Вот,сказал Фаныч,пожалуйста, ребята довольны! Только таким вот, как вы, все не по нутру!..
Раньше, еще год назад, я бы и не задумался над этим, просто не обратил бы внимания, но сейчас мои мысли были заняты этим целиком. По утрам, когда все бежали на пляж, я надевал душную черную тройку, брал портфель и шел хлопотать по различным присутственным местам.
Я таки найду управу!злобно бормотал я...
Прошло уже две недели, а юга я так практически и не видел. Калькуляция, разблюдовкавот что теперь меня увлекало. Только однажды, между двумя аудиенциями, заскочил я на базар, купил грушу с осой... И только однажды, свернув на секунду с пути, в костюме и с портфелем в руках, деловито прыгнул в море с высокой скалы, с которой все боялись прыгать, ушел глубоко в зеленую воду, вытянув за собой в воде длинный мешок кипящих белых пузырьков, похожий на парашют.
На юге перед всеми стоит вопросчто делать по вечерам, когда садится солнце? Там, где я был прошлый год, все искали закурить (или прикурить). Сколько километров тогда я прошел не спеша по темной, забитой людьми набережной в поисках своих любимых «Удушливых»!
Тут была другая проблема.
Здесь все искали трехкопеечные монеты для автоматов с газированной водой. Автоматы, светясь своими цветными картинками, стояли вдоль темной набережной, и даже стаканы были, стояли наверху, можно было их достать, но ни у кого не было трехкопеечных монет. А те редкие, что откуда-то появлялись, вскоре проваливались в щели, потом раздавалось шипение, и в стакан сначала брызгал желтый сироп, а потом лилась ледяная, с пузырьками вода. Но такое случалось все реже.
Было душно, дул горячий, пыльный ветер. В темноте все стояли вдоль шершавого, нагретого за день парапета.
Однажды с огромным трудом я достал трехкопеечную монету, дополз, донес ее девушке, которая мне там нравилась... Она схватила ее, поднесла к глазу, сказала сиплым, пыльным голосом:
Кривая... не влезет...
Поздним вечером на набережной появлялся Фаныч. Шаркая сандалетами, он хмуро шел по набережной с мешком трехкопеечных монет за спиной. Он-то как раз и был сборщиком денег с автоматов, был устроен на тот пост своей женой.
Когда он появлялся, все сразу же устремлялись за ним, протягивая деньги, умоляя разменять по три копейки.
Нечего! Еще чего!хмуро отвечал Фаныч.
И уходил с мешком...
Задушив всех жаждой, он, что интересно, искренне считал, будто делает важное дело, причем делает правильно, как положено, не то что некоторые другие!
И спорить с ним было бесполезно.
Ох уж эти наполеоны-гардеробщики, кладовщики! Чем мельче их власть, тем они недоступней. Помню, как Фаныч или похожий на него в гардеробе Публички, ничего не объясняя, пять лет подряд отказывался принимать мое пальто. И так пять зим подряд перебегал я Фонтанку без пальто по снегу!
И вот наконец я решился. Ночью с одним моим приятелем мы пробрались в комнату Фаныча, вытащили из-под кровати его мешок (положив, правда, на его место три червонца)...
С мешком мы выскочили на набережную.
Сейчас по стаканчику!закричал мой друг.
По пять стаканов!сказал я.
Удобно?сказал на это мой деликатный друг.
Медленно, глотками, я выпил воды из граненого стакана, почему-то пахнущего водкой. И еще стакан, и еще. На звон посуды стали собираться люди...
Может, теперь с другим сиропом?сказал я, уже бесчинствуя...
И только после этого я впервые за месяц искупался. Темно, ничего не видно. Только тихое неясное море цвета дыма.
Ночью ко мне на балкон прилетел мокрый купальник, сорванный ветром с какой-то далекой веревки, тяжело лег на лицо. Во сне я обнимал его, гладил, что-то горячо говорил...
С какой радостью я летел наконец в город!
Прямо с аэродрома поехал я на работу, вбежал...
В нашей комнате почему-то никого не было, только мой любимый лаборант Миша разговаривал по телефону. Разговор, видно, был важныйМиша не смог его прервать и только ласковым изменением тона на секунду поздоровался со мной.
Однажды к нам в комнату вбежала лаборантка и сказала, что кладовщик не хочет отпускать ей слюду. Я встал, спустился вниз. За деревянным некрашеным столом в неизменном своем треухе сидел хмурый Фаныч.
Ну что?сказал я.Надо бы слюду отпустить.
Чувствовалось, ему вообще не хотелось отвечать, настолько глупым казалось мое требование. Минут через десять раздалось какое-то сипение, и наконец я услышал:
Слюду! Чего захотел!.. А ты ее заприходовал, слюду? Через бухгалтерию ее провел?
Почему это я должен проводить ее через бухгалтерию? Так тяжело, трудно проходили с ним все дела... И, как ни странно, почему-то многие уважали и боялись его. Так, молча и хмуро, он захватывал постепенно все большую власть. Любой проект согласовывали в первую очередь с ним, а то он мог упереться, и ничего нельзя было сделать.
Бояться он действительно никого не боялся. Понизить его было некуда. Занимая самую низкую должность, он всячески упивался этим, сладострастно растравлял свою душу.
И, ежедневно общаясь с ним, я вдруг неожиданно заметил за собой, что стал все делать в полтора раза медленнее, чем раньше, и отвечать на вопросы только после долгого, хмурого молчания.
И тут я испугался. Я побежал в лабораторию, заложил уйму опытов, сделал бешеную карьеру и наконец стал директором института. И первым моим приказом был приказ об увольнении Фаныча. Какое облегчение я почувствовал после этого!
Соскочил все-таки с этой телеги, что везла меня к усталости, к тяжести, к смерти!..
На радостях я позвонил одному своему старому другу, позвал его в баню попариться, размять кости, сбросить с себя накопившуюся пыль!
Сладострастно предвкушая, как будет в пару ломить тело, мы прошли через двор, усыпанный кирпичом и стеклом, прошли по мосткам, установленным над свежевырытой канавой, и вошли в темноватое помещение бани. Тускло светилась только касса в самом углу. Там среди мочалок, штабелей мыла и почему-то уже мокрых распушенных веников сидел Фаныч, похожий сразу на лешего, водяного и домового.
Пиво есть в классе?спросили мы у него.
Нет пива, нет!с удовольствием сказал он. Помню, и когда он работал у нас, главным его удовольствием былоотказывать.
Придется в другой класс, по пятнадцать копеек.
Мы снова шли через дворы, поворачивая, потом вошли в класс по пятнадцать копеек, и там, тоже в углу, была касса, и в ней тоже сидел Фаныч! Сначала я растерялся, был готов дать этому какое-то чуть ли не символическое объяснение...
Есть пиво?спросил мой друг.
Есть...неохотно сказал Фаныч.
И тут я понял, в чем дело: просто стена, разделяющая баню на классы, упирается в эту кассу, выходящую сразу на две стороны. И с одной стороны Фаныч продает билеты по восемнадцать, а с другойза пятнадцать. Одной половиной лица говорит: «Есть пиво», а другой: «Нет».
Стекло кассы вдруг задрожало от какого-то приблизившегося мотора, потом дверь распахнулась и в темное пространство перед кассой вошла Аня. Я не видел ее с тех пор... Только я хотел вступить с ней в беседу, как в дверь толпами стали входить иностранцы.
О!гомонили они не по-нашему.Оригинально! Русский дух! Колоссаль!
Но Фаныч, однако, быстро развеял их чрезмерное оживление, заставив выстроиться всех в очередь, бросая каждому в отдельности тонкий, завивающийся вверх билетик.
НАКОНЕЦ-ТО!
1. Она говорила
Первый
Первый женихгрузин был, Джемал. Все ходил за мной, глазами сверкая.
Однажды, когда я плохо еще его знала, пригласил как-то меня к себе в гости.
Ну, я тогда дура дурой была, поехала.
Сначала все красиво было, даже чересчур: виски «Блэк энд уайт», пластинка «Данс ин де дак». Потом вдруг говорит:
Сегодня ты не уйдешь!
Почему?
Я сказалда, значитда!
Выскочила я в прихожую, гляжу: один мой туфель куда-то спрятал. Стала всюду искать, нигде нет. Он только усмехается:
Ищи, ищи!
Наконец словно осенило меня: открываю морозильниктуфель там! Быстро надела его, выскочила на улицу. Там жараа туфель пушистым инеем покрыт.
Все смотрят изумленно: что еще за Снегурочка на одну шестнадцатую?
...И при этом он был как бы фанатическим приверженцем чести! Смотрел как-то мой спектакль, потом говорит:
Как ты можешь так танцевать? Зых!..
Знаешь что,говорю ему,устала я от твоих требований взаимоисключающих. Требуешь, чтобы я была твоей и в то же время абсолютно недоступной и гордой! Отсутствие любого из этих пунктов в ярость тебя приводит. Представляю, как бы ты меня запрезирал, как бы разговаривал, если бы я что-то тебе позволила. А ведь пристаешь... Парадокс какой-тобашка трещит!
Правильно мне Наташка про него сказала:
Знаешь, он, по-моему, из тех, что бешено ревнуют, но никогда не женятся!
Однажды заявляет:
Ну, хорошо, я согласен.
На что согласен?
На тебе жениться. Только условиепоедем ко мне домой. Ходить будешь всегда в длинном платье. Что мать моя тебе скажетзакон! Зых! Смотри у меня!
Нет,говорю,пожалуй, предложение твое мне не годится.
Изумилсявообще довольно наивный такой человек. Не понимает, как можно не соглашаться, когда онсам он!предлагает.
Плохая твоя совесть!говорит.Ну ладно, я все равно поеду. Мать нельзя одну оставлять! Это вы тут такие... А мы родителей уважаем!
Конечно,говорю,поезжай. Раз тебе все тут так не нравится, зачем тебе мучиться? Поезжай!
Уехал. Полгода примерно его не видела.
Недавно иду я мимо Думы, вижу: стоит величественно, кого-то ждет.
Привет!говорю.
Кивнул так снисходительнои все.
Второй
А тут сам начальник отдела кадров своим вниманием осчастливил!
В столовой подходит, жарко шепчет:
Умоляю, когда мы можем встретиться?
Я удивленно:
Вы что-то сказали, Сидор Иванович?
Он громко:
Я?! Нет, ничего.
И сновасел поблизости, шепчет:
Умоляю о встрече!
Мне Наташка потом сказала:
Смотри, наложит он на тебя руки...
И вот однажды поздним вечеромзвонок! Открываюон.
Разрешите? Решил полюбопытствовать, как вы живете.
Гляжу с изумлением, какой-то странный он выбрал туалет: резиновые сапоги, ватник, треух, за плечами мешок.
Сидор Иванович,не удержалась,а почему вы так странно ко мне оделись?
Я уважаю свою жену,строго говорит.
Понятно.
Подчеркиваю, я уважаю свою жену!
Зачем же,говорю,еще подчеркивать. Но вы не ответили...
Мне не хотелось ее ранить. Я сказал ей, что уезжаю на охоту.
Понятно.
Я уважаю свою жену, но я люблю вас, люблю до безумия!
На колени упал, начал за ноги хватать.
Сидор Иванович,говорю,успокойтесь. Вы же уважаете свою жену...
Уселся. Стал душу передо мной раскрывать.
Конечно, теперь я только чиновник...
Я так понимающе кивала, хотя, признаться, не подозревала, что он, оказывается, мог быть еще и кем-то другим.
А я ведь тоже когда-то играл на сцене.
Когда?дисциплинированно спрашиваю.
Ну-у-у... давно! В школе еще! Помнится, ставилась «Сказка про козла», и я играл в ней заглавную роль.
А-а-а... помню,говорю.Ну и умница козел, он и комнату подмел!
Кивает снисходительно.
...Ну и умница козел, он и дров нам наколол! Вообще чем больше я живу, тем яснее я понимаю, что только прекрасноеискусство, хорошее вино, женщиныпомогает нам сохранять бодрость духа, оставаться молодыми, к такому я пришел выводу.
«Ну и умница,думаю,козел, он и к выводу пришел!»
Раскрыл мне всю свою душу и неожиданно прямо в кресле уснул.
«Да-а,думаю,замечательные у меня кавалеры!»
Часа через четыре просыпается, обводит комнату испуганным взглядом.
Где я?
Не знаю...говорю.Видимо, на охоте.
Тут вспомнил он все, встал.
Жена моя, которую я безгранично уважаю, мучается, может быть, даже не спит, а я тут с...
Расстегивает вдруг мешок, вынимает половинки ружья, составляет...
Сидор Иванович,говорю,за что?
Он бросил на меня взгляди скрылся в ванной.
«Господи,думаю,не права Наташка, он не на меня, на себя может руки наложить!»
Подбегаю, стучу. Распахивается дверь величественно.
В чем дело?
Сидор Иванович,говорю,вы что... Собираетесь выстрелить?
Да!
В... кого?
Это абсолютно несущественно.
Как?
Я уважаю свою жену...
Это я уже знаю...
Если она обнаружит отсутствие пороховой гари на стволахэто может больно ее задеть. Где тут у вас можно выстрелить?
Не знаю,говорю,как-то тут еще никто не стрелял... Может быть, в ванной?
В ванной?оскорбленно.Ну хорошо.
Снова закрылся, а я уселась в ужасе в кресло, уши ладонями закрыла. Тишина... Тишина... Вдруг щелкает запор, Сидор Иванович вываливается.
Ну почему, почему должен я перед ней отчитываться?
Сидор Иванович! Ну вы же уважаете свою жену...
Я-то ее уважаю, а она-то менянет!
Постоял, потом снова понуро побрел, ружье волоча, закрылся... Снова вываливается:
Ну почему, почему?
Честно, утомлять стала меня эта драма. Полвторого уже, а завтра к восьми на репетицию.
Стала в кресле дремать, вдруг: «БАМММ!!!»я чуть в обморок не свалилась... Распахивается дверь, в клубах дыма вываливается Сидор Иванович, идет зигзагами по коридору, с блаженной улыбкой глядя в стволы.
Ну, теперь все нормально... все хорошо!
Упал. Звонки началисьсоседи стали ломиться. Вызвали ему «скорую». А на меня с тех пор как на какую-то злодейку стали смотреть. А Сидор Иванович появился через два дня. Снова шептал чуть слышно:
Когда встретимся-то?
Третий
А недавно ужевообще!
Стою на платформе, встречаю одну свою приятельницу. Поезда еще нет. Вдруг вдали на рельсах появляется человек. Идет так упорно, голову набычив. Под навес вокзальный вошел, не заметил. Просто решил, наверно, что это ночь его в дороге застала. Дошел до тупика, где красные цветочки растут, встал удивленно, потом понял наконец! Голову поднял, забросил чемодан на платформуи ко мне:
Скажи, девушка, прописка у тебя постоянная?
Не знаю,растерялась,кажется, постоянная.
Осмотрел меня, вздохнул.
...Ну что ж,рассудительно говорит,с лица не воду пить! Дай адресок твой, может, зайду!
Я в растерянности и в испуге сказала ему адресок. И все! Каждый деньприхожу вечером после спектакляна ступеньках сидит. Встанет, штаны сзади отряхнет.
Зайду, девушка? (Именем так и не поинтересовался.)
И вообще на слова был скуп. Больше все делами старался угодитьнаколоть дров, зарезать свинью... Часа в два ночи обычно все хозяйственные дела кончал и шел пешком себе на вокзал.
Сам на вокзале пока жил.
...Заявляется как-то сравнительно веселый.
Ну!говорит.Решил я тебя, девушка, угостить!
Обрадовалась, думаю: «Хоть в ресторан схожу!» Выходим. Проходим почему-то все рестораны. Приходим на вокзал. Заходим в зал ожидания. Говорит соседу своему по скамейке:
Спасибо, что присмотрел!
Берет у него свой деревянный чемодан, достает яйца, соль. Потом говорит:
А-а-а, чего уж там!
Вынимает бутылочку, заткнутую газетой, наливает какой-то мутной жидкости в стакан.
Ладно уж,говорит,невеста как-никак!
На другой день снова хмурый пришелкак видно, попрекал себя за кутеж. Молча, ни слова не говоря, до глубокой ночи строгал что-то, пилил. Ни слова так и не сказав, ушел.
И всебольше не приходил. Видно, не мог мне простить произведенный расход.
Четвертый
Однажды открываю на звонок, стоит молодой красивый мальчик.
Тебе чего?спрашиваю. Он, глядя в сторону, говорит:
Макулатуры.
Ах, макулатуры!говорю.Пожалуйста.
Вынесла ему пачку журналов, среди них несколько зарубежных старых журналов мод: «Вог», «Бурда». Гляжу, он эти журналы от пачки отделил, отдельно понес. Через несколько дней вдруг появляется снова.
Еще таких журналов нет?спрашивает.
Есть,говорю,но дать их пока тебе не могу.
Может, посмотреть тогда можно?глядя в сторону, буркнул.
Посмотреть? Ну, пожалуйста.
Сел в кресло, стал картинки смотреть. Особенно жадный интерес у него джинсы вызывали.
«Супер райфл» отличный... Ну, это обычные «слаксы». «Леви страус»... нормальные «Ли».
Другие журналы стал листать... Габриель Гарсиа Маркес положительного отзыва его удостоился.
Попсовый паренек! Да,говорит,нынче все дело в прикиде. Как ты прикинут, такая у тебя и жизнь!
В чем дело?удивилась.
Ну, как вы говорите, в шмотках. А мы называем этоприкид. Без фирменного прикида никто и водиться с тобой не будет!с обидой сказал.
Наверно, был уже у него в этом вопросе печальный опыт.
Спрашиваю у него:
А у меня как джинсы, ничего?
Посмотрел пренебрежительно:
«Лассо»это не фирма.
Потом стал пластинки перебиратьснова оживился:
«Дип папл»! «Статус-кво»! Я думал, в нашем доме одни козлы живутвот уж не ожидал, что у кого-то «Статус-кво» окажется.
Поставил, долго раскачивался в такт.
Потом говорит:
Вообще клево у тебяжурналы, диски... А главное, есть о чем поговорить... А «Энимелз» у тебя, случайно, нет?
«Энимелз»? Это, что ли, звери по-нашему? Кошка вот есть.
Усмехнулся снисходительно:
«Энимелз»это группа такая! Все-таки слабо ты сечешь.
И так мы с ним беседовалипроникся он ко мне доверием, довольно часто стал приходить. И каждый раз рассказывал доверительно, сколько у него на джинсы уже скоплено и вообще какие потрясения происходят на этом фронте.
...Сговорился с однимза рубль десять (на их языке это сто десять, как я поняла),отличные «Ли». Собрал, прихожуон полтора просит! Прям не угнаться за ценами, где-то еще надо четыре червонца доставать!
Ты,говорю,прямо как Акакий Акакиевич!
Говорит пренебрежительно:
С козлами не вожусь.
Посидит так, порассказывает, потом встает.
Дела!
И вдруг исчез. Как оказалось потом, просто достиг своей цели, и я уже была ни к чему.
Встретила его случайно на улицев джинсах! Сухо мне кивнул из компании таких же пареньков возле метро... Ясно! Проник в высшие круги.
И долго потом его не видела. Однажды толькозвонок, появляется какая-то женщина, как я поняла, его мать.
Это ты его загубила! Шестую ночь дома не ночует!
Осторожней!говорю.У меня он не только что ночью, даже днем никогда не ночевал.
Будь ты проклята!плюнула.
«Вот так история»,думаю. Потом забыла совсем об этих делах. Однажды ночьютелефонный звонок:
С вами из больницы говорят... Кулькова знаете?
Кулькова?никак не могла такого знакомого вспомнить, потом только вычислила, методом исключения, что это паренек тот.
А, знаю, кажется. А что случилось?
Приезжайте, если можете. Он нам отказывается что-либо объяснить, говорит, что только вам все расскажет.
Приезжаю в больницу, вижу его...
Выясняется: пытался повеситься из-за того, что украли джинсы!
Случайные люди еле его спасли!
Дежурный мне говорит:
Собственно, можете его взятьопасности для жизни никакой уже нет.
Ясно,говорю.
Привезла я его к себе домой, уложила на диван, напоила молоком.
Как же я теперь буду жить?все всхлипывает.
Ничего,утешаю его,скоро, может быть, поеду в Голландию, куплю там тебе джинсы.
Голландияэто не фирма!продолжая всхлипывать, говорит.
Но все же стал понемногу успокаиваться, уснул.
Утром положила на стул перед ним записку: «Ряженка в холодильнике, там же сосиски».
Прихожу с репетицииего нет. Нет также транзистора «Сони» и колечка моего с бирюзой.
Вот такой еще у меня был жених...
Пятый
Но самый замечательный был другой.
Заметила в самом начале еще спектакля: какой-то тип сидит во втором ряду почему-то с забинтованной головой.
Апофеоз, мы, балерины-лебеди, стоим, руки закинув. Вижу с изумлениемтип этот подмигивает мне, головой дергает: «Выйди, мол, надо поговорить!»
Выхожу из служебного подъездастоит... Дождь лил как из ведра, так он мне как-то намекнул, косвенно, чтобы я его курточку надела... Самого слова «курточка» не былоточно помню.
Пришли с ним в какую-то компанию. Физики гениальные, режиссеры. Полно народу, и все босиком. Огромная квартира, много дверей, и все занимались тем, что одновременно в них появлялись. Мотают головами, говорят: «А мы тут дуракииничего не знаем!»
И потом ходили мы с ним больше по улицам, и он все бормотал, что вот повесила я на двери записку «Стучите сильнее», может, для кого это и годится, а он уж как смог поскребся, потерся и упал без сознания. Это только слава о неммастер спорта, метр девяносто, а на делетьфу! Снять бы его, к чертям, с кандидатов всех этих наук, в одну лодку положить, другой накрытьи вниз по течению пустить. Единственное чтоэто деньги. Чего-чего, а деньги уж есть! Только с собой восемь копеек да еще дома копеек шесть запрятано по разным местам. А со мной он, дескать, проститься хочетчто, мол, сижу я перед ним в шестицилиндровом красном «ягуаре», а он стоит в обмотках, галифе, а под мышкой веник...
И так он все время бормотал, пока мы ходили.
Однажды только зашли погреться к нему домой. Он усадил меня в кресло, а сам слонялся по комнате и стонал. Потом стал говорить, как его женщины безумно любят, вынимал из стола пачки писем и в руки мне совал. Совали тут же отнимал. Совали тут же отнимал. И вдруг увидел на шкафу статуэткумальчик с крылышками целует фарфоровой женщине пятку. Смотрел, смотрел и захохотал. Минут двадцать хохотал, не меньше. Непонятно, откуда у него такие силы взялись, ведь, надо думать, не в первый раз статуэтку эту он видел.
И только раз за все время услышала я от него членораздельную речь. Вышли мы на балкон, а внизу под балконом «Волга» стоит.
Хочешь,говорит,плюну на машину?
И не успела я ничего сказать, как вниз здоровый плевок полетел!
А чья,спрашиваю,это машина?
Он помолчал минут пять, потом говорит:
Моя.
А в прошлую субботу позвонила мне Ленка и говорит:
У папаши вечером прием, важные гости. Возьми какого-нибудь мужика приличного и приходи.
...Ну я, дура, и догадалась его взять.
Пришли, сидим. Светская беседа. И вдругзвонок. Гости.
А он бросился к комоду, на нем такие фарфоровые руки стояли, схватил их, засунул в рукава и стал этими руками со всеми знакомитьсяпо плечу бил, обнимал. Все были, конечно, потрясены, но виду никто не подал.
Сели ужинать. Он руки фарфоровые вынул и по краям тарелки положил.
Все жуют молча, он заводит разговор:
Сегодня я наблюдал один совершенно поразительный случай!
И все. И молчит.
Наконец один из гостей не выдерживает:
Простите, так что же это за случай?
А он:
Да нет. Не стоит... Слишком долго рассказывать.
Снова тишина. Все жуют. И снова его голос:
Я считаю, что каждый интеллигентный человек должен читать газету «Киевский транспорт»!
И все. И опять замолчал. Наконец другой гость не выдерживает:
Простите, но почему именно эту газету?
А он:
Да нет... ничего! Неважно. Долго объяснять.
И так весь вечер. Потом посадил меня в трамвай и стал со стоном трамвай сзади пихать, чтобы тот побыстрее уехал, что ли!
Шестой
Но это все так, эпизоды. Главноеофициальный мой жених, постоянный! Познакомились, правда, мы с ним тоже случайно. Молодой человек, воспитанный, элегантно одетый, вышел со мной из автобуса, заговорил... Почему же не поговорить? Рассказал, что папа у него академик, недавно купили новую машину... Все обстоятельно. Потом говорит:
Разрешите вам время от времени звонить?
Ну пожалуйста!говорю.
«Телефон,думаю,не пулемет, от него зла не будет».
И здорово, надо сказать, обмишулилась.
Звонит уже на следующий день и неожиданно сообщает, что говорит со мной из больницы,какие-то хулиганы напали на него в восемь утра, когда он шел на работу, и челюсть ему сломали. Хочет, чтоб я к нему зашла, продиктовал список, что необходимо купить, и еще «что-нибудь легкое почитать»... Повесила я трубку... Что, думаю, за ерунда? Вчера только познакомилисьи вот я уже в больницу к нему должна идти. Как-то непонятно все... Как-то странно мне показалось: к кому это хулиганы подскакивают в восемь утра и ломают челюсти? Потом только, когда узнала его, поняла: ничего странного, наоборот, абсолютно в его стиле эта история!
Приехала я к нему в больницу, встретил он меня, конечно, не в лучшем виде: голова забинтована, челюсть на каких-то проволочкахне в том виде, в каком мужчина может понравиться. Но это мало его беспокоило. Стал подробно рассказывать, какие косточки у него где пошатнулись, потом потребовал у дежурной сестры принести рентгенограмму, показывал обстоятельно, где что.
Дальше. Общаясь с его коллегами по палате, понимаю, что что-то он уже им про меня рассказывал. Хотя что он им мог про меня рассказатьдесять минут всего были знакомы,убей меня бог, не понимаю.
И потом стал он мне звонить по несколько раз в день, подробно рассказывая, как заживает его челюсть, и я почему-то обязана была все это выслушивать.
Потом новая тема звонков появилась: «Через неделю выписываюсь!», «Через пять дней...» Так говорил, как будто всем из-за этого события полагалось от счастья с ума сойти.
Ну, ты меня встретишь, разумеется?
«Что такое?думаю.Почему? Как вдруг образовалась неожиданно вся эта ерунда?»
С какой это стати я должна все бросать, идти встречать? Ноги у него работаютдойдет сам!
...Как-то в семь утра звонит.
Что такое?говорю.Что случилось? Почему ты так рано мне звонишь?
Есть у тебя какие-либо деньги?сухо спрашивает.
Деньги?говорю.Есть, кажется, рубль.
А больше?
Могу попробовать занять у соседки три рубля. А что такоеты совсем без денег?
Разумеется, нет. Просто отцу нужно купить боржом, а сберкасса открывается только в девять. Подняться к тебе я, к сожалению, не смогу, выкинь мне деньги, пожалуйста, в спичечном коробке из окна.
Трубку повесил.
«Да-а,думаю,влипла в историю! Какому-то незнакомому человеку в семь утра выкидывать деньги в окно, чтобы его отец-академик смог купить на эти деньги боржом! Более идиотскую ситуацию трудно придумать!»
Нет уж, не пойду к соседке в семь утра треху занимать! Хватит и рубля на боржом его отцу!
Слышу, раздался под окном свист, выкинула я ему, как договорились, спичечный коробокушел.
Через короткое время снова слышу его свист. Выглядываюстоит с обиженным, злым лицом. Губы так свело обидой, что даже свистнуть как следует не смог.
Сколько ты мне выкинула?
Рубль. А что?
Ты сама, наверное, понимаешь, что можно купить на рубль!
«Да,думаю,здорово мне повезло!»
Иди-ка ты,говорю,подальше!
И окно захлопнула. И все!
Однажды сижу во время антракта, еле дышуприносит билитерша букет роз!
Сразу все упало у меня: «Он, идиот... Лучше бы пачку пельменей прислал!»
И вот встречает меня у выхода церемонно. Прекрасно сшитый новый костюм.
Мне кажется, здесь немного морщит...и с обиженным лицом ждет непременных горячих возражений.
И все! Каждый разстоит у входа, как истукан!
Подружки мне говорят:
«Колоссальный у тебя, Ирка, парень!»
Знали бы, какой он колоссальный!
Каждый день: стоит, аккуратно расчесанный на косой пробор, непременно держа перед собой коробочку тающих пирожных. Приводит в свой дом, знакомит непременно с какими-то старыми тетушками, потом под руку ведет к себе.
У каждого свой стиль. У этогоочаровывать манерами! Чашечки, ложечкивсе аккуратно. За все время, может быть, один раз вылетел от меня к нему дохленький флюидик, да не долетел, упал в кофе. Кофе попили сдох!
Потом, при расставании, целует руку. До часов уже добрался! Конечно, при его темпах...