На самом деле его звали Миша, но во всех мобильниках он значился, как Мойша. О нем говорили, что он мать продаст за рубль. Не таким уж он был говном, но этот уникальный парень умудрился разбить свою первую машину по-шизофренически, на манер кацо из грузинского анекдота. Машина называлась «Опель». Дурак не смог вырулить куда надо, а помчался по центру. Посередине была зеленая полоса, и псевдошумахер решил прогуляться по травке на колесах. В финале его ждала большая и красивая клумба; там он якобы и почил. Но воскрес. Тачка вдребезги, одни железки остались, но этот придурок, русский по рождению, однако, еврей по самоосознанию, остался жив. Купил «Жигули». «Торпеды» не было. Совсем ничего не было, кроме руля, рычага переключения передач и трех педалей. Правильно. В машине не должно быть ничего лишнего. Я тоже люблю минимализм. Как-то раз мы поехали в Петергоф, где и жил ездун. Если знаете, перед Стрельной есть участок примерно в километр-полтора, где можно разогнаться. Мойша, естественно, положил кирпич на газ. Дорога там трехполосная: одна, другая, и третья полосадля обгона. Этот затейник, не переставая материться («Ты едешь, урод? Это хрень. Я́ еду»), вырулил на центральную полосу и погнал. Но навстречу мчался такой же Мойша. Он тоже решил, что полоса принадлежит лично ему. Как мы разминулисьзагадка. Готов поклясться, межу бамперами было не больше двадцати миллиметров. Пассажиры вздохнули и закурили.
Мойша никогда не включал пятую передачу; обходить кого-либо он предпочитал на третьей. Ну и к чему эти воспоминания?
Он был фотографом. О-о! В некотором смысле Мойша дал мне путевку в жизнь. Я уже не помню, как вышел на него. Кажется, через какую-то профессионалку. Нужен фотограф на выходные. Пятьдесят рублей в день. Сто в неделю. Более четырехсот в месяц. Это были жалкие деньги даже по тем временам, но я интеллектуально безработствовал.
Обманулся, подумав, что нашел с этим чуваком общий язык сходу.
Парк. Пойти бы в парк.
Мойша чудил классно: один раз он уехал куда-то вроде бы по делам, не оставив мне пленки. Чик-чик, и фотоматериал закончился. Приходили клиенты с денежкой, и под вечер я даже услышал предложение купить пленку на бабло заказчика. Вот бред! Вечером явился Мойша, я доложил ему о ситуации. «Вот дурак, надо было снимать пустым фотоаппаратом, потом бы сказал, что, извините, брак, надо переснять. Но деньги ты бы уже взял!»
Да, в удивительной стране мы живем. Страна чудес, не иначе.
Я рассматривал кусочек фотобумаги, тискал и мацал ее. Серебро. Металлическое серебро. Моих познаний не хватало на то, чтобы определить процент хлористого. А оно было. «Новобром»? Похоже.
Конечно, «Новобром». Но тогда его не было! Снимок старый! «Унибром»? Нет. Та́к растащить его можно было лишь с помощью виража, а этого не делали, я в этом был уверен. Почему? Потому, что неполное отбеливание «съело» бы только слабые слои серебра, черноту не затронув. Чернота же, самая настоящая чернота, была на снимке, превратившись, правда, в глубокий коричневый тон. «Бромпортрет» Были и другие самовирирующиеся сорта фотобумаги, я даже вспомнил формулы: AgBr, AgCl. Но это вовсе не «Бромпортрет», а «Новобром» запроявленный, причем в обычном проявителе Чибисова СТ-1 с недодержкой. Отсюда и контрастность. Контрастность? У меня не было негатива.
Все больше я убеждался в том, что это «Новобром». Снимок выглядел подозрительно старым: «Победа» на заднем плане, она была нерезка́, но все-таки явно видна, да и прикид дядька́ выглядел так, как одевались в пятидесятые. Еще трамвай. Трамвай меня добил. Синий (на черно-белом снимке этого, конечно, не было видно, но я сделал скидку на сенсибилизацию), не двухосный, конечно, это бы вырубило меня напрочь, но тот, с деревянными сиденьями и нелепым штурвалом во втором вагоне. Трамвай был совсем на пределе видимости, и я его увидел! Так называемая «американка», ЛМ-33 с прицепным ЛП-33.
Итак, мистификация. Ну и какого хрена Курго разыгрывала меня? Я набрал номер. Курго не было. Приходилось пялиться в монитор. А он, у меня, зараза, почти сдох.
Курго?
Зачем?
Лариса мешала.
Я пошел в «темную». Дальше. Закурить, думать. «Новобром», судя по всему, проявленный около четырех минут СТ-1 или чем-то подобным. Откуда ты знаешь Лариса брала меня за шкирку и возражала: это, знаешь ли, не «Новобром»? «Ну конечно, Новобром», соглашался я, «Новобром», проявленный четыре минуты, причем в неразбавленном проявителе, иначе максимальная оптическая плотность была бы ниже». «Но это без учета спектральной сенсибилизации». «Конечно». «Субъективно ты домысливаешь, дорисовываешь эти тона; ведь они не такие рыжие, какими тебе кажутся. Сенсибилизация». Шпингалет в двери хряснул; кто-то ломился. Я чиркнул задвижкой. Тело пыталось дышать. Захотелось вырубить оба света, и белый, и красный. Шумно привздыхивая, лавкрафтовское чудовище меня поглощало. Ктулху зохавал мозг! Уставившись на бледно-маньячное отражение красного фонаря (ну почему профи работают с прозрачными фильтрами?) в фиксажной кювете, оно, чудище, бултыхалось, как представление луны в воображении пьяницы, споря с рассудком. Хотя какой тут рассудок, от него осталась лишь ностальгия. Коллекция негативов сегодняшних, да и вчерашних, полетела в проявитель. Странно, вроде бы сегодня я их уже проявлял. Промывки-то тут нет, черт. Лариса пошла на абордаж. Меня насилуют, ого.
Вырвался из «темной», держа в пасти окурок и застегивая ширинку. Откуда-то капало. Кусок фотобумаги по-прежнему лежал в сканере.
Что?.. Лариса уставилась в монитор. Похоже, она поняла, что, кроме, природных, или художественных изделий, есть и некоторые другие артефакты. Я развернул. Она дыхнула мне в затылок, я почувствовал. Опять эти блядские розы!
Сейчас бы ей уйтивот чего хотелось мне. Вкупе с этими сумасшедшими самолетами Второй мировой войны, моими тупыми мыслями, Курго; с прошлыми и будущими женами, твою мать. Улететь. Но надо было работать, бл1л2л3л4л5л6ллин и так далее. Я решил отдаться монитору, хоть и вынул карточку из суетоприемника. Попытался верить чувствам: понюхал этот кусок фотобумаги, надкусил даже. Восприятие не изменилось. Лариса налегла грудями. Пришлось прибавить разрешения. Вообще думать было в лом, и я решил сочинить киносценарий. Ведь Ленка не человек, а герой. Легенда. О ней надо снять фильм. Скооперировавшись с французами. Ленкина кликуха, набранная латиницей, будет смотреться импозантно.
Дом
Дергающиеся индикаторы уровня во весь экран. Звонок. Запись продолжает идти.
Привет.
Здравствуй, Лена. Какого черта ты решила мне позвонить?
Мне нужно сходить в магазин и купить таблетки против комаров. Одной мне идти скучно.
И что, так далеко надо идти?
В Сосновую Поляну.
А в ларьке их нет, что ли?
Нет.
Чепуха какая-то. Значит, там их нет, а в Сосновой Поляне есть. Бред. А на кой они нужны тебе в сентябре? Ведь все комары подохли?
Знаешь, как они у меня жужжат? Это кошмар какой-то. И жалят, жалят!
Улица
Сентябрь. Желтые йодные фонари. Еще не поздногород только готовится ко сну.
Тебе не холодно?
Нет.
Что меня всегда поражало в вас, женщинах, так это то, что у вас никогда не мерзнут ноги. Неужели тебе не холодно в босоножках? Куртку ты надела, иначе бы замерзла. А ноги у тебя голые. Как так? Не понимаю я вас.
Вам, мужикам, надо хранить яйца. Иначе ничего у вас не останется.
Ларек
Лена, спросив таблетки, долго копается в кошельке. Продавщица устало ждет. Наконец Лена достает деньги и платит.
Как ты считаешь Может быть, мне можно выпить бутылку пива?
Я пожимаю плечами:
Почему бы и нет? Но завтра на работе ты будешь сама отвечать перед собой.
Лена забирает таблетки и бутылку. Продавщица отсчитывает сдачу.
Улица
Когда моя дщерь была со мной, мы гуляли вот так же. Я бывал пьян, но успел ей рассказать о том, что ночной городэто красиво. Очень красиво. Серебряный город, золотые огни. Теперь наверняка позабыла: сейчас она далеко, маленькая.
Дом. Фак
Индикаторы на минус бесконечности. Звонок. Грохот трубки, снимаемой с аппарата.
Але.
Маркуша, я напилась.
Поздравляю. Угу. Что ты еще от меня хочешь?
Можно, я к тебе приду?
Можно. Только зачем?
Пообщаемся. Поговорим.
Ты по мне соскучилась. А где ты была эти четыре года?
Тогда ты был женат, развратник, но хотел меня поцеловать. На дне рожденьяпомнишь? Ведь ты же не будешь этого отрицать?
Ну да, хотел, ну и что?
Я иду.
Идешь?
Иду.
Спустя двадцать минут. Дом. Фак
(Продолжение)
Мне было в лом убирать постель, сказал я. Знаю, что тебя не очень шокирует это. Трудно объяснить Ленке, какие тараканы бегают вокруг да около. Жрать хочешь?
Хочу.
У меня только макароны. Будешь?
Мы переместились на кухню. Ленка звиздела какие-то гадости, а я разогревал изделия из теста. В холодильнике нашлось полбанки тушенкии это пошло в дело. «Не люблю макароны, начала гундосить Ленка, меня мама постоянно ими кормит, не буду жрать это дерьмо, неужели у тебя нет нормальной человеческой еды?» И я бы, наверно, выдержал этот гундеж, но тут на кухню заявился мой кот и тоже принялся орать, что мол, кормишь ты меня какой-то херней, хозяин.
Наслушался блюзов, идиот. Еще один субботний вечер, а кормишь ты меня херней! Еще один субботний вечер, а кормишь ты меня херне-е-еой! Ну и так далее, в том же духе. Пришлось на этих уродов прикрикнуть: «Да жрите вы макароны, сволочи!» Они были с мясом. Ленка умяла тарелку и сказала, что хочет спать. «А как же работа? спросил я. Ведь у тебя вечерняя смена. Спать? Баюшки-баю? Ты же понимаешь, что я за тебя ответственности никакой не несу и нести не собираюсь. Падай и спи, мне-то что, жалко, что ли, но что ты скажешь на работе завтра?»«Я, м-мэ, только немножко полежу, а потом встану, и поеду на работу». Ага. Ну ладно. Постель была разобрана, и я подумал, что это хорошоне надо разбирать. Скинув халат, я рухнул. На Ленке было немного одежды, и я помог ей ее снять. Дальше была эротическая сцена, построение которой я воскладываю на могучие плечи режиссера; хочу лишь только заметить, что у Ленки на попе был маленький хвостик, замечательная штучка, которая, впрочем, нисколько не помогала ей кончать. Вообще эта дура не умела трахаться, и я, честно говоря, обломался. Через очень непродолжительное время она встала, почесав зад, и сказала: «Мне пора на работу. Ты меня проводишь?»
«Ну конечно, моя родная, хотел проговорить я, но молчал. Проводить тебяэто высший кайф на свете. Идти до Сосновой Поляны быстрым шагом, как до Индиисемь минут, а с тобой и все двадцать. Еще один субботний вечер-р!.. Ой-е-ё!..»
Куриноголовая подруга начала одеваться. Юбка, кофта, босоножки. Ну и трусы, понятно, почему я о них не упомянул. У ларька
Улица. Ларек
Ленка тормознулась и опять стала копаться в кошельке. «В чем дело? спросил я. Идем, времени мало. Тебе пора».
«Я возьму одну стекляшку, она мне нужна для поднятия духа», заявила эта стерва. И купила, понятно, самое крепкое пиво. На электричку я ее кое-как посадилно с работы ее все равно уволили. Об этомв другой раз.
Олег
«Дур-рак, бормотал философ, напившись халявного пива. Ты дур-рак, и я дур-рак, и все мы дур-р-раки. Моя черепаха и то умнее всех нас. И кот твой, мля, умнее своего хозяина. Хочешь, докажу? Проблема твоя в том, что любовьэто дерьмо, но ты не в состоянии этого понять. Ты еще веришь в эту парашу».
«Олег, пытался возразить я, ведь есть же что-то светлое, то, ради чего стоит житьведь даже Ленка не такая уж дура, какой ты себе ее представляешь, Ленка («Ленкасука!») иногда говорит тебе такое, от чего ты сам заморачиваешься. Да впрочем, спорить с тобойто же самое, что спорить с собой. Блеск и нищета философии. Давай еще по пиву. Не открывай свою записную книжкуя уже устал от твоих мыслей. Рыбка еще осталась? Нет? Ну и ладно. Твое пьянство на грязной кухне меня загвоздило, задрало, и я иду на хаус. У меня сработал автопилот. Кстати, можно взять Соловьев и бомбардировщиков?»
Перекресток
Помигав, светофор переключил зеленый свет на желтый, а затем на красный. И здесь задница, подумала Лена. Даже улицу перейти по-человеческии то не дадут. Все эти крутые чуваки на «Мерседесах» и джипах только жить мешаютблин, ничего путного, они только мешают нам жить. Мешают нам жить. Лена пошла по «зебре», но что-то ее смутилона «зебре» она была одна. То есть до недавнего времени кто-то тут был, и вот, здрасьте, исчез. Была какая-то дамочка с коляской в черном пальто и с белым воротником, до чего ж старомодно, а коляска была вполне модерновая, сиренево-рвотного цвета. Такой красивый цвет был у Ленкиной блевотины, когда она гостила у тестя (или деверя? Черт поймет эти отношения людские, правильно говорил Марк, что нужно читать Моэма) и пережрала самогонки. Ленка сделала еще один шаг, но было поздно: мерзкий визг тормозов ворвался в уши прекрасной принцессы, и ее худощавое тело хлопнулось на капот серого джипа. Урод, грязный урод (так думала Ленка спустя некоторое время), этот водитель, не умеющий отличить право от лево. Он выскочил из своей машины и начал глупо причитать: мол, еду я и никого не трогаю, а тут эта девушка на дороге. Зачем она бросается под колеса, под колеса моего прекрасного автомобиля? Я его, только, блин, перекрасил, и денег заплатил изрядно. Ну а то, что я на красный свет летелтак с кем не бывает, все мы спешим. Девушка, вы живы? Ну вот и отлично. Что вы делаете вечером? Может быть, встретимся в кафе? Тут неподалеку есть одно очень неплохое заведениеадрес я знаю. Что, блль, вам не нравится моя идея? Ну и ххх с вами, поеду-ка я дальше.
Свет опять переключился. Лене помогли подняться и довели ее до тротуара. Вот сволочи, думала Курго, эдак и до работы не доберешься. А времени без пятнадцати десять. Начальница будет лютовать, она явно не читала «Превращение» Кафки. Ленка, впрочем, тоже не читала этот рассказ. Но понимала, что на работу идти надо. «Хорошо этому Недозванскому, думала Лена, опираясь на сердобольного дядечку, который услужливо подставил барышне плечо, он сидит себе дома, и лабает что-то на компьютере. Когда ему становится скучно, этот пидарас идет в гости к Олегу, другому пидарасу, и они начинают тереть свои пидарастские темы. И каждый пытается убедить другого, что его темы менее пидарстские, чем темы собеседника. Да, этот водила мог бы сказать так: мля, ни хера путного из этой философии не выйдет. Да говно все это. Дурацкая историяи со мной, и вообще весь этот мир дурацкий. Ну и плевать. Врежу-ка я этой суке назло, пива. То есть врежу-то я себе. Время еще есть».
Улица. Ларек
Курго пьет пиво.
Недозванский
Ты все еще любишь меня? Ага. (Пауза). Ништяк! (Еще пауза). А не кажется ли тебе, что ты попала в какую-то западню? Не кажется ли тебе, что мы не в своем уме, а танцуем под чью-то партитуру, а? Сколько лет я отдал этому дурному театру, я наблюдал свои сны, ты знаешь, что это такоене в гостях быть, а быть главным героем в своих снах? Ты говоришь, что нужно взять себя в руки, болезньэто только расслабленность. Да это я говорю! Мать твою так, раз так и раз эдак! Ты естьили тебя нет? Болезнь, любая болезньэто слабость духа, отсутствие воли, и все тут! Так? Та-ак! А когда ты надумаешь умиратьведь ты не спросишь ее, смерть, не спросишь волю, ты просто тихонько загнешься. Что? По-твоему, это чушь? Говоришь, что любишь меня? Я сам это придумал.
Индикаторы уровня доходят до минус семи.
Ленка
Ленка работает. Она фасует чипсы.
Опять Недозванский/Ленка
Дерьмо. Все вы, бабы, дерьмо. Ни черта вы не можете. Восемь летмы прожили с тобой восемь лета что толку? Погоди, я что-то тут нашел. Да? Это я сам себе. Это ты, Ленка? Да, черт, это не тебе! Опять ты, безумная? Скайп барахлит? Какое эхо? Выруби динамики! Погоди! Не тебе! Ну что случилось?
Ленка
Прижимая к уху телефон, Ленка пытается говорить с Недозванским.
Очень соскучилась по тебе, Марек.
Что ж, я тебя жду.
Можно задать тебе вопрос? Я приду?
Дурацкий вопрос. Ты уже спросила.
Это честно?
Ты дура? И почему пытаешься уточнить, честно, или не честно? Я тебе когда-нибудь лгал?