почти всегда невозможно. Сколько не рассказывай малышу, какой противный на вкус перец, всё равно ведь лизнёт перечницу и будет потом ныть и плеваться.
Злой качает головой.
Думал, люди поумнели за столько-то поколений. Наверное, ещё рано.
Ты говоришь, как не знаю кто. Как будто был здесь с самого начала.
Конечно. Может, и был.
Я атеистка, говорит Таня вставая. Подмигивает Юрию. Я в тебя не верю. Ты как хочешь, а мы пойдём, навестим этого охломона. Девочка к нему аж из другого города приехала. От тебя привет передать?
Передай, бурчит Злой и залпом допивает пиво.
* * *
Крутая лестница с обитыми железными уголками ступенями спускается вниз, туда, где врастает в кирпич красная обшарпанная деревянная дверь, вся исписанная маркером. Таня тянет её на себя, выпуская наружу какофонию звуков. От прокуренной духоты кружится голова, люди там, словно рыбы в густой илистой воде. Лежат на дне, зарастая морской травой и улитками, или, мерно ведя хвостами, плывут с подносами пива между столиками.
Наверное, бар следовало назвать «Аквариум», а не «Подвал», думает Лена.
Тем не менее, Атмосфера в какой-то мере оправдывает названиекирпичные стены с пыльными нишами, «кабацкие» деревянные скамьи и столы, часть которых умостилась на деревянной надстройке с бортиками. Оттуда лучше всего просматривается сцена. Огромная рыжая люстра над головой.
Лена не сразу узнала в коротко стриженом панке Арса. Чёлка высветлена перекисью водорода. На плечах болтается косуха с оторванными рукавами, утянутая и ушитая, но всё равно слишком большая для тощего паренька. На узком бицепсе блестит капельками пота чёрно-красная татуировка сомнительного качества. Джинсы узкие и рваные на коленях. Что осталось неизменнымтак это глаза, кусочки замёрзшего по осени неба, с прежней бесшабашностью смотрящие на мир и окружающих людей.
Он, оседлав одну из больших колонок у края сцены, вещает нецензурные частушки под аккомпанемент плохо настроенной гитары. Помимо него на сцене барабанщик, настолько пьяный, что больше спит, растёкшись багровым лицом по тарелкам, чем поддерживает темп.
Народу мало. Почти все клюют носом у стойки с бокалами пива. Несколько панковатого вида ребят свистят и подбадривают гитариста. Бородатый дядечка солидных габаритов в форме охранника пытается стянуть с насеста горе-музыканта.
Наконец, кто-то догадывается отключить с пульта аппаратуру, и Арс спускается сам, неловко держа на весу инструмент. Охранник руками удерживает его.
Спокойно, приятель, сегодня даже не ты выступаешь. Он не ругается, говорит тихо, словно заранее готовясь за всё извиниться. За отдавленные ноги, за помятую одежду, за то, что не знает, кто выступает следующий, и за то, что вообще существует на свете, такой большой и неуклюжий. Мало ли что. Одной рукой придерживает Арса, другой беспрестанно поправляет очки, маленькие и круглые. Лена знает таких людейбольшие, но удивительно добродушные и не всегда успешные в жизни из-за своего покладистого характера. Он и охранником-то наверняка работает только из-за своих габаритов.
Как не я? удивляется Арс. В огромных руках охранника он успокаивается, поджимает под себя ноги. Как младенец в люльке. А что же я тогда только что делал? Мы с Петрухой нехило зажгли публику!
Зажгли, зажгли, покорно согласился шкаф, таща Арсения под руку к выходу. Арс висит на руке, еле перебирая ногами, и что-то напевает себе под нос. Тебе надо подышать. Ой, привет, Таня.
Привет, Бегемотик, девушка улыбается. А мы как раз по душу этого возмутителя спокойствия.
Не обижайте его, серьёзно говорит охранник, и подбородок его трясётся, словно кусок желе. На лице, наконец, всплывает виноватое выражение. Может быть, не совсем к месту, зато искренне говорит:Арсений хороший. Только перебрал сегодня слегка.
Танюха! заорал Арс. Должны быть парни из Питера, но они куда-то потерялись. А мы с Деревянным развлекаем народ. Правда, здорово?
Он видит Лену и замолкает, как будто кто-то поворачивает ручку громкости. Говорит совершенно трезвым голосом:
Привет.
Лена в упор разглядывает его, пытается увидеть в выражении лица хоть какой-то намёк на эмоции, но везде встречает непроницаемую гранитную маску, торопливо собранную из счастливого пьяного выражения. Заглядывает в синие с зеленоватым оттенком глаза. Однажды она была на море и видела там, во что превращается ласковое полотно, когда на небо набегают тучи и ветер. Поднявшись на дыбы, оно швыряет в лицо пригоршни капель. Такая же необузданная глубина виднеется сейчас в этих озёрах.
Она всегда легче читала книги, чем людей.
* * *
Следующий день выдался неожиданно хорошим. Кутаясь в тёплый осенний воздух, бродили по улицам. Поглощали пирожки, купленные в каком-то киоске. Тёплое пиво, минералка в запотевших бутылочках. Кофе из автомата. Лена и Арс упрямо разглядывали прилипающие к носкам своих ботинок листья. Вспоминали прошлое, каждый на свой лад, а Таня шла меж ними и гадала, много ли осталось у них общего в прошлом. О чём-то болтали. Ни о чём.
Арс не спрашивал как дела у Аббы и Семёна, и когда разговор снова провалился в неловкую яму, Лена сама о них рассказала.
Семён всё-таки переехал жить в Израиль. У него там дедушка, ну ты, наверное, знаешь Написал с тех пор всего одно письмо. Спрашивал, как я живу, рассказывал, что ходит в местную школу. На музыку, похоже, забил. О тебе тоже ничего не спрашивал. Абба вот пошёл учиться в музыкалку. Солнце моё, говорит она с нежностью, в ту же, в которую ходила я. Его сначала не хотели отпускать родители, говорили: приведи нам хоть одного нормального человека, который там учится. И он привёл им меня, Лена жмурится, вспоминая, лицо её светлеет. И принёс портрет Курта Кобейна из группы «Нирвана» со словами: а вот он не учился в музыкалке. Вы же не хотите, чтобы я таким стал? Так что теперь он нотки учит и играет на барабанах. А, ещё научился клёво кашеварить. Такие супы готовитобъедение!..
Здесь живёт один сумасшедший шляпник, перебивает Лену Арс. Будто и не слушает. На чердаке. Думаю, мы к нему зайдём.
Он влетает в подъезд, оставив девушек слушать удаляющийся топот по лестнице.
Ну вот, сказала Лена. Убежал от меня.
Он не от тебя убегает, милая, а от своего прошлого, смоля сигарету, говорит Таня. Что там у вас произошло?.. А, в сущности, не важно. Не рассказывай.
Они катаются на качелях и ждут, пока не выйдет Арс со своим другом.
* * *
Портвейн сделал Арса разговорчивым. Глаза смеются пьяным волчьим смехом, блуждают туда и сюда, как две отвязавшиеся лодки в прибое. Иногда они встречаются с глазами Лены, уже не чураются так, как раньше. И тогда становится хорошо. Но всё же не как в прежние времена, думает Лена. Не так.
Эту музыку можно играть на чём угодно, рассказывает он Тане.
Продолжай, смеётся она и лукаво прибавляет:Я перескажу Злому.
Они, теперь уже вчетвером, расселись возле фонтана, слушая шум воды и разливая по стаканчикам бледно-красное пойло. День простирает над головами длинный хвост, готовясь нырнуть за горизонт. Шляпником оказался смешной парень одних годов с Арсом, одетый в мешковатые штаны и лёгкую красную куртку. Невысокий, только самую малость повыше Лены, и едва достаёт носом до подбородка Арса. Голова, несмотря на тёплый день, глубоко сидит в клетчатой кепке, и складывается ощущение, будто его оттуда вытряхнул какой-нибудь фокусник, взявшись за козырёк. Как в цирке.
Это Паша, представляет его Арс, когда они часом раньше вышли из подъезда. Или Малыш.
Привет, говорит Паша. Как дела, девчонки?
Улыбается, показывая отсутствующий в уголке рта зуб, улыбается легко и беззаботно, как будто кто-то включил фонарик. Над верхней губой и на подбородке у него пробиваются чёрные волоски, похожие на молодые побеги пшеницы.
Руки всё время в карманах, и у Лены возникло подозрение, что он так поддерживает штаны, чтобы не спадали. Воротник куртки стоит стоймя, с внутренней стороны он превратился из малинового в грязно-бурый.
От него пахнет луком и почему-то шоколадомдикое сочетание, но, как ни странно, приятное. Когда говорит что-нибудь или рассказывает, то улыбается и искоса поглядывает на собеседника. Греет не словами, но тоном, тёплым, как песок Ямайки, таким же густым и сыпучим.
Они сидят на одной из шумных лавочек Ленинградской улицы, местного Арбата, (или, если сравнивать с Пензой, то местной Московской улицей), и Арс раскачивается из стороны в сторону, держа на коленях пластиковый стаканчик. Слова извергаются из него как из прохудившегося ведра.
Это возможность выразить то, что лезет из тебя, хоть словами, хоть звуками, и все, все это понимают. Хотя на самом деле тебя совершенно не колышет, поймут тебя или нет. Тебя совершенно не колышит вся эта хрень, что происходит вокруг, и это здорово. Имеешь значение только ты. Вот что круто.
Ты, мой друг, всегда имеешь значение, говорит Малыш и тепло хлопает его по плечу. Переглядывается с Таней, подмигивает.
Да! глаза Арса горят, того и гляди спалят собственные брови. Что-то уныло тут. Повеселимся, ребят?
Он хватает гитаруакустическое детище Самарской мебельной фабрики со стальными струнами, перекрашенное в невероятный зелёно-оранжевый цвет. Кажется, только одно это сочетание может довести до солнечного удара. Перекидывает через голову ремень. Оглядывается и замечает Лену.
Лен, раз уж ты в нашей компании, возьми шапку Паш, дай ей шапку.
А что делать? растерялась девушка, неловко сжимая кепку, которую вручил ей Малыш.
Собирать деньги, конечно. Половина нам, остальныетебе на обратный билет.
Я не умею
Всё будет нормально. Ты красивая. Они поведутся. Ну, погнали!
Струны стонут под чёсом медиатора. Павел извлёк из потёртого чехла саксофон, похожий на большую блестящую улитку, вытряхнул неизвестно как туда попавшие семечки. Таня со смехом затыкает уши и зажмуривается. Потом открывает один глаз, чтобы посмотреть, как Арс скачет вокруг, барабаня по струнам и напевая дурным голосом о неразделённой любви к местному пивзаводу. Малыш отплясывает чечётку на скамейке, щедро осыпая звуками ошалевшее небо.
Люди при галстуках и прилично одетые, спешащие по своим делам, шарахаются от сумасшедшего оркестра, почтенные матроны и мамаши с детьми ускоряют шаг и поджимают губы. Другие останавливаются и слушают с улыбкой, либо просто стоят в сторонке, робко, невзначай бросая на них взгляды.
Таня хохотала до упаду. Потом отобрала у Лены головной убор, схватила её за руку и потащила по кругу, щедро улыбаясь прохожим и протягивая к ним кепку. Через некоторое время оттуда сыпались мятые десятирублёвки, а на дне звенела мелочь. Какая-то полупьяная компания, со второго куплета нестройно подпевавшая Арсу, вручила Лене почти полную бутылку коньяка.
Ты что? Это же так весело! кричит ей на ухо Таня.
Лена молчит, нервно держа в руках початую бутылку.
1996, поздняя осень. Часть 3
Воет ветер, срывая ворон с проводов, и Лене вспоминается школьная библиотека. Когда в окно врывался ветер, вздымал со стола подшивки газет, и они кружились вокруг, бестолково хлопая страницами, как эти вороны.
Тучи опустились совсем низко. Отсюда они кажутся свинцово-белыми и рождают вязкое ощущение, что им не будет конца и края, что они окутали весь мир. Какой должна тогда казаться Земля из космоса? Наверняка, огромным снежным комом.
Мысль сама по себе очень смешная, но Лене не хочется смеяться. Положив подбородок на руки, она наблюдает, как сыплются сверху снежные крошки. Первый настоящий снег в этом году. Утром по телевизору сказали, что дома он уже выпал. «Опасная гололедица», так они сказали, и показали покрытый тончайшим слоем снега тротуар на Московской улице и фонари со снежной короной, похожие на магические шары в Хрониках Нарнии.
У вас потрясно красиво, одобрила Таня и ушла жарить картошку на кухню. А Лена, вспоминая тот ужасный вечер, сказала себе, что хочет домой.
* * *
Рельсы разрезают темноту, и трамвай бредёт по ним, покачивая огромным красным задом. Вечер выдался морозным. По этому случаю включили шумную ворчливую печку, и в салоне довольно тепло. Народу почти никого. Кондуктор, восседающая на своём троне в смешном розовом фартуке, читает газету. Парочка невзрачных типов, нахохлившихся на сиденьях, (хмырей, как обозвал их Арс), кажутся неотъемлемой частью вагона. Наверное, таких нанимают специально. Для массовки. Должен же даже в самый паршивый день в трамвае кто-то ездить и смотреть из окна, привлекая новых клиентов, демонстрируя всем видомкак здесь тепло и как дёшево стоит проезд.
И они вчетвером. Малыш, надвинув на глаза кепку, сидит впереди, у самых дверей. Его спина в жилетке бугрится от усилий, звуки саксофона, негромкие, но выразительные, как бельт в ворде, заполняют всё вокруг. Работа на сегодня закончилась, и он играет для удовольствия. Лица не видно, но Лене почему-то кажется, что играет он непременно с закрытыми глазами. Малыш ей понравился. Немного своеобразный, но милый, особенно с этими вихрами, падающими на глаза из-под козырька, и внезапной улыбкой. Такой должен носить в кармане только дыры, а в недрах саксофона, как улитка в панцире, должно прятаться несколько сюрпризов. И изумрудно-зелёная ящерка. Лена сама не понимает, при чём тут ящерка, но очень ярко себе её представляет. С тёмными чешуйками на морде, красным язычком и глазами, похожими на бисер. Смешная.