Ах, Джордж, какие же мы актеры и ты, и я!
Ты это о чем?
Сам знаешь о чем.
Не знаю.
Конечно знаешь. Сегодня днем уж точно знал. Жаль, что там не было камеры.
Больше ему нечего было сказать кроме как прямо взять и признаться в любви. Он ухмыльнулся, выражая согласие. Вокруг них сгрудились другие, поглотили их, и Джордж, чувствуя, что этим вечером нечто решилось, стал подумывать о возвращении домой. Восторженно-сентиментальная пожилая дама чья-то мать подошла и принялась рассказывать, как она всегда в него верила, он держался вежливо и любезно, как он один и умел, и терпел это целых полчаса. Потом он подошел к Кэй, которая весь вечер просидела рядом с Артуром Бушем, и предложил ехать домой.
Она неохотно подняла на него глаза. Она выпила несколько «хайболов», и факт этот, в общем-то, был заметен. Ей не хотелось уезжать, однако, после не особо горячего пререкания, она встала, и Джордж пошел наверх за ее пальто. Когда он вернулся, Кэтрин Дэвис сказала, что Кэй уже вышла к машине.
Толпа меж тем стала гуще; чтобы избежать прощания со всеми, он вышел через веранду на лужайку; метрах в пяти он увидел фигуры Кэй и Артура Буша, освещенные ярким светом фонаря; они стояли совсем рядом и смотрели друг другу в глаза. Он разглядел, что они держатся за руки.
Вздрогнув от изумления, Джордж инстинктивно развернулся, возвратился в дом, пересек комнату, из которой только что вышел, и с подобающим шумом явился через парадную дверь. Однако Кэй и Артур Буш продолжали стоять рядом; замедленно, с затуманенным взором они наконец обернулись и увидели его. А потом оба, казалось, сделали над собой усилие; они отпрянули друг от друга, будто бы преодолевая физическое сопротивление. Джордж с особой сердечностью попрощался с Артуром Бушем, и вот они с Кэй уже ехали домой сквозь ясную калифорнийскую ночь.
Он молчал, и Кэй молчала. Он не мог поверить. Да, он подозревал, что Кэй, возможно, раз-другой с кем-то целовалась, но сам он никогда этого не видел и никогда над этим не задумывался. Тут было другое: в этом эпизоде был элемент нежности, а кроме того, в глазах Кэй появилась поволока отчуждения, которой он никогда раньше там не видел.
Так и не проронив ни слова, они вошли в дом; Кэй остановилась у дверей библиотеки, заглянула туда.
Там кто-то есть, сказала она, а потом прибавила, не проявив ни малейшего интереса: Я иду наверх. Спокойной ночи.
Она взбежала по ступеням, и тут человек, дожидавшийся в библиотеке, шагнул в прихожую.
Мистер Ханнафорд
То был бледный, тщедушный юноша; лицо его казалось смутно знакомым, но Джордж не смог вспомнить, где его видел раньше.
Мистер Ханнафорд? повторил молодой человек. Я признал вас по фотографиям.
Он посмотрел на Джорджа не без некоторого благоговения.
Чем могу служить?
Не могли бы вы пройти сюда?
А в чем дело? Я вас не знаю.
Моя фамилия Донован. Я брат Маргарет Донован. Лицо его слегка посуровело.
С ней что-то случилось?
Донован указал в сторону двери:
Пойдемте сюда.
Теперь голос его звучал уверенно, почти угрожающе.
Джордж чуть помедлил, а потом прошел в библиотеку. Донован вошел следом и встал по другую сторону стола, расставив ноги и опустив руки в карманы.
Ханнафорд, сказал он тоном человека, который пытается взвинтить себя до гнева. Маргарет требует пятьдесят тысяч долларов.
Что за чушь вы несете? недоверчиво воскликнул Джордж.
Маргарет требует пятьдесят тысяч долларов, повторил Донован.
Вы брат Маргарет Донован?
Да.
Я вам не верю. Впрочем, он успел различить их сходство. А Маргарет знает, что вы здесь?
Она меня сюда и послала. За пятьдесят тысяч она вернет вам эти два письма и не станет задавать никаких вопросов.
Какие два письма? Джордж не смог подавить усмешку. Это очередная шутка Шредера, да?
Никакая это не шутка, Ханнафорд. Я имею в виду письма, под которыми вы подписались сегодня днем.
III
Через час Джордж, будто в тумане, поднялся наверх. Вся эта афера была одновременно невероятной и совершенно бесстыжей в своей неуклюжести. Оттого что подруга, которую он знал уже семь лет, заставила его подписать бумаги, которые на деле были совсем не тем, чем должны были быть, все окружающее внезапно сделалось призрачным и лишенным основания. Даже и сейчас его больше волновало, почему это произошло, чем как из этого выпутываться; он попытался мысленно воссоздать все шаги, которые привели Маргарет к этому не то безрассудному, не то отчаянному поступку.
Она уже десять лет работала помощником режиссера в разных кинокомпаниях; зарабатывала поначалу двадцать, а теперь сто долларов в неделю. Была хороша собой и умна, в любой момент по ходу всех этих лет могла попроситься на пробу, но ей чего-то не хватало не то инициативности, не то честолюбия. Не раз случалось и так, что высказанное ею мнение создавало или ломало чью-то карьеру. И тем не менее она по-прежнему ждала у режиссерского локтя, все отчетливее осознавая, как ускользает время.
Сильнее всего Джорджа поразило то, что именно его она выбрала в жертвы. Однажды, примерно за год до свадьбы, между ними вроде как возникло некоторое влечение; он свозил ее на бал в Мэйфере и, помнится, по дороге домой в тот вечер даже поцеловал в машине. Неделю примерно тянулся их спотыкливый флирт. Он не успел развиться ни во что серьезное Джордж уехал на Восточное побережье и там встретил Кэй.
Молодой Донован показал ему копии писем, которые он подписал.
Они были отпечатаны на машинке, которую он держал в своем бунгало на студии, а составлены были аккуратно и убедительно. То были якобы любовные письма, из которых следовало, что он любовник Маргарет Донован, что он хочет на ней жениться и потому собирается подать на развод. Все это было совершенно невероятно. Наверняка утром кто-то видел, как он их подписывал; наверняка кто-то слышал ее слова: «Инициалы у тебя те же, что у мистера Харриса».
Джордж вымотался. На следующей неделе ему предстояло сниматься в сцене футбольного матча, и он к этому готовился, играя дублером в команде университета Южной Калифорнии; он привык ложиться и вставать вовремя. В самой середине проигрывания в мыслях путаного и отчаянного эпизода с участием Маргарет Донован и Кэй он внезапно зевнул. Механически поднялся наверх, разделся и лег в постель.
Перед самым рассветом в сад к нему явилась Кэй. Мимо него теперь протекала река, и суда, тускло освещенные зелеными и желтыми фонариками, медленно проплывали вдали. Нежный звездный свет моросью опускался на темное сонное лицо мира, на черные таинственные торсы деревьев, на безмятежно поблескивающую воду и на дальний берег.
Трава была сырой, Кэй шагала к нему стремительно; тоненькие ночные туфли промокли от росы. Она поставила ступни ему на ботинки, придвинулась ближе и подняла к нему лицо, как поднимают книгу, раскрытую на нужной странице.
Подумай о том, как ты меня любишь, прошептала она. Я не прошу, чтобы ты всегда меня так любил, но я хочу, чтобы ты запомнил.
Для меня ты всегда останешься такой.
Нет-нет; но пообещай, что запомнишь. Из глаз ее покатились слезы. Я стану другой, но где-то очень глубоко внутри всегда останется та, которую ты видишь сейчас.
Сцена медленно угасла, Джордж выпутался из тенет сна. Сел в постели; уже настало утро. Он услышал, как во дворе перед домом нянька наставляет его сына в том, как подобает вести себя воспитанным двухмесячным младенцам. В соседнем дворе маленький мальчик прокричал загадочную фразу: «Кто напустил на меня этот барьер?»
Не снимая пижамы, Джордж пошел к телефону и позвонил своему адвокату. Потом вызвал слугу, и, пока его брили, из хаоса предыдущей ночи постепенно выкристаллизовался определенный порядок. Первое разобраться с Маргарет Донован; второе сохранить это в тайне от Кэй, которая в ее нынешнем состоянии способна поверить во что угодно; третье полностью помириться с Кэй. Это представлялось ему самым важным.
Он почти оделся, когда внизу зазвонил телефон; чутьем угадав опасность, он снял трубку.
Алло А, да. Подняв глаза, он убедился, что обе двери закрыты. Доброе утро, Хелен Да, спасибо, Долорес. Я буду говорить по этому аппарату. Он дождался, когда внизу щелкнула положенная на рычаг трубка.
Как ты там сегодня, Хелен?
Джордж, я по поводу вчерашнего вечера. Ты просто не представляешь, как мне стыдно.
Стыдно? За что тебе стыдно?
За то, как я с тобой себя вела. Прямо не знаю, что на меня нашло, Джордж. Я всю ночь не спала, переживала из-за этого ужаса.
Во взвихренный разум Джорджа вкрался новый элемент хаоса.
Не говори глупостей, сказал он. А потом, к собственному отчаянию, услышал свой голос, который продолжал: В первый момент я тебя не понял, Хелен. А потом сообразил.
Ах, Джордж, проговорила она через миг, совсем тихо.
Вновь молчание. Он начал застегивать запонку.
Я не могла не позвонить, сказала она после паузы. Не могла все это вот так оставить.
Запонка упала на пол; он встал, чтобы поднять ее, а потом настойчиво произнес в трубку: «Хелен!», дабы скрыть тот факт, что на миг отвлекся.
Что, Джордж?
Тут открылась дверь из прихожей, и в комнату, излучая легкое неудовольствие, вошла Кэй. Помедлила.
Ты занят?
Не особенно. Несколько секунд он таращился на трубку.
Ну, до свидания, пробормотал он отрывисто и разъединился. Повернулся к Кэй. Доброе утро.
Я не намеренно тебе помешала, произнесла она отчужденно.
Ты мне не помешала. Он запнулся. Звонила Хелен Эйвери.
Не мое дело, кто тебе звонил. Я пришла спросить, едем ли мы сегодня в Коконат-Гроув.
Присядь, Кэй.
Я не хочу говорить.
Присядь на минутку, произнес он нетерпеливо. Она села. Сколько ты еще будешь это продолжать? спросил он.
Я ничего не «продолжаю». Просто между нами все кончено, Джордж, и ты знаешь это не хуже, чем я.
Бред какой-то, сказал он. Всего неделю назад
Это не имеет никакого значения. Это надвигалось уже несколько месяцев, и вот теперь все кончено.
Ты хочешь сказать, что больше не любишь меня? Нельзя сказать, чтобы он сильно встревожился. Такие сцены бывали между ними и раньше.
Не знаю. Наверное, в определенном смысле я всегда буду тебя любить. Тут она вдруг разрыдалась. Господи, как же это грустно. Он так давно в меня влюблен.
Джордж вытаращился на нее. Столкнувшись лицом к лицу с подлинным, по всей видимости, проявлением чувств, он не смог найти никаких слов. Она не злилась, не угрожала, не притворялась; она вообще о нем не думала, будучи полностью поглощена своими чувствами к другому человеку.
Да ты о чем? выкрикнул он. Ты что, хочешь сказать, что любишь другого?
Не знаю, откликнулась она беспомощно.
Он сделал шаг в ее сторону, потом подошел к кровати и лег, уставившись с несчастным видом в потолок. Через некоторое время в дверь постучала служанка и сообщила, что внизу дожидаются мистер Буш и мистер Касл, адвокат Джорджа. Для него факт этот оказался лишенным всяческого смысла. Кэй ушла к себе в комнату, он встал и двинулся следом.
Пусть им скажут, что нас нет дома, проговорил он. А мы куда-нибудь съездим и обсудим все это.
Не хочу я никуда ехать.
Она уже была далеко и с каждой минутой делалась все загадочнее и отстраненнее. Вещицы на ее туалетном столике будто бы принадлежали чужому человеку.
Он заговорил сухо, торопливо:
Если ты что думаешь про Хелен Эйвери, так это вздор. Я никогда никем не интересовался, кроме тебя.
Они спустились вниз, в гостиную. Был уже почти полдень очередной яркий, бесчувственный калифорнийский день. Джордж заметил, что в солнечном свете уродливое лицо Артура Буша выглядит бледным и изможденным; тот сделал шаг к Джорджу и внезапно остановился, будто ожидая чего-то вызова, упрека, удара.
В один миг в голове Джорджа пронеслась сцена, которая вот-вот произойдет. Он просмотрел развитие своего характера в этой сцене, свою роль бесконечное разнообразие ролей, но каждая вела к тому, что Кэй будет играть против него вместе с Артуром Бушем. И внезапно отверг все эти роли.
Прошу меня простить, произнес он быстро, обращаясь к мистеру Каслу. Я вызвал вас, потому что некая помощница режиссера по имени Маргарет Донован пытается получить с меня пятьдесят тысяч долларов за некие письма, которые, по ее утверждению, я ей написал. Разумеется, все это Тут он осекся. Это уже не имело никакого значения. Я зайду к вам завтра.
Он подошел к Кэй и Артуру, чтобы слышали только они.
Не знаю, что именно вы собираетесь делать. Но прошу меня в это не впутывать; у вас нет никакого права заставлять меня все это терпеть, поскольку я ни в чем не виноват. Я не хочу становиться заложником ваших чувств.
Он повернулся и вышел. Машина дожидалась у крыльца, и он сказал: «Едем в Санта-Монику», потому что именно это название первым пришло ему в голову. Машина понеслась сквозь бесконечный, без намека на марево, солнечный свет.
Они ехали три часа: мимо Санта-Моники, потом, по другой дороге, к Лонг-Бич. Он воображал себе будто речь шла о чем-то увиденном краем глаза, не привлекшем особого внимания, как проводят этот день Кэй и Артур Буш. Кэй, видимо, будет много плакать, поначалу ситуация покажется им сложной, неожиданной; однако нежные сумерки приведут их к сближению. Их неизбежно потянет друг к дружке, а он все отчетливее будет представать им неким внешним врагом.
Кэй, видимо, хотела, чтобы он рухнул на колени, в грязь и пыль семейной сцены, и стал молить ее о пощаде. Не дождется; он вообще ненавидит сцены. Если он опустится до того, что станет мериться силами с Артуром Бушем в перетягивании сердца Кэй, будто каната, он перестанет быть самим собой. Он навсегда станет чем-то похож на Артура Буша; у них навеки появится нечто общее, вроде постыдной тайны. Театральности в Джордже было немного; миллионы глаз, перед которыми за эти десять лет успели промелькнуть его настроения и выражения его лица, не обманывались на этот счет. С того самого момента, когда он, двадцатилетний юнец на гриффитовской студии, обратил прекрасные глаза в воображаемую даль своего первого вестерна, зрители его на деле наблюдали за продвижением прямолинейного романтического тугодума по жизни, которая совершенно случайно оказалась исполненной блеска.
Его вина заключалась в том, что он слишком рано почувствовал себя в безопасности. Он внезапно сообразил, что Фэрбенксы, которые за столом всегда сидели рядом, вовсе не рисовались. Они лишь не оставляли ничего на волю случая. Ведь они жили, пожалуй, в самой непредсказуемой прослойке богатого, дикого, скучающего общества; чтобы брак в ней оказался успешным, нужно не ждать от будущего абсолютно ничего либо ни на миг не разлучаться. Он на один миг оторвал взгляд от Кэй и тут же сослепу попал в страшную беду.
Пока он обдумывал все это, пытаясь сообразить, куда ему теперь ехать и что делать, они оказались рядом с многоквартирным домом, который внезапно всколыхнул его память. Тот стоял на окраине розовая страхолюдина, выстроенная, дабы представлять собой что-то, откуда-то, но в таком дешевом и расплывчатом виде, что архитектор, видимо, и сам давно позабыл, что именно пытался скопировать. И тут Джордж внезапно вспомнил, что именно сюда заезжал за Маргарет Донован в вечер того давнего бала в Мэйфере.
Остановитесь у этого дома! распорядился он в переговорное устройство.
Он вошел в подъезд. Чернокожий лифтер таращился на него, раскрыв рот, пока они поднимались на нужный этаж. Маргарет Донован сама открыла дверь.
Увидев его, она отпрянула, вскрикнув. Он вошел, закрыл дверь; она первой пошла в большую комнату. Джордж следом.
Снаружи вечерело, квартира в полумраке выглядела гнетуще. Закатные лучи мягко ложились на безликую мебель, на роскошную галерею подписанных фотографий звезд экрана, занимавшую целую стену. Лицо ее было белым; глядя на него, она нервически тискала пальцы.
Что за бред, Маргарет? спросил Джордж, пытаясь говорить без тени упрека. Тебе что, так нужны деньги?
Она неопределенно покачала головой, не сводя с него глаз, в которых застыло подобие ужаса. Джордж смотрел в пол.
Полагаю, все это придумал твой брат. Я просто не в состоянии поверить, что ты способна на такую глупость. Он поднял глаза, пытаясь сохранять строгую властность, так говорят с напроказившим ребенком, но тут увидел ее лицо, и все чувства, кроме жалости, мгновенно улетучились. Что-то я устал. Можно, я присяду?