Холодно. Хотя и не сказать, что дискомфортно. Вроде неплохо. Даже не жестко, хотя должно было быть именно так. Недалеко. Хорошее слово, хоть и с каким-то отрицательным оттенком. Недалеко от дома. То есть близко. Вот близко бы. Хорошо полежать еще, но надо напрячь волю, как это делал Маресьев, и ползти. К нашим. Да зачем ползти? Я встал и пошел. Наши? Встал? Надо же, я и забыл, что сказал об этом. Встал и пошел? Но не был ли я пошл? Да и кто эти наши?
До дома оставалось 450 метров, это я определил с точностью до плюс-минус 20 м. Была тут какая-то ошибка. От моего дома до Кургошиногоне более 290, значит, я немного сбился с пути. Хотя, возможно, и 320330 м. Откуда взялось число 450? Многовато будет! Я принял за рабочую гипотезу, что намотал один лишний оборот вокруг дома. Сел на скамейку. Вставать надо. Уже было тепло. Я не мог понять, зима сейчас или лето. Тепло. Но ведь до этого было холодно. Сижу. Что-то не так. Я должен не сидеть, а лежать в других условиях. Да и тепло это подозрительно. Вставай, пытаюсь я себе подвыть музыкально. Вставай, ведь ходу до дома всего каких-то две минуты с половиной, и ты рухнешь в постель, согретую твоим котом, и он споет тебе старую добрую песню. И ты в очередной раз рехнешься от одиночества, а завтра, как штык, на работу. Азимову было по кайфу писать о роботах. Уже лет пятнадцать, если верить ему, как профессии уборщицы и грузчика изчезли. Однако нате-ка вам! Почитайте газетки! Грузчикам платят куда больше, чем ученым. Вы когда-нибудь видели обьявление типа «Требуются ученые без вредных привычек»? Ага? И вообще, если проституткам платят больше, чем грузчикам, а грузчикамбольше, чем ученым, то в какое, пардон, место катится наша страна?
Снег растаял, зацвели растения, и солнце встало. Потом закатилось. Я думал. Может быть, и не сто́ило? Я блуждаю по бабам (а на самом деле по одной бабе), кружу, и, в конце концов, как-то добираюсь до дома, нахожу вчерашние остатки пива, употребляю их и валюсь. Делаю вид, что сплю. Завтра продолжается та же галиматья. Бывают и выходные: мерзкие, тупые выходные, когда спишь до двух; проснувшись, понимаешь, что все твои великие ночные планы, абы укрепить расшатавшийся гвоздь в стене не актуальны; сегодня, во всяком случае, займешься-ка ты лучше интеллектуальной работой. И она находится, если ее поискать. Два-три часа включаловаи вот ты врубаешься, входишь в ритм, темп; мусор тоннами выбрасывается в трубу, посуда вымыта и блестит, стол вытерт и сияет; котик расчесан и мяукает как-то по-деловому. Воткнувшись в процесс не на шутку, ты даже перекур (святое!) откладываешь уже тридцать какую-то минуту. Стол девственно чист. На нем нет ничего лишнего: куча записей на каких-то бумажках, огрызках и обрывках сигаретных пачек классифицируется, раскладывается по степени важности и ожидает своей дальнейшей систематизации. Чисто, блин. Чисто. Ты садишься за стол и включаешь комп. Электронный архив твоего мозга лениво просыпается и нехотя отдает честь: мол, готов к работе, мой демиург. Кот, уютно устроившийся неподалеку от тебя, разевает для вида пасть и издает сиплый звук: он тоже готов поддерживать тебя во всех начинаниях. Если, конечно, без бузы. Буза ему совершенно ни к чему. Пожрать-то дали. А попробуй не дай!
Электроны бегут по своим путям (в школе меня учили, что они выбирают кратчайший путь, но в этом я сомневаюсь. Ведь такому пути человек редко отдает предпочтение, что уж тут говорить об электронах). Ты отвечаешь на стандартные вопросы, гасишь желтые таблички. Кажется, система работает. Теперь можно закурить, открыть вчерашний файл и посмотреть, что же там содержится умного. Вот. Хорошо. Какой прекрасный момент! Тишина. Сейчас не слишком поздно; время есть, солнце на западе, но не слишкоми ведь не совсем рано: встав спозаранку, когда стрелки будильника нарисовали не совсем привычную фигуру, через час-два начинаешь бороться с сонливостью, и эта битва может растянуться на полдня. Сегодна ты встал вовремя. Солнце в порядке. Все прекрасно. И тут раздается звонок. Ты забыл отключить эту дьявольскую машинку, потому что вчера никто тебе допоздна не звонил, и поднять маленький черный рычажок тебе показалось излишеством. Возникает соблазн не брать трубку. Однако ты кому-то нужен, так тебе кажется. Струсив, ты поднимаешь.
Звонит, конечно, Курго. Все файлы засыхают от ее голоса. Вся выстроенная на сегодня система превращается в пыль. Пытаешься вникнуть, лелея смутную надежду, что это скоро прекратится и ты вернешься к любимому занятию. Если говорить не более двух-трех минуттогда есть надежда, что можно будет вернуться к прерванной теме и доработать ее до конца; но говорить с Курготкой коротко можно лишь только, послав ее хорошенько. Что ты делаешь, не желая того: не хам ведь, а какой-никакой интеллигент. Выслушиваешь. Оказывается, надо прийти. Сейчас? Да, сейчас. Смотришь на часы. Ого! Ну ладно. Что я потеряю?
Тебя подстегивает молодость. Кашляющий старпер, замотанный в кашне; ты, тем не менее, зачем-то бредешь и доходишь до заржавелой двери в доме напротив твоего. Нажимаешь нужные кнопки: подсознание подсказывает, которые из них нужно нажать. Лифт. Входя в эту сумеречную интимную кабину, ты не отказываешь себе в удовольствии еще раз перечитать правила, в особенности п.2 инструкции пользователя: «Прежде чем войти в кабину, убедитесь, что она находится перед вами». Кургошно. Ты перевариваешь эту сентенцию, пока машина несет тебя на шестой этаж. Вот и дверь. Открывают сразу, что странно. Но это не Курго. Это Таня.
Курго, видите ли, блюет. Плохо ей. Пережрала? Да нет, ничего мы сегодня не жрали, кроме двух-трех бутылок пивка. Ага. Наверно, вчера что-то съела. Таня делает приглашающий жест. Вхожу. За полгода ничего не изменилось. Т. присаживается на тахту изящно; ее слегка напрягает отсутствие мечущей харч хозяйки, но не более, чем присутствие гостя-мужчины; и, закинув ногу на ногу, барышня пытается завести светский разговор. Я заколбашенно озираюсь. Где Ленка? И почему она пугает унитаз? Уж не отравила ли ее эта Татьяна?
Я было валюсь рядом. Сидеть в лом. Т. говорит о том, что никогда не видела такого классного мужика, как я. Ноги ее (которые мне теперь не видны), возбуждают не настолько сильно, как бы мне хотелось. Если честно, я хочу домой. Я хочу спать. И пойду на хаус.
На фиг, на фиг.
* * *
Однажды Курго ко мне заявилась, дабы навести порядок. Она наносила визит накануне и пришла к выводу, что у меня нехорошо. Взялась за тряпку, понюхав ее в сортире. Запашок ей не понравился. «У тебя надо убирать», изрекла она. Судя по всему, на одну только эту мысль у нее ушло немало энергии.
Сегодня, когда я заходил за ней, на лестнице сидел какой-то придурок, он смахивал на бомжа. Ленка с ним поздоровалась, как с родным, и дала ему денег. Еще он хотел ключи от квартиры, но тут-то она его обломила. Хотя сначала хотела ему их отдать, но передумала.
Дальше события развивались забавнотеперь, правда, подобные вещи меня уже не развлекают. Вся эта Кургошная психодель давно стала поперек горла.
Спутившись на лифте вниз, я закурил сигарету. Ленки и бомжа не было. Раз так, злобствовал я, пойду домой один. По фиг, что помыл ей посуду, а благодарности никакой. Пол подождет. Однако эта команда нарисовалась; я даже не успел затушить бумажную трубочку с табаком. Бомжара ныл о том, как ему плохо. Ленка внимала. Я обломался и пошел. Кирилл (так звали бомжа) плелся следом и клянчил еще бабла на пиво. А коллизия была такова: этот чудак, получив зарплату, решил взбрызнуть. В лопатнике у него были еще и деньги, подзанятые на покупку какой-то серьезной вещи типа домашего порнокинотеатра. Кроме этого, наличествовал паспорт и еще кое-какие документы. И всего этого в конце концов умник лишился, встряв в какую-то ссору. Вдобавок получил фонарь и другие малозначительные повреждения тела и духа. Я даже проникся. Эх-х. А кликуха его была, как я узнал намного позже, Полторашкин. Это за то, что он не любил покупать пиво в стекле или жести, а предпочитал пластмассу по 1,5 л. Эстет.
Вот так мы дебильно и совершали шествие: тополя, ивы, асфальт, Курго в крутых босоножках (не в маминых, понятно, а в своих, Кургошных), и странствующий рыцарь Кирилл. Когда меня напрягало, я уходил вперед; жалея Курго, мне приходилось останавливаться и ждать. При этом Ленка грузила мне какой-то очень умный текст. Наконец мы дошли до моей парадной. Ласково светило солнце, и набитая морда неудачника изрядно контрастировала с летним пейзажем. «Сегодня не твой день», заявил я Кириллу, думая о нем, как о левом персонаже. Я здорово ошибался, поскольку это был Ленкин супруг. Или почти супруг, ха. Гражданский. Король рок-н-ролла! «Вот что, иди-ка ты домой. Подруга идет ко мне мыть пол» (представляете, что́ он подумал? До меня только сейчас доперло). Бомжара-муж крутнулся на каблуках и почесал в даль светлую. Мы с Ленкой загрузились в лифт; войдя в квартиру, я сразу ткнул ее носом в бардак на кухне. «Я все приберу, сейчас приведу в порядок. Дай только тряпку». Мы сели за убогий кухонный стол совдеповских времен и закурили. Ленка внимательно обозревала во второй раз интерьер кухни. Неплохо бы тебе и окна помыть, размышляла подруга вслух. А заодно и потолок побелить, и верхнюю часть стен. А плита-то у тебя какая кошмарная! Я жарил дичь на живом огне! Вот так-то! Дичи это не нравилось Ну, Курго захабарила, давай инструменты. Я живо вскочил и поскакал в сортир, ища швабру и тряпку. Нашлось. Ведро есть? На кой тебе ведро? Ну не буду же я каждый раз мыть тряпку в сральнике? Ага, ну, валяй.
Я открыл окна, хотя было холодно. Курго долго журчала водой в ванной: отопление вырубили; наконец наполнила ведро. Стала трудиться. Я наблюдал, как женщина переходит от слов к действиям. Естественно, ее не хватило надолго, как и всех нас. Какое-то дежа вю, врубался я, куря. На полу валялось много всякой гадости. Курго умело смела все в ноль, обмакнула ткань в жидкость (в том, что эта субстанция являлась водой, я уже не был уверен, как и в том, впрочем, что половая тряпка оставалась тканью, а не приобрела какие-либо новые загадочные свойства, переставшие роднить ее с сестрами, коих на помойки мира выкидывается миллион в минуту), и тщательно намотала ее на швабру. Я млел. Только подлинный извращенец, Извращенец с заглавной буквы в состоянии понять мой кайф. Ко мне пришла дама, барышня, кошелканазывайте, как хотите, но ведь для чего, а? Чтобы помыть пол. А господин с подбитым глазом отдыхает. Тут я не удержался и высказал ей все свои соображения на этот счет. И в тот же миг выяснилось, что никакой он не бомж, а вроде как муж, с которым случилось такое вот несчастье. Мне стало хихикнуто. Лена тем временем тщательно оттирала северо-западный участок моей кухни; казалось, она принялась за дело всерьез. Оторвав задницу от стула, я посозерцал результаты труда. Почти квадратный метр сиял, как лицо (или жопа?) гламурной блондинки. Совсем неплохо, прикинул я. За 180 000 секунд, примерно, она ототрет мне всю хату. Подсчеты радовали.
Но вышла ошибка. Я не учел перекуры и выпивоны. И работу маршрутизатора (ментального, того, который в голове). Если с первыми можно было как-то смириться (сам грешен), то после каждого следующего глотка паузы затягивались все сильнее, швабра все неохотнее начинала приниматься за свое дело, и в воздухе все более начинало пахнуть фиаско. Наконец Ленка бросила швабру и заявила, что хочет спать. Тряпка, значит, говновая. Мыть такой невозможно. «А как же договор?»попытался напомнить я. «Какой договор?»«Ну, наш договор, или уговор, как тебе больше нравится. Я мою тебе посуду (меня накрыли легкие сомнения, было ли это на самом деле), а ты, гм, моешь мне пол». «Так ведь тряпка у тебя неправильная». «Что?»То́, что это не тряпка, а какая-то херня. Ты посмотри на ворс. Понял?»Я ничего не понял. Тряпка как тряпка. Буду я еще врубаться в этакие тонкости! Еще скажи, вода у меня не та из крана течет.
«Не-ет, Курго аккуратно швырнула тряпку на пол, в таких условиях работать я не могу. Налей-ка пива». Я услужливо налил. Ленка, выпив, вздыхала и нюхала опоржненный стакан так, словно была приговорена к смерти, и любование сим артефактом было как будто ее последним желанием.
Один кваратный метр. Плюс-минус. Я вспомнил одну девочку, она качалась на качелях; мне пришлось отъехать от дачи аж на три километра; это путешествие в те годы было серьезным! В розовом платьице она качалась на качелях, а я крутил педалимимо! Странно, но тогда меня впервые накрыла мысль: вот оно, счастье, этоона, та самая. После этого у меня было много женщин. Да что я гоню? Мало ли, много ли, мечтов и мечтаний Г. Гумберта?
Вот еще что: фетишист. Пиво в совокупности с Курго действовали уже на полную катушку. Супераддитивный эффект. На ней были очки (на девочке, не на Курго). Дурацкие совдеповские очки из черной пластмассы, где ж они теперь. Минус, естественно. Около трех. И тополя. Я мечтал.
Итак, девочка качалась на качелях, розовое платьишко ее задиралось, а я мчался мимо на своем «Орленке». Сначала мне казалось, что я развил скорость около 70-ти. Потом меня надолго, почти на тридцать лет, это утомило, и я решил, что хватит себе врать, скорость, хоть и под горку, скорость никак не могла превышать 40, даже 35-ти. И что это я ее вдруг вспомнил?
Лена вздохнула еще раз и вновь начала драить пол. Я понял впоследствии, что это была непростая задача. Курго расстроилась очень быстро; я даже не успел обломаться. Квадратный метр увеличился раза в полтора, не более, и тут Кургота смекнула, что пора прекращать действо: хватит. Она захотела еще пива. Я набулькал.
Когда-то я пытался установить на рабочий комп знаменитый «Ил-2», вернее, его аналог. Программа встала и заработала, но оказалось, что в нее совершеннно невозможно играть. Самолет кренился на двадцать градусов, или около того. Иногда приходили радиосообщения, что, мол, на нас напали. Я судорожно лез в меню и искал настройки. Интерфейс был вполне неплох, но я никак не мог понять, где у меня посадочные фары, а где команда убрать шасси. Да, пилот из меня еще тот. Но все это чепуха. Покажите мне водителя-профессионала, который мог бы прорулить на гаишном тренажере. Затея явно обречена. Курго вновь дымила. «Что-то я утомилась», Ленка внимательно рассматривала сигарету, выпуская дым могучей струей.
Самолет! Я могу лететь!
«Тупица, думал я, вспоминая Ил. Индюк. Дело ведь не в том, сколько лететь. Дело в том, как лететь». Слева нарисовались товарищи, дальнейшие мои действия их слегка удивили. Для начала я сделал бочку. Спустя час я вспомнил о петле Нестерова. И потянул рычаг на себя. Скорость упала до каких-то двадцати, но я умно рухнул гузном вниз, затем выровнял машину. Попутчики исчезли; точнее, я потерял их из поля зрения. Тут пришел клиент, точнее, клиентка, и рассказала мне о том, что разводить кошек за деньги, а потом продавать, весьма непросто. Да. Согласен. Скорость была уже почти 300. Я чуть не плюхнулся в океан, но выровнял штурмовик и развил нужную скорость. Что-то мне не нравилось. Надо переключить режим двигателя. Мотор чихнул и замолк. Это мне знакомо; проходили. Я завел. Опять клиент! Ну? Ага, фотографии. Сделаем. Кинем вас в экслюзивную папку. Все? До свидания. О, как кайфово было сделать «мертвую петлю»!
Теперь мотор работал как-то не так, будто у него был не прямой привод, а какая-то хренова гидротрансмиссия. Мне это не нравилось. Но я продолжал полет. Иного варианта у меня не было. Разве что клиенты (клиентки?) Я так их люблю. Люблю этих сумасшедших тетенек, да
Ебаторий. Так говорит Ленка.
Мотор работал. Я взмыл, выйдя из «мертвой петли». С самолетом все было в порядке, если не считать крена. Я летел. Ленушка, где ты? И как насчет любви?
Лариса попыталась отнять меня от штурвала. Ты, наконец, дашь мне полетать? Я пересек океан. Это было долго. Мотор был единственный, другого нет; альтернативападать. Я устал. Но не сдался. Шлепнув пару раз по правой стрелке, выровнял крен. Долечу. Мать вашу, плевать на всех, долечу. И задание выполню.
Пришла налоговая. Какое дерьмо. То есть они приходили раньше и делали контрольную закупку. Полная лажа. Лариса напряглась. А я расслабился. В моем полете все было прекрасно. Мотор работал. Пара истребителей слева была своей. Ведомые. Они вновь появились. Уже не обращал внимания на английские реплики. Дура училка говорила, что русский языкмеждународный. Попробуйте купить хотя бы одно вот такое международное дерьмо, то есть товарон наверняка окажется китайским; у них свои сантиметры. Телевизоры, шузы, автобусы, даже какое-то подобие снетков. Что сто́ят законы, если их суть бумажна, а наши президенты меняются, словно картонные паяцы? Закон вышелпо поводу языка, да. Или я фантазирую? В законе говорилось конкретно: никакой товар не может быть продаваемым без инструкции на русском, ну пусть, не без нее, а хотя бы с указаниями, где произведен этот продукт. Что за херня: покупаешь вяленую рыбу, а она не наша. Сладкая китайская дрянь.
Христос, говорят, пил с налоговиками. И находил в этом какой-то кайф. До Христа мне явно далеко. С этой козлотой, мытарями, мне не хочется срать на одном поле. «Если вы не сделаете по-срочному по обычному тарифу, у вас будут проблемы». Я как раз вышел покурить. Вернувшись (они как раз выходили), я застал Ларису в слезах. Суки! Она все распечатала на «Кэноне». Объяснять что-то Поджеру о расходниках и тем более о налоговой было бесполезно. Лариса должна была заплатить.
Тошное благородство играло во мне, и хотелось сказать: половину расходов я беру на себя. А чего там половину! Три четверти! Девяносто процентов! Полную и окончательную единицу! Внутренний же голос разума (или хитрости, или подлости) говорил так: сейчас самый подходящий момент, чтобы завязать с этим дурацким донжуанством. То есть с донкихотством, я совсем не то хотел сказать! Ты тратишь свою нервную энергию на глупую Ларису; так ведь она сама виновата. Надо было послать этих наглецов куда подальше. И будь ты на ее месте, так и сделал бы. Даже ценой большого конфликта с Поджеромистина дороже. Настолько большого, что это неминуемо бы обратилось увольнением. И ты бы, конечно, на это пошел.