Уважаемый, вы сами то в состоянии двигаться, в смысле ходячий?
Я могу ходить, но ослеп недавно, поэтому не уверен, что смогу ориентироваться
Ну тогда пошли Буслаев шел довольно уверенно, неся в одной руке сумку, другой держась за плечо впереди идущего конвоира. Так добрались до второго этажа, где его сначала, оставили в маленьком боксе, а потом, выведя в прилежащую комнату, хотели провести обыск, но застыли в нерешительности.
Обрюзгшее еще неделю назад лицо, подтянулось совершенно, став прозрачно благородным, тело, сбросившее несколько десятков килограмм за полгода, сегодня приобрело прямоту осанки и статность. Вряд ли его узнали бы знакомые, тем более с такими глазами и волосами. Прежде чем подойти к нему ближе, тем более коснуться, хотелось спросить разрешения. Будто понимая причину заминки, слепой начал раздеваться сам и попросил преступить, поскольку чувствовал, что такое затягивание неудобно сотрудникам и тяготит его.
Обыск прошел быстро, да и досматривать то было особенно нечего, поэтому через десять минут он оказался в камере, где его встретили двое крепких парней, достаточно доброжелательно к нему отнесшихся.
Для слепого человека любое новое помещениеэто лабиринт, а тюремная камералабиринт, выхода их которого нет. Все всегда получается, как бы само собой, когда человек уверен, что по-другому и быть не может. «Господь управит, надо лишь уповать на волю Его»говорил себе, еще недавно бывший атеистом, если не хуже, Буслаев. Повторяя эти несколько слов, перед началом каждого, не важно, большого или малого дела.
Первые несколько часов было сложно совладать с охватившими его переживаниями, связанными с новыми, ничего хорошего для обычного человека, не несущего, обстоятельствамивсе, без исключения, лишь ухудшало с невероятной скоростью его положение.
Ослепнув в одночасье, лишившись надежды на возможность признания невменяемым в момент совершения преступления, осознав свою вины, что должно было усугублять его же отношение к потере всего, чем прежде жил, резкое и бесповоротное ухудшение бытовых условий, сам факт смены бокса психиатрического центра на камеру в тюрьме, объявленное ему решение о подготовке его к суду в виде ознакомления с материалами дела, неопровержимые мысли о неизбежности пожизненного заключения, оставленность всеми, всеобщая ненавистьчто еще можно прибавить, чтобы втолкнуть человека до конца жизни в жуткое отчаяние?!
Конечно, все перечисленное Кирилл Самуилович понимал, не забывал ни на минуту, но был благодарен Богу, отвечая на каждый прилив уныния: «Слава Богу за все!». Как это может быть, с усмешкой поинтересуется читатель, предполагая фанатичную ненормальность человека, пытающегося убедить в подобном? И будет прав, поскольку простого ответа, дорогой мой, для сложноустроенного твоего, причем тобой же, мира, у меня нет, но нет ничего не возможного.
Представь себе будущую мать в муках ежедневной тошноты и бессилия токсикоза, проживающую каждый день беременности, притом видя своего супруга нисколько не страдающим, крепким и здоровым, пусть и сопереживающим, но кушающим и после этого не «общающимся» с унитазом, при том, что надвигающиеся роды не просто пугают, но вводят все глубже и глубже в состояние постоянных страхов от возможных осложнений, патологий, боли, в конце концов, а в случае, удачного появления на свет малыша, несколько месяцев, а может быть и лет, бессонницы, суеты кормления, ухаживания, бдений над новорожденным, совершенно не способного на самостоятельную жизнь. И все ради чего?! Мужчине сложно понять, но женщине, рождающейся с таким непомерным потенциалом любви, которого могло бы хватить на несколько десятков, а может быть и сотен мужчин, обычно страдающих отсутствием этого чувства в нужных количествах, и понимать ничего не нужно.
Если женщина не найдет воплощения этого потенциала, или эту любовь отдать ей будет некому, то с каждым годом человеческое существо будет становиться все несчастнее, с нескладывающейся жизнью придет и скрытое понимание неполноценности, неполноты ее, опустошенности емкостей, когда-то наполненных любовью, а сейчас замещающихся ненавистью и озлобленностью на себя и весь окружающийся мир, с чем справляются единицы, находя выход подобного потенциала в делах милосердия, в чем их силы не иссекаемы, даже при полном отсутствии, казалось бы, возможностей, а нежность и добро ко всем страждущему изливается бесконечно.
« спасется через чадородие»* («Ибо прежде создан Адам, а потом Ева, и не Адам прельщен; но жена, прельстившись, впала в преступление, впрочем спасется чадородием»Первое послание Тимофею святого апостола Павла Гл.2, Ст. 11) и ничего с тех пор в мире по отношению к женщине не поменялось! Через страх и муки идет любая раба Божия, даже не ощущая себя таковой, чего, заметим, не дано ни одному из мужчин. «В поте лица твоего будешь есть хлеб»так неказисто отмечено в Библии * («В поте лица твоего будешь есть хлеб, до коле е возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься» Бытие Гл.3, Ст.19) же будущее любого из представителей сильного пола. И кто же соответствует прореченному?
Вернемся к разному восприятию действительности. Любые боль, тяжесть, препятствие уповающим на волю Божие, принимается с благодарностью, поскольку человек знает и уверен безусловноэто очень важно, что безусловно, происходящее, есть самое легкое для него, пусть и кажущееся нелегким, обязательно заканчивающееся, происходящее ради его благополучия и спасения. Человек и пытается выбрать свой путь наилегчайшим, но способен только усложнять его бесконечно, вместо того, что бы принять уже предназначенный.
Как такое может быть, спросишь ты, ибо любой здравомыслящий человек понимает, что при всем его старании подобным образом вряд ли выйдет? Точно не выйдет, если не заслужить этот дар свыше. Вот в этом «заслужить» и содержится вечная тайна для человека, ставшего убежденным материалистом. А как известно, почти любой материалист приходит к отчаянию в конце жизни, приблизившись к смертному одру, поскольку ничего взять с собой не может, ничего духовного в багаже заслуг не имеет, а оглядываясь назад, видит свою жизнь пустой и бесполезной, хотя бы потому, что планам его до конца не суждено сбыться, поскольку приемники и потомки имеют свои личные, даже, если будут пользоваться созданным и заработанным им.
Даже человек, всю жизнь свою созидавший, неожиданно ощутив подкравшийся конец существования в угасании своих жизненных сил, осознает разрушение или старение своего дела, временность возведенного или построенного. Другое дело при кончине духовно богатого человека: страха нет, жизнь не кажется пустой или бесполезной, душа радующаяся концу земного испытания, ощущает багаж накопленного богатства, ожидающего ее в том мире, куда ее сопровождает уже отрезок временисмерть, которую она и воспринимает только, как краткий путь и никак более.
Может ли законченный материалист, даже не задумывающийся о существовании Бога, другого мира, вечности жизни, стать другим? И может и, как правило, в большинстве случаев только так и происходит. Насколько это редко или часто? Господь говорит нам, одна спасенная «овца» гораздо ценнее для Него, чем 99 праведников, вряд ли отмечая, тем самым пропорции, ведь если обратиться к «Пятикнижью» Моисея, то заметим страшные цифры: из шестисот тысяч мужчин, покинувших Египет из пустыни вышел только трое: первосвященник Аарон и двое из двенадцати разведчиков земли обетованнойИисус Навин и Халев, даже самого Моисеявеличайшего пророка, Господь оставил с недостойными спасения.
Может быть, поэтому и не верится нам в то, что это возможно?
Времена меняются, хотя Господь всегда был, есть и будет Тот же. Сегодня, говорят святые, человек может спастись скорбями. Хорошо, думая на эту тему, ориентироваться на распятых со Христом разбойников. Их было двое, но спасся один, сделавший только один замечательный поступокраскаялся! Случается и мы раскаиваемся, даже исповедуемся и причастимся, но после, как-нибудь потом, обыкновенно в суете забываем продолжить, тонем в прежнем, в лучшем случае откладывая на потом, а то и вовсе забываем. Но случается и другоеБог видя в чаде своем потенциал, оценивая даже еле мерцающее намерение, делает шаг первым, ставя его в такие условия, в которых очевидность Истины заставляет в одночасье человека не только уверовать, но и всю оставшуюся жизнь только и делать, что следовать искуплению.
Так забеременевшая женщина вынуждена перестраиваться, претерпевать, проходить, либо с упованием на Бога, либо жутко переживая, либо плюнув на все, не имея совести и доброго сердца, так далеко и сильно, что и ребенок, как плевок, остается на дороге ее жизни, где-то позади, брошенным и никчемнымвроде бы был, а вроде бы и не был.
Господь дает нам постоянные примеры, расставляя знаки, ставя перед очевидностью верного и спасительного выбора лицом к лицу, но мы слепы и эгоистичны, что говорить, когда и верующий может выбирать между молитвой и сигаретой, которую сейчас хочется выкуритьБога не любит и боится, а вот штрафа за курение в неположенном месте опасается! Именно для этого случая читаем в Евангелии: «Верую, Господи, помоги моему неверию!» * (Святое Евангелие от Марка Гл.9, Ст.24).
И апостолы не только верили, но и знали, но разбежались в растерянности, потеряв вместе с Распятым Христом веру, лишь Его появление по воскресению и сошествие Духа Святого на каждого, вернуло и укрепило в них это настолько, что и сама мученическая смерть воспринималась ими, как сладчайшее счастье.
Нет, не понять это современному человеку, покуда, даже уже и пришедшее к нему раскаяние, не будет освещено вынужденными испытаниями, в которых могут раскрыться его духовные очи, а страх Божий очистит сердце от скорлупы невежества, грязи привычек и страстей, показав каково это жить даже в «аду» на земле, имея в душе спокойствие, а в сердце уверенностьверно, ибо по себе это знаю
Буслаев и хотел бы подобное объяснить своим сокамерникам, выслушавшим внимательно историю его, а нет в тюрьме более любимого времени препровождения, как рассказывать и слушать, но сам знал, что пока не способен объяснить и малой доли, произошедшего с ним, лучше молчать, как и многом из того, что касается отношений человека с Богом.
Все перечисленное, свалившееся на него в течении последней недели, не подъемно обычному человеку, да и никакому, но именно его Господь выбрав, ослепил, открыл очи духовные, увидевшие мир духов, при том, что привычный нам, ему еще памятен был.
Как же такспросит читатель, а душа, побывавшая на мытарствах, а Ангел, позвавший ее? Отвечу просто, что бы и понять легче было. Чудны Твои, Господи! Что есть совесть? Ни тот ли портал, что соединяет наше духовное с нашим же материальным? Ее ни купить, ни уговорить, ни переубедить, только заглушить. Но если голос ее определяющ и могуч, то ничто не в состоянии опрокинуть уверенность человека и нескончаемы сила и воля, преодоляющие все.
Мы часто думаем, что это наше второе «Я», и не ошибаемся. Чем же еще могут быть наши душа и дух, как ни хранителями нашей личности, как ни хранители чистоты нашего умалинзы, пропускающей свет в зависимости от его прозрачности. Пока существуют плоть и мозг, некуда деться и прежней личности, но Господь видит нас в любое время нашей жизни и тем более после нее. Показав нам наше спасение в вечности, он придает нашей совести идеальное звучание, а то место от куда она звучит, занято нашим Ангеломхранителем. Часто голос уже спасенной души человека, увещевает его еще при жизни, присоединившись к голосу Ангела, слившихся в звучании его совести. Разве не поверите вы себе, говорящему из Вечности?
Мы всегда узнаем, еще издалека голос матери, отца, ребенка, любимого человека, помним интонации их и после того, как они покидают нас, до самой своей кончины, так неужели мы не узнаем свою душу, изобразить которою не в состоянии ни один бес. Да, читатель, твоя мысль верна: иногда, слыша его, мы понимаем, что звучит он совсем не из мест блаженств, но из адакем же нужно быть, чтобы не прислушаться к нему, не откликнуться на акт милосердия Божия, отвергнув в Его милости свою же помощь, заглушив свой же вопль?!..
* * *
Как просто сказать страждущему: «Уповай на волю Божию», но научиться этому едва ли без воли самого Бога возможно, от того и не понимает почти весь мир о чем эти слова, и как можно иметь мир душе под тяжестью не прекращающихся стрессов сегодняшней жизни.
Увидевший же причину своей вины и цель попущенного на него несчастья, не может возжелать искупления мерзости прежней жизни, тем более осознавший краткость оставшегося для этого времени, а значит и минуты лишней нет. Вот тут и приходит, не по заслуге человека, конечно, а по милости бесконечной Творца, видение себя настоящего, с нагромождением базисов и надстроек оправданий, обусловленных гордыней и эгоизмом, обоснованных тщеславием и многим другим, что только лишний груз на пути искупления и помеха при необходимости делать выбор за выбором. И как же сложно на бешенной скорости прохождения сегодняшних стезей не ошибиться, где Богу угодное дело, а где вновь подделка в виде благого намерения, которыми сплошь дорога в ад вымощена.
Пройдя подобное обновление человек стремиться изо всех сил к этой новой цели, да не все с этим согласнывоинствующий дух злобы имеет свои планы на любую душу и тем более жестокие, чем ближе они к Богу и спасению
Как только задумывался Буслаев, так сразу чувствовал возросшим в нем чувстве духовности, кроме поддержки и защиты Ангела своего хранителя, присутствие потусторонних недобрых сил, это учило его не обращать внимание на помыслы бессчетные и вредные для еще не укрепившейся обновляющейся души. Тут же понимал он пользу своей физической слепоты, отсутствие которой подключало не привычные, а вновь обретенные механизмы. Тем меньше влияли на него искушения материального мира, но все больше он всматривался внутрь себя, находя здесь непроторенные дороги и завалы с тайнами, скрывающие правду о нем самом, с чем жутко было признать и согласиться.
Как много в нас таится того, что мы сами боимся обнаружить, и что спрятано от собственного взгляда, дабы не портить свое же мнение о себе. Нет сил большинству из нас, даже перед кончиной признаться себе в своей испачканности, а ведь именно такими мы предстанем, только перешагнув черту временности, перед душами и их личностями, принадлежавшими нашим родственникам и другим людям, от которых мы все это скрывали. Вот тогда мы поймем, что есть настоящий стыд и позор, и прежде всего перед самим собойничто не скроется, ибо и так все известно!..
И снова пришел Господь на помощьоткуда не возьмись появилось в камере, сначала, Евангелие для слепых, затем и Библия, в таком варианте очень громоздкая по размеру и тяжелая книга. Снова Господь ограничил его от нападков собственной гордыни и эгоизма, направив мысли мима русла отчаяния, подставив Свою десницу несчастному, как нерушимую опору.
Но человек слаб, даже ощущая Бога и Его поддержку, чувствует холод неизбежности беды, натягивает на себя одеяло уныния. Что ж удивляться, когда и Богочеловек в ночь перед арестом отчаянно молил Отца Небесного об укреплении сил и воли, бывших на исходе!
Беда, если нет привычки молитвы, но и этому учит Господь возлюбивших Его. Подаренный Мариной Никитичной «Молитвослов», стал и щитом, и оружием, предназначенный так же для слепых, был отдушиной, а в каких-то местах сегодняшнего бытия и спасением. Не видя привычного мира глазами, он научился чувствовать сердцем исходящие из него слова
Не будем лукавить, конечно, Буслаев, даже при имеющейся поддержке Ангела, которую ощущал в каждой мышце своего духа, испытывал и страх, изредка появляющееся уныние, а несмотря на уверенность, уже произошедшего спасения в Вечности, гложили его каждое утро опасения невозможности искупить убийствоподатливо сознание человека настойчивым сомнениям в том, что не возможно доказать на базе материализма.
Память о трагедии вбивала осиновый кол в его уверенность правдивости видения и того, что души его детей и супруги действительно не испытывают мучений и страданий. Бывали моменты, когда терзали сомнения здравости своего рассудка, случались и вражеские налеты на его веру и убежденность в Божией милостине бывает у верующего человека всегда одного состояния миром в душе, иначе мир не был бы миром, а дьявол дьяволом, не способным отпустить его душу с миром, но стремящимся вернуть ее в свои судорожные объятия.
Сомнения о правильности делаемого им, заставляли Буслаева постоянно возвращаться к чтению Святого Евангелия, что давалось все легче и легче, прививая навык чтения посредством специального объемного шрифта для незрячих.