III
Бывает такой кошмар наяву, который настигает после одной-двух бессонных ночей, чувство, которое приходит на рассвете вслед за сильной усталостью: будто бы вся жизнь вокруг разительно переменилась. Речь идет о совершенно отчетливом убеждении, что нынешнее твое существование это боковой побег жизни и связан он с этой жизнью так же, как связана картинка на экране или отражение в зеркале: люди, улицы и дома всего лишь проекции смутного бессистемного прошлого. Именно в таком состоянии и пребывала Роксана в первые месяцы болезни мужа. Спала она только тогда, когда падала с ног от изнеможения; просыпалась в каком-то тумане. Долгие, полные рассудительности консультации, неявная аура болезни в коридорах, внезапные шаги на цыпочках по дому, где раньше раздавался веселый топот, а самое главное бескровное лицо Джефри на фоне подушек в той самой постели, где когда-то они спали вдвоем: все эти вещи пригасили ее жизнерадостность и необратимо прибавили ей лет. Врачи не лишали ее надежды но не более того. Долгий отдых, говорили они, полный покой. В итоге все житейские хлопоты легли на Роксанины плечи. Она оплачивала счета, следила за состоянием его банковских вкладов, переписывалась с издателями. Почти не выходила из кухни. Выучилась у сиделки, как готовить мужу еду, и месяц спустя взяла на себя весь уход за больным. Сиделку пришлось отпустить из соображений экономии. Одна из двух ее горничных-негритянок примерно тогда же взяла расчет. Роксана постепенно поняла, что до того они жили от публикации одного рассказа до публикации следующего.
Чаще всего ее навещал Гарри Кромвель. Новость ошарашила его и повергла в глубокое уныние, и хотя жена уже перебралась к нему в Чикаго, он несколько раз в месяц находил время для визита. Роксану утешало его сострадание в нем была нотка собственной печали, прирожденная грусть, благодаря которой она не тяготилась его обществом. В самой Роксане неожиданно открылись новые глубины. Порой она думала о том, что, потеряв Джефри, потеряет и собственных детей детей, которых ей сейчас особенно не хватало, которых, конечно, надо было завести раньше.
Только через полгода после начала болезни, когда кошмар несколько притупился, испарившись не из старого мира, а из нового, куда более серого и холодного, она познакомилась с женой Джефри. Так случилось, что она оказалась в Чикаго, у нее был час до поезда, и она решила из чистой вежливости нанести им визит.
Едва она перешагнула порог, ей сразу же показалось, что квартира очень похожа на какое-то давно ей знакомое место, почти мгновенно вспомнилась пекарня за углом из времен ее детства, пекарня, где рядами стояли покрытые розовой глазурью кексы: удушливый розовый, съедобный розовый, розовый всепоглощающий, вульгарный, невыносимый.
Квартира эта была именно такой. Розовой. Она даже пахла розовым!
Миссис Кромвель, в розово-черном пеньюаре, лично открыла дверь. Волосы у нее были светло-русые, подцвеченные, как решила про себя Роксана, еженедельной добавкой пероксида к воде для ополаскивания. Глаза у нее были восковато-водянистого голубого цвета; была она хороша собой и подчеркнуто грациозна. Любезность ее отдавала одновременно и натянутостью, и задушевностью, враждебность так плавно перетекала в гостеприимность, что начинало казаться, будто и та и другая существуют лишь в выражении лица и тоне голоса, не трогая и не затрагивая глубин скрытого под ними эгоизма.
Впрочем, для Роксаны все это почти не имело значения: глаза ее сразу и надолго приклеились к пеньюару. Он просто вопиял об изумительном неряшестве. Сантиметров на десять от подола он был откровенно перепачкан голубоватой пылью с пола; еще сантиметров пять были серыми, и только дальше проявлялся естественный то есть розовый цвет. Грязными были и рукава, и воротник а когда хозяйка квартиры повернулась, чтобы проводить Роксану в гостиную, Роксана увидела, что и шея у нее грязная.
Начался разговор, пустой и односторонний. Миссис Кромвель перечислила, что она любит, а что нет, поведала о своей голове, желудке, зубах, квартире, с дотошной бездушностью отъединяя Роксану от нормальной жизни, будто как-то само собой разумелось, что, перенеся такой удар, Роксана предпочитает замкнуться в собственном пространстве.
Роксана улыбнулась. Ну и кимоно! Ну и шея!
Минут через пять в гостиную притопал малыш чумазый мальчуган в замызганном розовом комбинезончике. Мордочка у него была вся заляпанная Роксане сразу захотелось подхватить его на руки и вытереть ему нос; да и вообще, все окрестности его головы нуждались во внимании, а крошечные башмачки просили каши. Просто позор!
Какой славный малыш! воскликнула Роксана, лучезарно улыбаясь. Ну, иди ко мне.
Миссис Кромвель холодно посмотрела на сына:
Вечно он перемажется. Вы только посмотрите на его физиономию! Она наклонила голову набок и критически обозрела упомянутое личико.
Боже, какое чудо! повторила Роксана.
Вы на комбинезон посмотрите, нахмурилась миссис Кромвель.
Нам нужно переодеться, да, Джордж?
Джордж уставился на нее в изумлении. По его представлениям, словом «комбинезон» обозначался предмет одежды, которому надлежит быть грязным, вот как этому.
Я утром попыталась привести его в порядок, пожаловалась миссис Кромвель с видом человека, терпение которого на пределе, но оказалось, что чистых комбинезонов не осталось; так чем ему бегать голышом, я надела старый, а лицо
А сколько у него комбинезонов? спросила Роксана, пытаясь изобразить вежливое любопытство. С тем же успехом она могла бы поинтересоваться: «А сколько у вас вееров из страусиных перьев?»
Ну Миссис Кромвель призадумалась, наморщив красивый лобик. Пять, кажется. Уж точно хватает.
Они продаются по пятьдесят центов за штуку.
В глазах миссис Кромвель отразилось удивление с легким налетом превосходства. Кого интересует цена комбинезонов!
Правда? Я и понятия не имею. Да у него их достаточно, просто мне всю неделю было некогда отправить белье в стирку. Засим она отмела этот предмет как недостойный обсуждения. Дайте-ка я вам кое-что покажу
Они встали, и, вслед за хозяйкой, Роксана проследовала мимо открытой двери ванной: пол, заваленный одеждой, подтверждал, что в стирку ту не отсылали довольно давно; они оказались в еще одной комнате, так сказать, розовой до мозга костей. Это была комната миссис Кромвель.
Хозяйка открыла дверцу шкафа, продемонстрировав Роксане сногсшибательную коллекцию нижнего белья. Тут были десятки изумительных вещиц из кружев и шелка все чистые, без единой морщинки, как будто к ним ни разу не прикасались. Рядом висели на вешалках три новеньких вечерних платья.
У меня есть кое-какие красивые вещи, проговорила миссис Кромвель, только надевать их мне почти некуда. Гарри не любит никуда ходить. В голосе зазвенела обида. Считает, что с меня довольно изображать няньку и горничную весь день и любящую супругу по вечерам.
Роксана снова улыбнулась:
У вас замечательные туалеты.
Еще бы. Сейчас покажу
Замечательные, оборвала ее Роксана, но, боюсь, мне надо бежать, а то опоздаю на поезд.
Она чувствовала, что руки ее дрожат. Хотелось вцепиться ими в эту женщину и встряхнуть ее встряхнуть хорошенько. Хотелось запереть ее где-нибудь и заставить драить полы.
Замечательные, повторила она, но я зашла всего на минутку.
Жалко, что Гарри не оказалось дома.
Они пошли к двери.
А, да, не без усилия произнесла Роксана при этом голос ее не утратил мягкости, а улыбка не сошла с губ, комбинезоны можно купить в «Эрджайле». Всего хорошего.
Только доехав до вокзала и купив билет в Марло, Роксана поняла, что впервые за эти полгода на целых пять минут перестала думать про Джефри.
IV
Через неделю Гарри явился в Марло: приехал без предупреждения в пять вечера, прошел по дорожке и в изнеможении опустился в кресло на веранде. У Роксаны тоже выдался непростой день, она очень устала. К половине шестого ожидались врачи, с ними должен был приехать знаменитый невролог из Нью-Йорка. Она была одновременно возбуждена и глубоко подавлена, но увидела в глазах Гарри нечто такое, что заставило ее сесть рядом с ним.
Что случилось?
Ничего, Роксана, попробовал отпереться он. Заехал узнать, как там Джеф. Не обращай на меня внимания.
Гарри, не отставала Роксана, я вижу что-то случилось.
Ничего, повторил он. Джеф как?
Лицо ее омрачилось.
Ему немного хуже, Гарри. Сейчас должен прийти доктор Джуит из Нью-Йорка. Они рассчитывают, что он скажет мне что-то определенное. Он попробует установить, связан ли паралич с тем первым тромбом.
Гарри встал.
Прости, пожалуйста, проговорил он прерывающимся голосом. Я не знал, что ты ждешь врачей на консультацию. Я бы тогда не приехал, я думал, просто посижу часок в качалке на веранде.
Сядь, скомандовала она.
Гарри заколебался.
Садись, Гарри, дружок. Из нее так и хлынула доброта и затопила его. Я вижу: что-то случилось. Ты белый как простыня. Пойду принесу тебе бутылку холодного пива.
Он тут же рухнул в кресло, закрыв лицо руками.
Я не могу дать ей счастья, проговорил он медленно. Я пытался снова и снова. Сегодня утром мы повздорили из-за завтрака я в последнее время завтракал в городе и в общем, как только я отправился в контору, она ушла из дома и уехала на Восточное побережье к матери, забрав Джорджа и прихватив чемодан кружевного белья.
Гарри!
И я не знаю
Захрустел гравий к дому подъезжала машина. Роксана вскрикнула:
Доктор Джуит!
Тогда я
Подожди, ладно? отрешенно перебила она; он понял, что его проблема уже канула в зыби на взбаламученной поверхности ее ума.
Последовала неловкая интерлюдия невнятные, сбивчивые представления; потом Гарри вслед за остальными вошел в дом и глядел им вслед, пока они поднимались по лестнице. После этого прошел в библиотеку и сел на большой диван.
Целый час он следил, как солнечный свет карабкается вверх по узорчатым складкам ситцевых занавесок. В полной тишине жужжание осы на внутренней стороне оконной рамы казалось надсадным гулом. Время от времени сверху доносилось другое жужжание, казалось, там бились об оконную раму несколько ос покрупнее. До него долетали тихие шаги, позвякивание бутылок, плеск переливаемой воды.
Что такого они с Роксаной совершили, что жизнь решила так жестоко их наказать? Наверху происходило дознание по делу о душе его друга, а он сидел в тихой комнате, слушая плач осы, это напомнило ему детство, когда строгая тетка заставляла по часу сидеть на стуле в наказание за какой-нибудь проступок. Но кто заставил его сидеть здесь? Какая безжалостная тетка склонилась к нему с небес и наказала его за что?
По поводу Китти он испытывал гнетущую безнадежность. Слишком дорого она стоила и это было непоправимо. Вдруг накатила ненависть к ней. Хотелось швырнуть ее на пол и пинать ногами, высказать ей, что она обманщица и тварь, что она неряха. И еще что она должна отдать ему сына.
Он встал и принялся расхаживать по комнате. И сразу же услышал, как кто-то идет по коридору у него над головой, точно в том же темпе. Он так и гадал, до конца ли они пройдут в ногу, пока тот, над головой, не добрался до прихожей.
Китти уехала к матери. Ну, помогай ей Боже маменька у нее еще та. Он попробовал вообразить себе сцену встречи: оскорбленная супруга падает матери на грудь. Вообразить не получилось. Невозможно было поверить, что Китти способна на глубокие переживания. Он уже успел привыкнуть к мысли, что она бесчувственна и бездушна. Разумеется, она получит развод, а потом снова выйдет замуж. Он стал размышлять об этом. За кого она выйдет? Он горько рассмеялся, потом оборвал смех; перед глазами мелькнула картинка Китти обнимает мужчину, лица которого ему не разглядеть; Китти прижимается губами к чужим губам с неподдельной страстью.
Боже! выкрикнул он. Боже! Боже! Боже!
А потом картинки пошли стремительной чередой. Китти, которую он видел этим утром, исчезла; грязное кимоно свернулось и растаяло; надутые губки, вспышки гнева, горючие слезы все это смыло. Перед ним опять была Китти Карр Китти Карр с рыжеватыми волосами и огромными младенческими глазами. И она когда-то любила его, она его любила.
Через некоторое время он сообразил, что с ним что-то не так и это никак не связано ни с Китти, ни с Джефом; что-то совсем в ином роде. И тут вдруг до него дошло: он проголодался. Как все просто! Зайдет-ка он на минутку в кухню, попросит кухарку-негритянку сделать ему бутерброд. А потом пора и в город.
Он задержался у стены, схватил что-то круглое и, рассеянно пощупав, сунул этот предмет в рот, попробовал на зубок, как дети пробуют яркую игрушку. Зубы сжались ах!
А свое кимоно, это грязнущее розовое кимоно она оставила. Воспитания не хватило даже на то, чтобы забрать его с собой, подумал он. И теперь оно будет висеть в доме, будто труп их ущербного брака. Он бы его, наверное, выбросил, вот только знал, что никогда не заставит себя к нему прикоснуться. Потому что оно ведь как Китти мягкое и податливое и совершенно неотзывчивое. К Китти не прикоснешься, до Китти не дотянешься. Да и не к чему там прикасаться. Это он прекрасно понимал, причем понял уже давно.
Он потянулся к стене за еще одним печеньем и, поднатужившись, вытянул его вместе с гвоздем. Аккуратно снял с гвоздя, рассеянно гадая, не проглотил ли гвоздь с первым. Да не могло этого быть! Он бы заметил, гвоздь-то огромный. Ощупал свой живот. Видимо, он совсем оголодал. Подумал припомнил вчера он не ужинал. У служанки был выходной, а Китти весь день пролежала в комнате, поглощая шоколадные драже. Сказала, что ей «неможется» и его присутствие ей просто невыносимо. Он сам выкупал и уложил Джорджа, а потом прилег на кушетку, чтобы чуть-чуть передохнуть, а уж после этого приготовить себе ужин. Да так и заснул, а проснулся около одиннадцати и обнаружил, что в холодильнике нет ничего, кроме ложки картофельного салата. Его он съел, потом съел несколько шоколадных драже, которые обнаружились на письменном столе у Китти. Нынче утром он торопливо позавтракал в городе по дороге в контору. А в полдень, разволновавшись, как там Китти, решил съездить домой и сводить ее пообедать. После этого была записка на его подушке. Ворох нижнего белья из шкафа исчез, а еще она оставила указания, куда отправить ее сундук.
Он подумал, что никогда еще не испытывал такого голода.
В пять вечера, когда приходящая сиделка на цыпочках спустилась по лестнице, он сидел на диване и таращился на ковер.
Мистер Кромвель?
Да?
Миссис Кертен не сможет выйти к ужину. Она неважно себя чувствует. Она просила вам передать, что кухарка что-нибудь приготовит, а еще в доме есть свободная спальня.
Вы говорите, она нездорова?
Она лежит у себя в комнате. Консультация только что закончилась.
Они они сказали что-нибудь определенное?
Да, тихо отозвалась сиделка. Доктор Джуит пришел к выводу, что надежды нет. Мистер Кертен, скорее всего, проживет еще долго, но ни видеть, ни двигаться, ни думать он уже не сможет никогда. Только дышать.
Только дышать?
Да.
И тут сиделка заметила, что из дюжины странных кругляшек рядом с письменным столом ей всегда казалось, что это какие-то диковинные настенные украшения, осталась только одна. На месте остальных виднелись дырочки от гвоздей.
Гарри тупо проследил за ее взглядом, потом поднялся:
Пожалуй, я не останусь на ночь. Кажется, еще есть поезд в город.
Она кивнула. Гарри взял шляпу.
До свидания, вежливо проговорила она.
До свидания, ответил он, будто разговаривая сам с собой; движимый какой-то внутренней потребностью, он помедлил, прежде чем шагнуть к двери; на глазах у сиделки сорвал с гвоздя последнюю кругляшку и сунул ее в карман.
А потом открыл рейчатую дверь, спустился по ступеням с веранды и пропал из виду.
V
Время шло, свежая белая краска на доме Джефри Кертена достигла достойного компромисса с многомесячным летним солнцем: сохранила верность долгу, но сделалась серой. А еще она начала отставать от стены огромные шершавые ломти отгибались назад, будто старцы, занимающиеся некой нелепой гимнастикой, и в конце концов падали и умирали сырой смертью в разросшейся траве. Краска на колоннах у входной двери пошла пятнами, с левого столбика свалился белый шар, зеленые шторы сперва потемнели, а потом и вовсе утратили цвет.