Ты ведь Ной, да? Одна треть Валаноя?
Треть чего?
А вы специально подружились, потому что у вас имена сочетаются?
Не понял
Эй, очнись. Валерия. Алан. Ной. Валаной. Точь-в точь название лыжного курорта.
Так а ты тоже из нашей школы или?..
Не-а, я на индивидуальном обучении. Но я видел вас на улице. У тебя все нормально? Ты вроде как плакал?
Значит, ты живешь по соседству?
Ага, тут за углом, на Пидмонт-драйв. Я Ротор.
Кто-кто?
Ротор Лавлок.
Ой.
Что?
Кажется, я недавно говорил с твоей сестрой. Сара, да?
Да, точно.
Круто. Если что, я без всякой задней мысли.
Мне это и в голову не пришло. Хочешь?
Нет, спасибо. Вообще-то, я не курю траву.
Как скажешь.
Ну ладно. Было приятно познакомиться.
Слушай, а можно с тобой минутку поговорить откровенно, Ной? Ты похож на человека, с которым можно откровенно поговорить.
Хм. Неужели?
Последний час или около того я размышлял над происхождением слова «беседа».
Правда?
Когда я нервничаю, то читаю словари. Они меня успокаивают. Короче, оказавшись в этом доме среди полчищ пьяных клоунов, я принялся размышлять над словом «беседа», которое, если верить словарю, означает Так, куда оно делось? Ага, вот: «Вербальный обмен впечатлениями, наблюдениями, мнениями или идеями» и знаешь, что я внезапно понял?
Нет.
Мы тут наблюдаем монологи, совместное распитие, танцы, сплетни, шашни, тусню всех сортов, но во всем этом огромным сраном доме не встретишь ни одной беседы. Без обмена нет и беседы. И знаешь, о чем я тогда подумал?
Нет.
Я даже не помню, когда в последний раз вел настоящую беседу, которая соответствует определению в словаре. И я пообещал себе завязать разговор с первым же встречным, если он не полный кретин. И тут опанькивот он ты!
А
Ты ведь не полный кретин, Ной?
Хотелось бы думать, что нет.
Итак, побеседуем?
Так мы уже, разве нет?
Не-а, до сих пор я в основном жаловался на жизнь, это не считается. Вот, садись в одно из здешних безумных кресел. Хочешь виски? У Лонгмайров хороший бар. Что тут у нас «Спрингбэнк» десятилетней выдержки? Нечто под названием «Гленморанджи»? Не уверен, что правильно произношу. Ого, круто, тут вообще двадцать шесть лет выдержки. Односолодовый, что скажешь?
Скажу, что для непенсионера ты неплохо разбираешься в виски.
Вот, попробуй-ка.
Что это?
Пятнадцатилетний «Лафройг». Папин любимый.
Ух-х!
Заценил? Аж шерсть на груди сразу колосится, скажи?
На вкус как жидкая лава.
Ну ладно. Вот мы сидим, пьем, беседуем как взрослые. Теперь расскажи мне что-нибудь о себе. Только по-настоящему. А я расскажу что-нибудь о себе. Не забывай: обмен идеями.
Слушай, Ротор. Все это как-то странно. Тебе не кажется?
Если и так, то только потому, что мы разучились вести настоящие беседы.
Хорошо, ладно. У меня есть друг Алан.
Так.
Совсем недавно мы поругались на кухне. Или не поругались, а точнее не знаю. Я кое-что ляпнул.
Продолжай.
Алан мой лучший друг, и я его люблю, но иногда он задалбывает. Иногда задалбывают даже всякие мелочи, вроде их болтовни про Wilco.
Про группу.
Ага. И Джейк обожает Wilco, а вот Алан их ненавидит, и они стали препираться.
Ну и? Ты любишь Wilco?
Вообще-то, мне они безразличны. Я не склоняюсь ни на ту, ни на другую сторону, что теперь считается утраченным искусством. Типа, надо обожать или ненавидеть, иначе твое мнение не в счет. Но не все сводится к лучшему и к худшему. Не все на свете рулит или сосет, какие-то вещи просто немножко хорошие или немножко плохие, вот и всё. Но что касается Алана
И что?
Ничего. Не важно.
Все нормально, Ной. Мне можно доверять.
Я даже слышал про тебя. У нас в округе не так много Лавлоков.
Но ты слышал обо мне не поэтому, верно?
Твой отец он в смысле он был известным изобретателем, да?
Знаешь, важное свойство настоящей беседы, как мне представляется, добровольная уязвимость. Когда позволяешь идеям плыть туда, куда им хочется, даже если тебе неловко. Хочешь поговорить про моего отцазапросто. Я буду рад, Ной, буду рад оказаться беззащитным перед тобой.
Хм. Спасибо.
Пожалуйста.
Так вот о твоем отце
Погоди, не так быстро.
Извини, я так понял, что ты
Мы обязательно поговорим о нем, но ты уклоняешься от более важной проблемы.
Да?
Мы говорили про твои сложности с Аланом и вдругбац! перескочили на моего отца. Такова уж человеческая натура: когда подбираешься слишком близко к правде, она пугает. Но давай будем держаться сути.
А в чем суть?
В правде. В последовательности. В обмене. Ной, у нас тут происходит единственная настоящая беседа в этом доме! И каждая реплика крайне важна, понимаешь? Мы не имеем права кудахтать, как безголовые куры, болтать о любимых группах и дерьмовых фильмах, гадать, сойдутся или не сойдутся герои сериала, и спят ли они в реале, и кто из них крутой, а кто отстойный. И мы не станем обсуждать сравнительную ценность лайков и репостов и каким фильтром в Инстаграме вытянуть синеву в глазах.
Это у тебя что, трава на гидропонике?
Нам ни к чему перебирать сто один способ преуспеть в жизни. Я уже это проходил, и ты это проходил, и нам обоим это надоело.
Будем держаться сути?
Будем держаться сути.
Боюсь, я перерос собственную жизнь, Ротор.
Ага, наконец-то мы сдвинулись с мертвой точки.
В смысле, вот я сейчас слышу себя и даже не могу Ну не знаю.
Все нормально.
Вчера я узнал, что могу получить стипендию для пловцов в университете Милуоки, и должен бы писать кипятком от восторга, но получается так, что мы выбираем колею лет в двенадцать, а то и хуже, другие выбирают для нас колею, и дальше мы вроде как должны следовать по ней всю жизнь. Нахрен. Я уже наплавался. И я не хочу идти в колледж. Мне нужна новая колея. Моя жизньвсе события, все людив полнейшем застое. Я не считаю себя лучше других. Остальные тоже растут, как я понимаю, только по-другому. А моя жизньона как старый свитер. Я вырос из него. Не то чтобы он мне не нравится или я его не ценю. Но я больше не могу его носить.
Тебе нужен новый свитер.
Мне нужен новый свитер.
Ной?
Что?
Я думаю, ты должен пойти со мной.
12. несчастливые судьбы
Бегонии, как выясняется, не особенно душисты. Может, раньше они и были душистыми, как знать. Остается только гадать, понимали ли здешние жители, чем рискуют, когда разбивали клумбы так близко к тротуару, что в один прекрасный день некий юноша накачается под завязку пивом, отполирует его жидкой вулканической лавой, вступит в безумную беседу с незнакомцем в огромной библиотеке, с полоборота согласится пойти к нему домой, и вдруг юноше срочно понадобится удобное место, чтобы извергнуть потоки вулканически-пивной смеси.
Нужно послать им благодарственную открытку. Пусть знают, что их бегонии использованы в точности по назначению.
Все хорошо, чувак? Ротор держится в нескольких шагах позади.
Как посмотреть.
Ха! Тоже верно.
Я вроде как утонул в море вишневого пива, так что сам скажи.
По-моему
Катастрофично?
Я хотел сказать «сногсшибательно». Но я и сам не образец воздержания.
Мы возобновляем движение; не скажу за Ротора, но у меня все силы уходят только на то, чтобы переставлять одну ногу за другой. Не знаю, приехал он на вечеринку или пришел пешком, но Пидмонт-драйв всего в шести кварталах отсюда, что радует, поскольку в машину с ним я бы ни за что не сел.
Готов убить за стакан кофе, говорю я.
И не говори, чувак. Я бы тоже многое отдал за мгновенную телепортацию в «Кротовую нору».
В «Кротовую нору»?
Только не говори мне, что ты там ни разу не был. Он вытаскивает телефон, и через минуту протягивает его мне: Зацени.
Я пролистываю снимки кафе, украшенного артефактами из восьмидесятыхот древних компьютеров до классических киноафиш, и тут
Погоди, это что ли?..
Ага. «Делориан».
Алкоголь странно действует на разум. «Делориан» в кафе не вызывает у меня сейчас особого удивления, хотя завтра до меня наверняка дойдет, и я выпучу глаза: что за бред?
Я возвращаю телефон Ротору и только теперь понимаю, какого он высокого роста. Я не очень хорошо разглядел его в библиотеке, если не считать очков в роговой оправе и кудлатой шевелюры. Кожа у него еще бледнее, чем у сестры, почти прозрачная. Как у призрака. Который редко выходит на улицу.
Призрак-отшельник.
Честно говоря, замечает Ротор, так и не понимаю, в чем его ценность.
Я забыл, в чем хм-м-м Господи, никогда не буду больше пить. Я забыл, о чем мы говорили.
О воздержании, без которого я прекрасно обхожусь. Воздержание! вопит он; эхо разносится по кварталу, и меня немножко утешает, что не я один слетел с катушек. Как по мне, если подумать, почему нельзя желать большего?
Я отлично понимаю, что он имеет в виду.
Мне иногда кажется Я сглатываю и трясу головой, чтобы привести ее в порядок. Мне кажется, что жажда жизни у меня больше обычной, как будто конец уже близок, и поэтому нужно поскорее все испытать, все почувствовать, все сделать, пока не поздно.
Папа однажды сказал, что не создан для долгосрочной эксплуатации. Теперь его слова похожи на жутковатое предсказание.
Несколько месяцев назад я читал в «Тайм» или в «Ньюсуик» заметку про революционные изобретения, и смерть доктора Лавлока там называли трагедией года. Пуля в голову, насколько я помню, что вызвало в нашем окружении небывалый всплеск любопытства. Коллективный разум Айвертона не прощает тех, кто претендует на личное пространствобонус от сочетания богатства и скуки.
Так твой отец начинаю я снова, ничем не отличаясь от любопытствующей толпы.
К счастью, Ротор вроде бы не обижается. Он говорит, что отец предпочитал термин «когнитивный архитектор», а не «изобретатель», потому что последние вызывают ассоциации со школьными ярмарками научных проектов.
Он всегда был слегка странным. Отсюда и мое имя, поясняет Ротор.
По его словам, родители не сумели сойтись во мнении, поэтому решили дать ему два имени и подбросили монетку, кому придумывать первое, а кому второе.
Вот так и становятся Ротором Патриком, добавляет он и опять начинает насвистывать Space Oddity.
Это твой любимый Боуи?
Пожалуй.
У Алана тоже. Сколько бы мы ни выбирали лучшую песню Боуи, он каждый раз говорит: «Она ведь начинается со стартового отсчета, Но. На кону будущее космических исследований».
А ты какую песню Боуи считаешь лучшей? интересуется Ротор.
Я предпочитаю Changes.
Ха. «Перемены». Грамотно.
Я заметил, что Ротор не смеется по-настоящему. Он произносит «ха» как обычное слово, и в результате оно превращается в реплику, будто мы на сцене и он читает текст пьесы.
Какой у тебя любимый альбом? спрашиваю я.
Хм-м сложно решить, отвечает Ротор. Не сочти за отговорку, но они все хороши. Невозможно выбрать только один.
Поясню: никто не любит Боуи сильнее, чем я, но даже мне нравятся не все его работы. С первого альбома к последнему он менялся, как никто другой, и трудно вообразить человека, искренне любящего все пластинки Боуи, если не считать абсолютно всеядных меломанов (таких я вообще не понимаю).
Но не успеваю я придраться к ответу, как в кармане у меня жужжит телефон: пять непрочитанных сообщений от Алана, одно от Вэл.
Алан: Чувак. Ты правда свалил???
Алан: ЧЗХ с тобой происходит?
Алан: ОК, поговорим потом. Джейк только что вызвал меня на дуэль, 25 вольным, что бы это ни значило
Алан: Я его поставлю на место
Алан: Мы с тобой не закончили, Но
Сообщение от Вэл состоит из одного слова:
Вэл: Ной
Нам сюда, говорит Ротор, указывая на четвертый по счету дом впереди.
Телефон у меня снова жужжит, я переключаю его в бесшумный режим и прячу обратно в карман, а мы тем временем идем через двор к дому, который, что неудивительно, как две капли воды похож на наш. На крылечке соседнего коттеджа сидит старик и курит сигару. У его ног замер длинношерстный колли, молча следя за каждым нашим шагом с явным недоверием к человеческой натуре. Пес бдителен, неподвижен и, похоже, немолод.
Мой-то уже нарез[а]л бы круги по лужайке, замечаю я; именно так Флаффи себя и ведет, когда мимо дома идут чужие. И не дай бог кому-нибудь позвонить в дверь. Начинается натуральная свистопляска, как выразилась однажды мама, весьма точное определение.
Это Эйбрахам, говорит Ротор. В смысле, пес. Он меня с детства знает. Ротор машет старику и повышает голос: Привет, Курт! Вы припозднились, я смотрю.
Я как раз то же самое подумал о тебе, юный Лавлок.
Ха! Тут вы меня подловили. Ротор поворачивает ключ в замке и распахивает дверь. Ладно, увидимся.
Старик выпускает кольцо дыма в ночное небо:
Если увидимся.
13. моя краткая история, часть двадцать вторая
Путь к Фалафелю Печального Образа усеян Джеками. Но лучше начну с начала. Двадцать шесть тысяч лет назад в пещеру вошел мальчик.
Пещера находилась во Франции и называлась Шове. Мальчик держал в руке факел. Рядом шел пес. Скорее всего, задолго до того и другие мальчики с факелами гуляли вместе с псамимножество мальчиков, псов и факелов. Но отпечатки ступней именно этого мальчика и отпечатки лап именно этого пса остались во времени, и пепел этого конкретного факела упал на пол пещеры Шове, где следы сохранились в течение стольких лет, что мальчику и не снилось. Впоследствии наука, как обычно, настигла их. Настигла мальчика, а главное, настигла его пса, предка всех собак нашего мира, и отпечатки его лап стали древнейшим свидетельством того, что человек и волк нашли общий язык, шли рядом, сосуществовали.
Первый лучший друг человека.
Через двадцать пять тысяч девятьсот с чем-то лет после прогулки мальчика и пса по пещере Шове, освещенной колеблющимся пламенем факела, я читал «Зов предков» в слабом свете ночника в виде динозавра. Мне было всего десять, но я помню главу под названием «Первобытный зверь восторжествовал», в которой два пса сражаются насмерть за превосходство, и помню свою тогдашнюю мысль: «Юкон не очень-то отличается от детской площадки».
Бойцовским духом я не блистал.
Книгу подарил мне на Рождество дядя Джек, кошмар моего детства. Саечки, щелбаны, подзатыльники, «крапивки» дядя Джек принадлежал к тому специфическому типу людей, которые получают удовольствие от физической грубости, но собак он любил, и у него был здоровенный пес по кличке Кеннеди, похожий на волка. В то примечательное Рождество, пока я разворачивал камуфляжную бумагу с легким ароматом плесени, под которой скрывался «Зов предков», дядя Джек издал глухое утробное ворчание, сперва тихое, затем погромче, и наконец гавкнул. Как собака.
Дядя Джек, вечно торжествующий первобытный зверь.
Человек по имени Джек Лондон написал «Зов предков» в Пидмонте, Калифорния. Он написал и другие книгиего фразы и сюжеты повлияли, например, на «О дивный новый мир» Олдоса Хаксли, но более всего Лондона прославили созданные им образы собак: Белого Клыка и Бэка.
Так у меня зародилась праведная мечта о собаке и начался прославленный в веках процесс уламывания родителей, пока они не превратятся в бледные тени самих себя. Результат? Семейная поездка к местному заводчику, где мы нашли милого маленького шарпея, утопающего в складках шершавой кожи и совсем не пушистого, но я во что бы то ни стало решил назвать собаку именем трехголового пса из книги «Гарри Поттер и философский камень». Шарпей Флаффи. (Фалафелем Печального Образа он станет годы спустя, когда со всей очевидностью раскроет свой потенциал самого бесполезного животного, когда-либо порожденного непредсказуемым лоном Вселенной.) И первое время мы жили неразлейвода, Флаффи и я, а все потому, что безумный дядя Джек подарил мне книгу в камуфляжной обертке.
За три дня до следующего Дня благодарения дядю Джека случайно застрелили на охоте. Это произошло 22 ноября.