Сначала Наташа подумала: «А почему бы, собственно, и нет?» И тут же сама себя остановила: «А если?.. Нет, нет, надо дождаться результатов»
Кротова в незамысловатой провокации использовать было нельзя: слишком известен. Ну да и бог с нимнайдется и без Кротова помощник.
День постепенно серел и успокаивался. И люди вместе с ним тоже, казалось, серели и успокаивалисьгрим постепенно облетал с женских лиц, проступала усталость на мужских лицах. К вечеру все ходили медленней и разговаривали спокойней. Кто-то готовился к тому, чтобы обновиться перед вечерним восторгом, другие совершенно не собирались бороться с серостью перед вечерним отдыхом.
Наконец и Наташа добралась до дверей своей квартиры.
Дверь представляла собой зрелище странное: она была похожа на доску объявлений. Скотчем и булавками было приклеено несколько записочек.
Наташа сорвала одну и прочла: «Плачу 100 долларов за час». Ителефон.
Автор другой записки был более подробен: «Ваша система рекламы мне понравилась. Я живу в этом же доме и мог бы стать Вашим постоянным клиентоми Вам удобно, и мне. Позвоните» «Надо же, подумала Наташа. К проститутке на Вы обращается. Интеллигентный человек, а туда же Как интересно устроены мужики: они даже не догадываются, что над женщиной издеваются, им проще считать, что она таким образом предлагает себя».
Наташа сорвала записки, скомкала, выбросила в мусорку.
Есть не хотелось совершенно. Но не съесть свой ежевечерний салат значило поддаться панике.
Только начала она резать огурчик, как раздался звонок в дверь. «Опять, что ли, от Артура?»подумала она и спросила:
Кто?
Голос ответил мягкий и интеллигентный:
Япо объявлению.
Наташа так обрадовалась, что не от Артура пришли, что на радостях распахнула дверь:
По какому объявлению?
На пороге стоял невысокий человек лет шестидесяти, в очках ичто было особенно странно в такую жарув шляпе. Вид человек имел обиженный, а потомусимпатичный.
Как жепо какому? Человек робко показал на красную надпись, перечеркнувшую дверь.
Наташа улыбнулась:
Тебе, дядька, чего не хватает? О вечности пора думать, а все туда же.
Мне товарищ позвонил Человек в шляпе замялся. Говорит: такое смешное объявление прямо на двери. А я подумал: или издеваются над женщиной, или она уже до такого отчаяния доведена Как я Человек запнулся, потом неожиданно снял шляпуголова под шляпой, как и следовало ожидать, оказалась лысой, словно коленка, и представился:Меня Семен Львович зовут. Даже странно, что вы мне не рады Знаете, у меня такая странная особенность есть: я всегда появляюсь вовремя. Иногда настолько вовремя, что люди даже не в состоянии это осознать
«Вот он, нужный мне мужик. Занятный, не нахальный, интеллигентный, подумала Наташа. И наверняка согласится сделать то, что я его попрошу. Потому что скучает. Почему у нас все мужики, которым за пятьдесят, скучают? Им бы самое время крутить жизнью направо-налево, а они скучают».
Вслух сказала:
Почему вы решили, что я вам не рада? Проходите.
Семен Львович приглашению обрадовался, но начал говорить какие-то глупости про то, что деньги принес, только вот не знает, сколько положено. Потому что никогда, признаться, в подобной ситуации не был, хотя давно хотелось
Наташа поставила чайник. Чайник еще не успел вскипеть, а она уже Семену Львовичу все рассказалаи про Артура, и про дверь, и про просьбу свою.
Семен Львович слушал внимательно, но отреагировал неожиданно:
У вас удостоверение журналистское есть?
Удостоверение обозревателя газеты «Желтый тупик» разглядывал он долго, даже на свет примерял, а потом сказал:
Я просто подумал: может, у вас что-то личное к милиционерам Мне очень не нравится, когда мстят, просто категорически. Вообще-то когда человек мститэто не по-божески. Но вот ежели надо в назидание другим, ежели это, так сказать, общественно значимое деяние, тогдапожалуйста. Будьте любезны.
Договорились завтра встретиться в одиннадцать утра у подъезда.
Разговор, по сути, закончился. А чай еще был не допит. Пришлось продолжать.
Семен Львович, а вы шли-то сюда зачем? Вам чего в этой жизни не хватает? спросила Наташа первое, что в голову пришло.
Нежности, Семен Львович с шумом отхлебнул чай из блюдца. Мне товарищ сказал, что вы за деньгиобязаны Он рассмеялся.
Сквозь толстые стекла очков глаза смотрели жалобно и серьезно.
Вы же взрослый человек, Семен Львович, произнесла Наташа назидательно. Неужели вы не понимаете, что за деньги нежность купить нельзя? У вас что, жены нет?
Есть, вздохнул Семен Львович. Серебряную свадьбу справили. Я же говорю: нежности хочу.
Помолчали.
Семен Львович посмотрел на Наташу серьезно:
Вообще, вы знаете, в тонком мире людей связывают вовсе не те причинно-следственные связи, которые лежат на поверхности. Нам не дано познать эти связи, но они есть. В тонком мире людей ведет Бог, а Его, как известно, познать невозможно Когда мой товарищ сказал про объявлениеменя к вам потянуло. Я решил: за нежностью. А может, на самом деле причина совсем другая. Это ж никто не знает
«Немножко сумасшедший, радостно подумала Наташа. Это как раз то, что надо для моего дела».
А вслух сказала, улыбаясь:
Знаете, вы и вправду пришли не за тем, за чем думали, а чтобы мне материал помочь написать.
Может быть, материал Может быть Семен Львович встал. Спасибо за угощение. Но вы знаете, человеку никогда не ведомо, для чего он вышел из дома. И уж вовсе нам не дано знать, для чего мы встречаем того или иного человека. Вообще, этот тонкий мир
Семен Львович не договорил и направился в коридор.
Они немного постояли в ожидании лифта.
А вы, Наталья Александровна, совершенно на эту Семен Львович слегка кивнул на надпись, на такую женщину не похожи. Это я сразу понял, как только вас увидел. Если честно, вы производите впечатление человека очень несчастного, чуть ли не больного. Это я вам как врач говорю.
Врач! вскрикнула Наташа.
Ее крик ударился уже о закрытые дверцы лифта.
«Этосимвол, думала Наташа, нервно нарезая морковку. Его Бог послал не для того, чтобы я материал писала. Это знак. Жуткий знак. Из этого тонкого мира Что за мир? Бред! Чушь! Господи, ну за что мне это? За что?»
В дверь еще звонили пару раз, Наташа не открывала.
Перед сном сняла с двери две записочки с телефонами и подумала: «Такое ощущение, что, кроме сексуально озабоченных, никаких иных мужиков и нет на свете. Всего день торчала эта гнусная надпись, а уже такая востребованность!»
Приняла душ. Смыла остатки грима. Отметила, стоя перед зеркалом, что она еще похудела, причем заметно, а у глаз появились новые морщинки, глубокие.
Менструации по-прежнему не было.
Распахнула окно и нырнула в постель.
Ни читать не могла, ни телевизор смотреть.
Сон, казалось, караулил ее приход, и как только голова коснулась подушки, сон радостно на нее набросился.
СОН
Это был не сон. Каша какая-то. Окрошка. Салат.
Помойная яма. Поле после битвы. Смесь чего-то отвратительного, гнусного, мерзкого.
Сначала Наташа обрадовалась, что ей начало что-то сниться. Но сон был настолько мерзок, что радость быстро исчезла.
Никакого сюжета, как бывает во сне, никакой истории. Это был просто гадкий, скверный, отвратительный винегрет из мужских знакомых лиц и словбессмысленных, глупых, пустых
Наташа стояла посреди этой круговерти и почему-то смеялась. Причем не радостно, а истерично и озлобленно.
Лица знакомых мужиков все крутились, говорили что-то. Постепенно стало ясно, что они не просто так говорят, но требуют. Нагло требуют чего-то, как хозяева.
Совсем уж некстати среди них возник Сергей Львович, качая головой и приговаривая:
Несчастная вы женщина. И больная, больная
Наташа рассмеялась в ответ. Смех получился уродливым, похожим на смех продажной женщины.
Вдруг мама появилась, покойница. Наташа редко видела маму во сне. А тутвозникла: лицо строгое, недоброе даже. Мама жестко и зло упрекала Наташу. Слов было не разобрать, но совершенно очевидноэто были упреки.
Наташа еще сильнее захохотала своим отвратительным смехом.
Мама заплакала. И так же неслышно начала Наташу о чем-то умолять. Умоляла она страстно, страшно, со слезами на глазах.
Наташа только хохотала.
А потом из всей этой каши вдруг явственно проступило длинное лицо какого-то незнакомого человека. Человек как бы стер остальных людейтак тряпкой стирают надпись с доски.
Они остались вдвоем в целом мире: Наташа и человек с длинным лицом.
Он протянул Наташе руку. Смотрел виновато, но руку протягивал решительно.
Наташе стало так страшно, как не бывало еще никогда в жизни. Ей захотелось бежать, но бежать было некуда, ведь в целом мире были только она и человек с длинным лицом.
Захотелось кричать, но ни крик, ни даже хрип не рождались.
А человек все протягивал руку: мол, на, бери.
На указательном пальце его руки Наташа заметила большую родинку. И от этого почему-то стало еще страшней.
Она оттолкнула руку и все-таки сумела закричать:
Нет! Нет! Не надо!
Человек смотрел серьезно и говорил, словно извиняясь:
Да, да Увы Да
Нет! кричала Наташа. За что? Нет!
Да, говорил человек. Да.
А когда не стало сил кричать, Наташа шептала одними губами:
Нет! Не надо! Не меня! Не я! Нет!
Человек громко и отчетливо произносил всего одно слово:
Да, да, да И все тянул руку и улыбался виновато.
И не взять эту руку было нельзя.
И взять еебыло смертельно.
Наташа обмякла как-то вдруг, обессилелаи протянула свою руку.
Сначала проснулось это жуткое, всепобеждающее чувство вины, а потом уже сам Павел Иванович открыл глаза.
На часах было семь. Как всегда, он спал очень долго. Но приступ закончился.
В открытое окно тянуло свежестью. Серый в предутреннем свете город казался чужим и неестественно тихим. Жизнь в городе всегда рождалась такпостепенно, будто нехотя, а потомэто будет где-то через чассловно кто-то невидимый отмашку давал: все начинало мчаться, гудеть, торопиться, бежать, светить
Как всегда, тряслись руки, как всегда, есть не хотелось, умываться не хотелось, под душем стоять не хотелось. Да и жить не хотелось, в конце концов.
В храм все-таки он решил пойти. Не потому, что надеялся на успокоение, а чтобы не нарушать привычный ход вещей.
В церковь всегда ходил пешком. Неловким казалось ехать туда на машине. Бесили люди, толкающиеся в метро. Бесили нищие, сидящие у храма. У женщины, продававшей свечи, не оказалось сдачи. Павел Иванович прикусил язык, чтобы не выругаться.
Подошел к иконе. Перекрестился.
Стоял, смотрел на Лик, как всегда, не зная, о чем просить.
Народу в храме было мало, и за спиной Павел Иванович ощущал какую-то давящую, темную тишину.
Вдруг показалось, что темнота прорвалась. Вдруг он почувствовал Как сказать? Невероятное облегчение, что ли. Ни с чего. Внезапно. Так бывает, знаете Ну, например, если ждешь плохую весть, уверен в плохой вести, а приходит хорошая. Или в юности, когда на свидание идешь, не зная, придет она или нет, и вдруг замечаешь ее издали Или, например
Да к чему примеры-то? Понятно все. Но не мог Павел Иванович поверить в это облегчение.
С чего бы это? Почему вдруг исчез привычный кошмар?
Стоял у иконы, крестился как сумасшедший.
А чувство вины испарилось, исчезло, растаяло.
Ужасно захотелось есть. И смеяться. Даже на работу захотелось идти.
Павел Иванович смотрел на Лик, будто, ожидал от него ответа: «Как же так? Почему вдруг такое облегчение? Объясни! Только Ты ведь можешь разъяснить. Что случилось?»
Он давно заметил, что Лики с икон смотрят по-разномуто ли это от освещения зависит, то ли от настроения того, кто смотрит, а может, еще от каких-то глубинных, неведомых человеку причин. Только вот всегда по-разному смотрел Лик, как живой. Впрочем, Он и был живым.
А сейчас Павлу Ивановичу показалось, что Лик улыбаетсяедва-едва, чуть заметно. Ноулыбкой успокаивающей, спокойной, доброй.
Доброй? Да.
«А за что же доброта мне сегодня? За что? Что же такое происходит в моей жизни?»подумал Павел Иванович.
Вопрос не испугал, а обрадовал. Словно происходило что-то хорошее.
Он отошел от иконы. Собирался уже на улицу выходить, но его не отпускало ощущение, будто не сделал что-то очень важное. Наверное, свечку еще надо поставить к Лику. Встал в очередь и тут же подумал: «Почему свечку? Надо молитву заказать. Я никогда не заказывал молитву».
Подошел к бабушке, стоящей за деревянной конторкой:
Я хотел бы молитву заказать.
По живу аль по умершему?
Подумал: как странно я живу! Рядом со мной нет ни одного человека, за которого мне хотелось бы просить Бога.
По умершему. Я хочу такую знаете самую дорогую.
Бабушка посмотрела на него с уважением:
Самая дорогаяэто на год. Она достала огромную амбарную книгу, спросила:Какое у нас сегодня число? И сама себе ответила. Потом спросила:Ваша как фамилия будет?
Пестель.
Бывает, вздохнула бабушка. Усопшую как звали?
Откуда-то из глубин сознания (или подсознания) выплыло имя мамы, которое он почти никогда не вспоминал.
Анна. Подумал и добавил:Павловна. Пишите: Пестель. Анна Павловна Пестель. Бог разберется.
Бог во всем разберется, согласилась бабушка. А отчество и фамилию не надо. Все мы дети Божьи. Вот от сегодняшнего дня отсчитывайте, год по Анне будут поминальную молитву служить.
Бабушка назвала сумму. Сумма оказалась довольно внушительной. И это радовало.
Пестель вышел на улицу, подал нищим и даже улыбнулся на их вечное: «Спаси, Господи, господин! Спаси, Господи!»
Вдруг действительно спасет?
Бросился в ближайшее кафе. До того хотелось есть, что он почти бежал.
Павел Иванович поймал себя на том, что радуется жизни. Он и не помнил, когда в последний раз такая радость захлестывала его. Да и было ли когда такое в его жизни? Может, конечно, и было, только не вспоминалось
А сегодня-тоотчего? После приступа всегда бывало иное состояние, совсем иное, уже вовсе не радостное.
Павел Иванович не мог и не хотел искать объяснения своей радости.
«Пусть побушует радость, раз уж ей так хочется», подумал он и ворвался в двери кафе.
ЛЕЙТЕНАНТ ПЕТРОВ
Наташа проснулась разбитая, злая и нервная. Успокаивало только то, что она сейчас позвонит в эту чертову «Обдирочную» и все узнает.
Позвонила. Никто не подошел. На часахдевять тридцать.
Полтора часа для утреннего туалетаэто было как раз то, что надо.
Пока стояла под душем, красилась, готовила утренний салат, одевалась, проверяла магнитофон и фотоаппарат, изо всех сил старалась думать не про результаты анализа, а про предстоящее дело.
Получалось плохо. Дело-то, в общем, плевое. Чего по его поводу париться? Другое делорезультаты анализа.
Все время подбегала к телефону. Долго никто не подходил, потом стало беспробудно занято.
Без десяти одиннадцать пришла Ритуля. Юбка на ней напоминала набедренную повязку туземцев. Такая же повязка тщетно пыталась прикрыть грудь, которая при каждом Риткином движении стремилась вырваться на свободу.
Ритуль, вздохнула Наташа, я же тебе объясняла суть. Неужели ты не могла поскромней одеться?
Это же для моей роли в самый раз! Да и потом, этой юбке уже десять лет! возмутилась Рита, видимо всерьез считавшая, что за десять лет юбка сумела подрасти. Ну, чего, какие вести из «Обдирочной»?
Не могу дозвониться! Наташа снова нажимала на кнопки телефона.
Ритуля подошла к зеркалу, достала помаду, карандаш для глаз Ей казалось, что за прошедший час она как-то немного облетела.
Надо сказать, что Рита была абсолютно убеждена: у ее лица бывает только два состоянияабсолютная яркость и абсолютная бледность. Без вариантов. Поэтому она старалась довести яркость до абсолюта.
Последняя попытка Наташа нервно жала на кнопки.
Услышала она все то же: короткие гудки.
Натусь, Рита улыбалась широкой счастливой улыбкой, если судьба не хочет тебе чего-нибудь сообщать, сопротивляться ейбесполезно. Это я тебе говорю как краевед. Пошли на провокацию! Я готова.
Семен Львович ждал на скамеечке и читал газету «Желтый тупик».