Фрэнсис Скотт ФицджеральдОтпущение грехов
Возле мебельной мастерской(Перевод А. Глебовской)
Автомобиль остановился на углу Шестнадцатой улицы и другой, грязноватой с виду. Из него вышла дама. Мужчина и девочка остались в машине.
Я скажу им, что стоить он должен не больше двадцати долларов, произнесла дама.
Хорошо. Чертеж у тебя с собой?
Да. Она потянулась за сумочкой, лежавшей на заднем сиденье. Теперь да.
Dites quil ne faut pas avoir les forts placards, сказал мужчина. Ni le bon bois.
Хорошо.
Послушайте, перестаньте говорить по-французски, сказала девочка.
Et il faut avoir un bon «высота». Lun des Murphys était comme ça.
Он поднял руку на пять футов от земли. Дама вошла в дверь с надписью «Мебельная мастерская», поднялась по небольшой лесенке и исчезла.
Мужчина и девочка выжидательно переглянулись. Дома вокруг были из красного кирпича безликие, тихие. Несколько темнокожих фигур занимались чем-то непонятным дальше по улице, время от времени проезжал автомобиль. Стоял погожий ноябрьский день.
Послушай, сказал мужчина девочке. Я тебя люблю.
Я тебя тоже люблю, отозвалась она, воспитанно улыбнувшись.
Послушай, продолжил мужчина. Видишь вон тот дом, вон там?
Девочка посмотрела. Речь шла о квартире на задах какого-то магазина. Обзор с улицы почти полностью заслоняли занавески, однако за ними угадывалось какое-то невнятное движение. На одном из окон каждые несколько минут постукивала, то открываясь, то закрываясь, плохо закрепленная ставня. Ни мужчина, ни девочка в жизни раньше не видели этого места.
Там, за занавесками, Прекрасная Принцесса, сказал мужчина. Ты ее не видишь, но она там, ее туда запрятал Людоед. Знаешь, кто такой Людоед?
Да.
Так вот, Принцесса очень красивая, с длинными золотистыми волосами.
Они некоторое время смотрели на дом. В окне мелькнуло но лишь краешком желтое платье.
Это она, сказал мужчина. Люди, которые там живут, сторожат ее по поручению Людоеда. А Короля и Королеву он держит в плену в десяти тысячах миль под землей. И им ни за что не выбраться оттуда, пока Принц не отыщет три Он запнулся.
Чего, папуля? «Три» чего?
Три Смотри! Вон она снова!
Так «три» чего?
Три три камня, которые освободят Короля и Королеву.
Он зевнул.
И что потом?
Потом он приедет сюда, стукнет по три раза в каждое окошко, и Принцесса выйдет на волю.
Из верхнего окна мебельной мастерской высунулась голова дамы.
Он занят! крикнула она вниз. Боже ты мой, какой дивный день!
И что, папуля? спросила девочка. Почему Людоед ее там держит?
Потому что его не пригласили к ней на крестины. Один камень Принц уже отыскал в коробке с воротничками у президента Кулиджа. Теперь ищет второй в Исландии. Каждый раз, как он находит очередной камень, комната, где держат Принцессу, озаряется синим светом. Ого!
Ты что, папа?
Ты отвернулась на секундочку, и комната как раз озарилась синим. Значит, он отыскал второй камень.
Ого! сказала девочка. Гляди! Она еще раз озарилась синим, а это значит, что Принц нашел третий камень.
Войдя в азарт, мужчина опасливо поозирался и добавил голосу таинственности.
Ты видишь то, что вижу я? осведомился он. Вон кто идет по улице Людоед собственной персоной, только замаскированный: он изменил внешность, как старая Момби в «Стране Оз».
Помню.
Оба вгляделись. Маленький мальчик необычайно маленький, но шагающий очень широко, подошел к дверям квартиры и постучал; никто не ответил, но он, похоже, этого и не ждал, а потому не очень расстроился. Вытащил из кармана мелок и принялся что-то рисовать под звонком.
Чертит магические знаки, прошептал мужчина. Для того чтобы Принцесса уж наверняка не сумела выйти в эту дверь. Видимо, он знает, что Принц освободил Короля и Королеву, а скоро доберется и сюда.
Мальчик немного поболтался у двери, потом подошел к окну и крикнул что-то неразборчивое. Через некоторое время какая-то женщина распахнула окно и ответила ему свежий ветер унес слова прочь.
Она говорит, что посадила Принцессу под замок, пояснил мужчина.
Посмотри-ка на Людоеда, сказала девочка. Он теперь чертит магические знаки и под окном тоже. И на тротуаре. Зачем?
Ну, разумеется, затем, чтобы она не смогла выбраться из дома. И танцует тоже поэтому. Это такое заклинание колдовской танец.
Людоед двинулся прочь, шагая очень широко. Впереди двое мужчин перешли через улицу и скрылись из глаз.
А это кто, папа?
Это два воина Короля. Полагаю, что на Маркет-стрит собирается армия, они скоро возьмут дом в кольцо. Ты знаешь, как это «взять в кольцо»?
Да. А эти дяденьки тоже воины?
И они тоже. А вот этот, чуть позади, скорее всего, сам Король. Он специально так низко нагибает голову, чтобы его не признали приспешники Людоеда.
А эта дама кто?
Ведьма, приятельница Людоеда.
Ставня захлопнулась со стуком, потом медленно отворилась вновь.
А это дело рук добрых и злых фей, пояснил мужчина. Сами они невидимки, но злые феи пытаются закрыть ставню, чтобы никто не видел, что там внутри, а добрые хотят ее открыть.
Пока добрые побеждают.
Да. Он посмотрел на девочку. А моя добрая фея это ты.
Знаю. Папуля, смотри! А это кто?
Он тоже из армии Короля. Мимо прошел клерк мистера Миллера, ювелира, человек на вид ну совсем не военный. Слышала свисток? Армия начала строиться. А, слышишь? Вот и барабан.
А вон Королева, папуля. Посмотри вот туда. Это Королева?
Нет, это девочка по имени мисс Телевизор.
Он зевнул. Задумался об одной приятной вещи, которая произошла накануне. Погрузился в транс. Посмотрел на девочку и понял, что ей хорошо. Ей пошел седьмой год, и была она такая милая. Он поцеловал ее.
А вот этот дяденька, который несет кусок льда, тоже один из воинов Короля, сказал он. Лед он положит Людоеду на голову и заморозит ему мозги; вот тот больше и не сможет никому вредить.
Она проводила глазами этого человека. Вокруг были и другие люди. Негр в желтом негритянском пальто прокатил мимо тележку с надписью «Делл, обивка и драпировка». Ставня стукнула вновь и медленно отворилась.
Видишь, папа, добрые феи опять побеждают.
Мужчине было уже достаточно лет, чтобы понимать: он будет часто возвращаться мыслями к этой минуте к тихой улице, дивной погоде и волшебству, развертывающемуся прямо у него на глазах; он сам волшебство это и создал, однако сияние и фактура сказки больше ему недоступны не увидишь, не прикоснешься. Вместо этого он еще раз прикоснулся к щеке дочери, а в качестве оплаты включил в историю еще одного мальчика, а заодно и какого-то хромого.
Как же я тебя люблю! сказал он.
Знаю, папа, ответила она отрешенно.
Она рассматривала дом. На миг он закрыл глаза и попытался увидеть то же, что видит она, но ничего не увидел: для него плотные шторы давно были задернуты навсегда. Только мимохожие негры и мальчики да вот еще погода напоминали ему о более прекрасных утрах, оставшихся в прошлом.
Дама вышла из мебельной мастерской.
И как оно? спросил он.
Все хорошо. Il dit quil a fait les maisons de poupée pour les Du Ponts. Il va le faire.
Combien?
Vingt-cinq. Прости, что я так долго.
Папа, смотри, а вон идут еще воины!
Машина тронулась. Когда они проехали несколько миль, мужчина обернулся и сказал:
А мы, пока тебя не было, видели просто удивительные вещи. Он вкратце пересказал всю историю. Жаль, мы не смогли задержаться и посмотреть, как ее спасут.
Да мы же все видели! воскликнула девочка. Просто битва была на соседней улице. А вон там, в этом дворе, лежит тело Людоеда. Король, Королева и Принц погибли, и теперь Королевой стала Принцесса.
Ему Король и Королева успели полюбиться, было немного жаль, что от них вот так вот походя избавились.
Ну вот, одну только героиню и оставила в живых, сказал он немного резко.
А она выйдет за кого-нибудь замуж и сделает его Принцем.
Они ехали дальше, погрузившись в себя. Дама думала о кукольном домике, потому что раньше жила в бедности и в детстве у нее такого не было, мужчина о том, что у него почти миллион долларов, а девочка думала о загадочных событиях на грязноватой улице, которая уже осталась в прошлом.
В ваши годы(Перевод А. Глебовской)
I
Том Сквайрс зашел в аптеку купить зубную щетку, банку талька, жидкость для полоскания рта, туалетное мыльце, английскую соль и коробку сигар. Он уже много лет жил в одиночестве, и это сделало его методичным; дожидаясь, когда его обслужат, он держал в руке список покупок. Шла рождественская неделя, Миннеаполис накрыл полуметровый слой бодрящего, постоянно обновляющегося снега; кончиком трости Том стряхнул две чистые ледышки с галош. А потом поднял голову и увидел ту самую блондинку.
Она была редкостной блондинкой, даже для этой обетованной земли всех скандинавов, где красивые блондинки совсем не редкость. Ее щеки, губы и розовые ладошки, которыми она заворачивала порошки, отливали теплым цветом; волосы, заплетенные в длинные косы, обернутые вокруг головы, блестели внутренней силой. Тому показалось, что он в жизни не видел столь несказанной чистоты; когда он шагнул ближе и заглянул в ее серые глаза, у него перехватило дыхание.
Баночку талька.
Какого?
Любого этот подойдет.
Она посмотрела на него без всякого явственного смущения; список тут же растаял, а сердце, от этого самого смущения, пустилось галопом.
«Я еще не стар, хотелось ему сказать. В свои пятьдесят я помоложе большинства сорокалетних. Я вас совсем не интересую?»
Она же всего лишь произнесла:
А жидкость для полоскания какую?
Он ответил:
А что бы вы порекомендовали?.. Эта подойдет.
Чуть ли не с болью он оторвал от нее взгляд, вышел и сел в свой двухместный автомобильчик.
«Если бы эта юная дурочка только представляла, сколько всего может сделать для нее выживший из ума старикан вроде меня, подумал он шутливо. Какие я бы мог открыть ей миры!»
Пока машина катила сквозь зимние сумерки, он довел эту мысль до совершенно беспрецедентного заключения. Возможно, подстегнуло его к тому время суток, поскольку магазинные витрины, мерцавшие сквозь стужу, бубенцы на санях, доставлявших подарки, белые блестящие следы от снеговых лопат на тротуарах и немыслимо далекие звезды вернули его к мыслям о других ночах, тридцать лет назад. На миг девушки, которых он знавал тогда, выскользнули, точно призраки, из своего нынешнего скучного обрюзглого облика и заскользили мимо, заливаясь обворожительным морозным смехом, пока по спине не поползли приятные мурашки.
«Юность! Юность! Юность!» скандировал он, сознательно чураясь оригинальности, и, будучи властным и не знающим жалости мужчиной, лишенным каких-либо моральных устоев, уже подумал было, не вернуться ли в аптеку и не спросить ли адрес блондинки. Впрочем, это было не в его стиле, так что побуждение угасло, даже не оформившись; мысль, однако же, осталась.
Юность! Господи боже мой, юность! повторял он вполголоса. Хочу, чтобы она была рядом, чтобы она была вокруг; хотя бы еще один раз, пока я не одряхлел настолько, что мне уже будет все равно.
Был он высок, худощав и хорош собой: обветренное загорелое лицо спортсмена, чуть тронутые сединой усы. Когда-то он считался одним из самых завидных ухажеров в городе организатор котильонов и благотворительных балов, пользовавшийся успехом и у женщин и у мужчин, причем у представителей нескольких поколений. После войны он внезапно почувствовал, что обеднел, занялся бизнесом и за десять лет обзавелся почти миллионом долларов. Том Сквайрс не был склонен к интроспекции, однако сейчас явственно ощутил, как колесо его жизни повернулось вновь, возвратив ему забытые, но знакомые мечты и чаяния. Войдя в дом, он ни с того ни с сего бросился к стопке приглашений, которыми обычно пренебрегал: ему хотелось выяснить, не зван ли он нынче на танцы.
Ужинал он в одиночестве в Центральном клубе; на протяжении всей трапезы глаза его оставались полуприкрыты, на лице блуждала слабая улыбка. Он тренировался дабы, если понадобится, без заминки и боли расхохотаться над самим собой.
Я даже не знаю, о чем на танцах принято говорить, признался он. Они там все обжимаются; крупный брокер отправился на вечеринку-обжималочку с дебютанткой. Да и что такое вечеринка-обжималочка? Там подают еду? Там всех заставляют осваивать саксофон?
Все эти вопросы, которые в последнее время были от него так же далеки, как и упоминания о Китае в кинохронике, вдруг сделались насущными. При этом они были серьезными. В десять вечера он поднялся по ступеням Студенческого клуба, где проходила частная танцевальная вечеринка, с тем же чувством, что он вступает в совершенно новый мир, какое когда-то испытывал в 1917-м, отправляясь в учебный военный лагерь. Он переговорил с официанткой, принадлежавшей к его поколению, и с ее дочерью, явственно принадлежавшей к совсем иному, а потом уселся в углу, дабы немного освоиться.
Долго он в одиночестве не пробыл. Юный болван по имени Лиланд Жак, который жил от него через улицу, обратился к нему с любезным приветствием и подошел, дабы скрасить ему одиночество. Лиланд был на удивление пустым юнцом; в первый момент Том ощутил досаду, однако тут же сообразил, что юнец может ему пригодиться.
Приветствую, мистер Сквайрс. Как поживаете, сэр?
Недурно, благодарю, Лиланд. Ничего себе вечеринка.
Как и подобает светскому человеку, находящемуся в обществе другого светского человека, мистер Жак уселся, точнее, улегся на кушетку и закурил три или четыре сигареты разом, вернее, так показалось Тому.
Жаль, что вас тут вчера не было, мистер Сквайрс. Вот это была вечеринка так вечеринка! Колкинсы устраивали. До половины шестого!
А что это за девушка, которая то и дело меняет партнеров? спросил Том. Нет, вон та, в белом, как раз мимо дверей проходит.
Энни Лори.
Дочь Артура Лори?
Да.
Похоже, она пользуется популярностью.
Почитай, самая популярная девушка в городе на танцах уж всяко.
А не на танцах?
Там тоже, но она напрочь приклеилась к Рэнди Кэмбеллу.
Которому Кэмбеллу?
Который в защите играет.
Похоже, за последние десять лет в городе появились новые имена.
У них романтические отношения. Явно довольный этой ремаркой, Жак попытался повторить ее: Этакие романтические-романтические отношения Не справившись, он закурил еще несколько сигарет, загасив предыдущие об колени Тома.
Она пьет?
Не особо. Я, по крайней мере, чтобы в стельку, ее ни разу не видел. Вон, как раз Рэнди Кэмбелл к ней подъехал.
Они составляли красивую пару. Красота ее ярко лучилась на фоне его высокой, сильной фигуры; они плыли по залу невесомо, грациозно, будто два человека, погруженные в приятный, радостный сон. Они скользнули ближе, и Том восхитился легким налетом пудры поверх ее свежести, сдержанной нежностью ее улыбки, хрупкостью ее тела, которое природа просчитала до миллиметра: намек на бутон и обещание цветка. Ее безгрешные восторженные глаза были, наверное, карими, однако в серебристом свете казались почти фиалковыми.
Она в этом году начала выезжать?
Кто?
Мисс Лори.
Да.
Хотя красота девушки и заинтересовала Тома, он не смог представить себя членом внимательной и благодарной свиты, которая перемещалась вслед за ней по залу. Лучше уж встретиться с ней, когда закончатся праздники и большая часть этих юнцов разъедется по колледжам, «где им самое место». Том Сквайрс был зрелым человеком и мог подождать.
Он прождал две недели, а город тем временем погрузился в нескончаемое северное средьзимье, когда серое небо выглядит ласковее отливающего металлом синего, а сумерки, когда яркие огни становятся обнадеживающим залогом непрерывности человеческого веселья, уютнее полудней с их бескровным солнечным светом. Снежные пластроны измялись, загрязнились и обтрепались, колдобины на дорогах смерзлись; некоторые большие особняки на Крест-авеню обезлюдели их жители отправились к югу. В один из таких вот холодных дней Том пригласил Энни и ее родителей посетить в качестве его гостей последний Бал холостяков.