Его преосвященство ничего про упомянутую даму не слыхал.
О да, я охотно верю вам. Хитрым и энергичным. Но и очень человечным, правда ведь. И еще и святым.
Он смотрел на меня с плохо скрываемым восхищением: я назвал покойного Карло.
Я уже собирался, было пошутить насчет того, что не бывает святых игроков в бридж, но передумал, сочтя такую шутку дешевой.
Мне, разумеется, известно о предложении, сказал я. Я думаю, это немалый труд.
Его преосвященство помахал рукой: Разумеется, речь идет всего лишь, всего лишь
О предварительной договоренности?
Выподлинный мастер языка, мистер Туми. А для меня, боюсь, английский навсегда останется чужим языком. Язык протестантов, прошу прощения. Всем известно, что вы мастер. У меня мало времени остается для чтения. Но мне много раз говорили, что вымастер английской прозы.
Большинство мальтийцев, заметил я, вполне удовлетворится вашей аттестацией. Я имею в виду тех, кто интересуется. Самим же им доступ к моим книгам запрещен.
О, одна или две из ваших книг разрешены. Мне это известно. Но наш народ нуждается в охранении, мистер Туми. Хотя, я думаю, что в скором времени цензура будет слегка ослаблена. Новый дух и за границей, и здесь, да. Уже сейчас книги атеиста мосье Вольтера есть в свободной продаже. По-французски, разумеется.
Он был деистом, а не атеистом. Я знал о причине его визита, но решил изобразить неведение, чтобы он сам мне все выложил. Архиепископ, спросил я, я полагаю, вы здесь находитесь не в качестве, как бы это сказать миссионера? Вам, наверное, известно, что я родился в религиозной семье, в лоне римско-католической церкви. Но я предполагаю умереть вне ее лона. Я слишком долго жил вне его. Я должен это сказать, чтобы между нами была полная ясность касательно вопроса о моей вере, последнее слово я произнес, все-таки, с комом в горле.
Вы предполагаете, весело заметил он. Человек предполагает, и затем Нет, нет, нет, о нет. Я понял одно, мы все это понимаем, покойный его святейшество, ага, очень умно и энергично учил на всех тому, что пути к спасению неисчислимы. Но позвольте мне, мистер Туми, сказать следующее: вы знаете Церковь. Кем бы вы теперь ни были, выне протестант. Определенные доктрины, слова, термины для васне бессмыслица. Я думаю, что я прав.
Позвольте предложить вам еще немного виски, взяв его пустой стакан, я встал, с трудом разгибая негнущуюся спину. Не желаете ли сигару или сигарету?
Курениесмертоносная привычка, насмешливо ответил он, укорачивает жизнь. Совсем капельку, достаточно.
Я достал себе сигарету из кожаного флорентийского ящика на стойке. Рядом с ним стояла огромная африканская деревянная чаша, наполненная бумажными спичками из отелей и авиакомпаний всего мира. Мне однажды пришла идея написать книгу путешествий, наугад доставая спичечные буклетики из этой чаши, примерно также, как грязная автобиография Нормана Дугласа была написана на основе случайно выбранных визитных карточек. Ничего из этого замысла не получилось. Однако некоторый смысл в коллекции подобных трофеев был: на них имелись адреса и телефонные номера тех мест, где я побывал, неплохое подспорье для стариковской памяти. Я прикурил сигарету от спички из ресторана Большая сцена, находившегося в центре имени Кеннеди в Вашингтоне, номер телефона 833-8870. Убей меня бог, не помню, когда я там был. Я затянулся, укорачивая свою жизнь. Затем я подал его преосвященству его виски. Он принял стакан молча. Когда я снова сел, он продолжил:
Вот, например, слово чудо, он посмотрел на меня острым и ясным взором.
Ах, это, Ну да, я получил письмо, вернее, записку, от моего старого партнера по бриджу монсиньора О'Шонесси.
Любопытно, а и не знал, что он играет в бридж.
Он говорил, что неплохо бы встретиться и поговорить. Я его понимаю. Некоторые вещи теряются при попытке запечатлеть их на бумаге.
Тем не менее, похоже, что у них набирается солидное досье доказательств святости. Еще одно доказательство из уст отступника и самозваного рационалиста и агностика представляет куда большую ценность, чем свидетельство какой-нибудь суеверной деревенской старухи в черном платье. Похоже, именно на это намекал монсиньор О'Шонесси в своей записке.
Его святешейство довольно грациозно покачался на стуле, сверкая перстнями.
Со мной он говорил, сказал он, когда я был в Риме. Это странно, мистер Туми, я бы даже сказалпричудливо, я имею в виду вас.
Человек, отвергнувший Бога, как говаривали в старину, теперь мы стали осторожнее в выраженияхи, в то же время, были в такой близкой связия хотел сказать, вы ведь могли бы написать книгу, не правда ли?
О Карло? Ах, ваше преосвященство, а откуда вам известно, что я ее еще не написал? В любом случае, ее никогда не разрешат на Мальте, не так ликнигу Кеннета Маршала Туми о покойном папе. Это будет ведь вовсе не житие святого.
Монсиньор О'Шонесси упомянул в нашей беседе, что вы написали маленький очерк еще при его жизни. Еще до того, как он стал тем, кем он стал.
Я написал рассказ, ответил я, о священнике, впрочем, мой государь архиепископ, вы можете прочесть его сами. Он есть в трехтомнике моего избранного. Мой секретарь может раздобыть экземпляр для вас.
Он поглядел на меня. Была ли в его взгляде горечь или это был стыд? Никогда не следует признаваться в том, что на чтение не остается времени. В его случае подразумевалось, что у него нет времени на нечестивое чтиво, вышедшее из-под моего пера. Но бывают случаи, когда даже великим клирикам приходится учить уроки.
Монсиньор О'Шонесси, пробормотал он, позвонил мне вчера и сказал, что вычитал где-то, что сегодня ваш день рождения. Что лучшего повода для визита не найти. Он сказал, что о вас была статья в английской газете.
Это был последний воскресный Обсервер. Статья, говоря строго официально, никем на Мальте не читалась. Страница на обороте статьи была избыточно иллюстрирована рекламой дамских купальников. Цензоры в аэропорту Лука вырезали ее. Вот так и пропала маленькая заметка о моем дне рождения. Но я получил нецензурованный экземпляр из британского посольства. В запечатанном пакете.
Да-да, я понимаю. Но наш народ нуждается в охранении. Да и эти люди с ножницами в аэропорту не слишком образованные. Так уж получилось.
Уж коль мы коснулись этой темы, могу сказать вам, что центральный почтамт Валетты после некоторых трений милостиво разрешил мне получить бандероль с книгой стихов Томаса Кэмпиона, редкое и довольно ценное издание. Мне сказали на почтамте, что они, наконец, выяснили, что Томас Кэмпион был великим английским мучеником за веру, так что все в порядке.
Ну что ж, все хорошо, что хорошо кончается.
Нет, не хорошо. Великомучеником был Эдмунд, а не Томас. А Томас сочинял довольно неприличные песенки. Ничего особенного, но некоторые довольно эротичны.
Он кивал и кивал, не выражая неудовольствия. Я лишь подтверждал его убежденность в моей безбожности и испорченности. Сам же он ничуть не стыдился своего невежества по части английских великомучеников.
Ну что ж, это любопытно, но нас сейчас заботит иное. Он был прав, исповедники в отличие от писателей стараются не тратить лишних слов и избегают лирических отступлений. И, конечно, еще раз, с днем рождения вас и многих счастливых лет.
Улыбаясь, он выпил за мое здоровье. Я рассеянно сделал то же.
Монсиньор О'Шонесси говорит, что в каком-то интервью или беседе вы говорили, что никаких сомнений в чуде нет. Что вы видели его своими глазами. Итак, я предлагаю вам любую помощь с тем, чтобы вы записали, чтобы сделали небольшое
Письменное показание?
Он поиграл пальцами. Ваше мастерство. Канонизация. Чудо. Обычное дело. Ваш Томас Мор, человек на все времена. Жанна Д'Арк.
Каким образом вы можете мне помочь? У меня есть перо и бумага, какая-никакая, но память. А-а, я, кажется, понял, что имеется в виду. Я не должен откладывать это на потом. Меня нужно подгонять. Канонизациядело неотложное.
Нет, нет, нет, нет, торопиться не надо.
Я улыбнулся ему, довольно мрачно, как успел заметить, глядя в зеркало над стойкой бара, настоящий антик с рекламой виски Салливэн.
Итак, я, не верующий в святость, буду участвовать в создании очередного святого. Очень пикантно. Причудливо, как вы сами изволили выразиться.
Речь идет только о констатации факта. Вам даже нет необходимости называть это чудом. Важно лишь, чтобы вы сказали, что видели нечто, что не может быть объяснено обычным путем.
Похоже было, что ему уже стала надоедать его миссия, но внезапно в его насмешливых карих глазах мелькнула искра профессиональной озабоченности.
Однако, чудоединственное слово, для описания того, что видишь и не можешь объяснить ничем кроме, кроме
Вмешательства некоей силы неизвестной науке и здравому смыслу?
Да, да, вы ведь признаете это?
Не вполне. Когда-то весь мир был чудом. Потом всему стали находиться объяснения. Со временем все будет объяснено. Этовопрос времени.
Но это Это ведь случилось в какой-то больнице, не так ли? И врачи уже отчаялись в борьбе за жизнь этого, ну не важно кого именно. Так?
Это случилось давно, ответил я. Я не уверен, что вы поймете, ваше преосвященство, но у писателей есть обыкновение путать действительно происшедшее с плодом своего воображения. Поэтому, люди моей несчастной профессии не отличаются искренней верой и благочестивостью. Мы ведь зарабатываем на жизнь враньем. Мы, поэтому, легко верим чужим выдумкам, но ведь это не имеет ничего общего с религиозной верой. Я замолк, снова почувствовав дрожь в голосе при этом слове.
А-ах, он вздохнул, но ведь найдутся и другие свидетели, кроме вас. Люди, которые не зарабатывают на жизнь враньем.
Простое, как эхо, повторение моих слов в его устах звучало как легкомысленный грех. Если вы сумеете найти других свидетелей, будет еще лучше. Лучше всего, если это будут люди суровые и не заинтересованные в канонизации. Что называется, адвокаты дьявола.
Это, тоже, звучало ужасно.
Свидетели? отозвался я. Но, боже, это было так давно. Я, правда, думаю, что вам лучше обратиться к старухе крестьянке в черном платье.
Спешить не надо, он допил содержимое своего стакана и поднялся. Я тоже. Вас никто не принуждает. Вам лишь предлагается рассмотреть такую возможность, по крайней мере, рассмотреть. И все.
Он указал своим архиепископским перстнем на мою фотогалерею с знаменитостями на стене.
Его на этих снимках нет, заметил он. Видимо, изучал их, как школьник, на бегу, перед классом, пока не успел войти учитель, выискивая среди безбожных художников и актрис улыбающегося Христа в обнимку с Вольтером.
Это, с подчеркнутой осмотрительностью заметил я, светская портретная галерея. Хотя тут есть и Олдос Хаксли.
Я указал на снимок, где моя угрюмая физиономия была запечатлена рядом со смеющимся святым с остекленевшими от мескалина глазами.
Да, да. Похоже, он никогда о нем не слыхал. Он широко улыбнулся, глядя в окно, выходившее в сад: отец Аццопарди и Джеффри пили чай, сидя за маленьким зеленым столиком под белым зонтиком, при этом Джеффри говорил и оживленно жестикулировал, а отец Аццопарди кивал в ответ.
Ох уж, эта молодежь, сказал его преосвященство. И затем, фамильярно ткнув меня пальцем в бок:
Никакой спешки, говорю я вам. Однако прошу вас считать это дело срочным.
Такие противоречия легко уживаются в религиозном сознании, Бог ведь велик, как Уолт Уитмен.
III
Садовники приложились к перстню, служанки приложились к перстню, повар Джой Грима приложился к нему. Али не стал его лобызать, но обменялся с архиепископом очень сердечным рукопожатием и в награду услышал очередную шутку по-арабски. После чего мы с Джеффри проводили его преосвященство к его даймлеру, запаркованному у гаража Персия, поскольку улочка Трик Ил-Кбира была слишком узкой, а в моем доме стоянки для машин не было. Многие жители деревни прибежали, чтобы приложиться к архиепископскому перстню: обе сестры Борг из продуктовой лавки на углу, весь личный состав полицейского участка, какой-то древний коротышка в кепке, известный безбожник, весь в пыли, похожий на ископаемого мальтийского палеолитического человека, смущенные ребятишки, подталкиваемые матерями, даже водители и кондуктора трех автобусов, которым даймлер перекрыл путь. Теперь обо мне пройдет благоприятный слух не только по всей Лидже, но дойдет и до соседних деревень Аттарда и Бальцана. Такой чести, визита самого архиепископа не удостаивался даже отставной бригадный генерал, живший на этой же улице, и который, по словам Джеффри, презирал меня за то, что я разбогател, сочиняя грязные небылицы. Джеффри чересчур громко говорил, обращаясь к отцу Аццопарди:
Мы можем организовать частный просмотр для вас лично. У нас имеется для этого все необходимое оборудование. В кинотеатрах вы такого никогда не увидите. Но только, ради бога, не говорите архиепископу.
Отец Аццопарди в ответ разразился дружеским хохотом.
Его преосвященство обратился ко мне:
Рад буду видеть ваше письменное свидетельство. Вымастер английской прозы. Еще раз желаю вам многих счастливых лет. И, пожалуйста, передайте вашему юному другу, чтобы он вел себя осмотрительно.
Не дурак, нет. Почти ничего не ускользнуло от его внимания. Отец Аццопарди уселся впереди, рядом с шофером. Его преосвященство помахал рукой и благословил присутствующих, сидя сзади, после чего машина беззвучно унеслась в сторону, кажется, Биркиркары.
Бедный поросенок, обронил Джеффри, когда мы вошли в дом. Я ему рассказывал про то, как попы и монахини трахаются в Штатах. А сам он локоть от задницы отличить не может. Что все это значило?
Как я и предполагал, речь идет о моей помощи в канонизации покойного папы.
О господи, о господи, о господи боже, ты? Боже, сохрани всех нас!
Перестань дурачиться, Джеффри. Ты забываешь некоторые факты моей биографии, если они, вообще, тебе известны, в чем я склонен сомневаться.
А-а, мы надулись гордыней, да?
Его преосвященство также просил мне передать тебе, чтобы ты был осмотрительнее.
В самом деле? Понятно. Высокая честь. Уже послал своих ищеек вынюхивать на Стрейт-стрит, так ведь? О, господи-иисусе-люцифере-вельзевуле, как же я ненавижу эту гнусную дыру!
Я полагаю, ты имеешь в виду, что здесь нет достославной традиции исламской педерастии. Весь остров посвящен доброй католической семейственности. Слишком много сисек и ляжек и совсем нет стройненьких развратных мальчиков, тебе это не по вкусу.
Ах, ты, старый ханжа. Он вымолвил это с некоторой злобой и продолжил с ухмылкой. Ты должен как-нибудь пойти со мною в Чрево, милый.
В Чрево?
Так матросы именуют Стрейт-стрит.
Понятно, понятно. Мы вышли в сад, окруженный толстыми и высокими стенами, построенными людьми привычными к осадам. Я думаю, архиепископ был прав в своей просьбе о том, чтобы ты вел себя осторожнее, заметил я.
Чертова помойка.
Знаешь что, Джеффри, если тебе, в самом деле, здесь так плохо заметил я, глядя на трех резвящихся в саду кошек.
Да, да, милый. Перси ждет не дождется меня на Багамах, да и Фрэнк в Лозанне трепещет от дружеских чувств ко мне. Вот она, жизнь Джеффри Энрайта при знаменитых литературных изгнанникахс постели на почту. Он пнул ногою срезанную ветку. Признаю, я слегка пренебрегал своими обязанностями. Почта накапливается, я знаю. Наверное, среди мусора там и пара чеков с гонорарами. Но завтра же рано утром, ровно в десять я за нее возьмусь. Прекрасно понимая, разумеется, что недолго старому хрену осталось мучиться, так что, милый, можно, черт побери, и потерпеть до конца. Потому что, видишь ли, Кеннет, он произнес мое имя с смешным придыханием, присущим гомосексуалистам, несмотря на все мои обычные раскаяния в невольных прегрешениях, ты слишком часто обвинял меня в неверности. При этом слове у меня опять навернулись слезы. Я имею в виду не физическую, а духовную неверность. Физическая неверность ведь не имеет значения, не так ли? Ты ведь сам буквально проповеди мне читал про это, так ведь? И поправь меня, пожалуйста, если мне показалось, но ведь ты сам только сегодня заявил, что между нами все кончено. Ты сам. Все, все, ах, кончено.
Мы подошли к массивной крепостной стене, заросшей плющом и повернули назад, глядя на резвящихся кошек. Двое садовников, мистер Борг и мистер Грима, других фамилий, судя по всему, в деревне не было, по-прежнему безмятежно поливали деревья.