Через несколько месяцев я встретил Абдо Басьюни в салоне доктора Махера Абд аль-Керима и спросил его о сыне. Абдо сказал, что сын уехал и что вскоре дочь тоже отправится в США.
Сердце за них болит, понизив голос, признался он мне, хотя годы научили меня покорности судьбе. Не скрою, я понимаю их, жаль, что мы с тобой не получили специальности, с которой можно было бы эмигрировать.
Наука интернациональна, а люди нашей профессии занимаются домашними проблемами, заметил я.
Я поделился с Абдо теми мыслями, на которые навел меня разговор с его сыном, и это его рассмешило.
Мы старики, нам немного надо, сказал он. Мне для личного счастья достаточно по утрам стакана кофе с молоком да пары бисквитов
Сурая Раафат
Я увидел ее в 1935 году, когда поступил на службу. Она заходила в министерство к своему дяде. Он представил меня ей, и мы познакомились. Сурая училась в педагогическом институте и по окончании должна была стать учительницей. Лицо у нее было довольно обыкновенное, но фигура прекрасная, а глаза светились умом. Аббас Фавзи, начальник секретариата, заметил мой интерес к девушке. Однажды после ее ухода он, подписывая принесенные мной бумаги, сказал:
Пора тебе обзавестись домом и семьей.
Я понял, что он раскусил меня.
Вы так думаете? спросил я.
Твой чистый заработок составляет восемь фунтов. Этого достаточно, чтобы взять двух жен сразу!
Я засмеялся и сказал с сомнением, свойственным нашему поколению:
Хорошо ли это, брать в жены служащую?
В своей обычной насмешливой манере Аббас Фавзи ответил:
Непутевая может попасться и среди тех, кто сидит дома, а одна из служащих, глядишь, и окажется порядочной.
Я воспринял эти слова как косвенное предостережение, но обаяние девушки было столь велико, что я пренебрег всякими советами и как мог старался упрочить наше знакомство. Как студентка, она пользовалась некоторой свободой, и это могло заставить усомниться в ее нравственности. К тому же черные глаза Сураи смотрели весьма смело, и, встречаясь с нею взглядом, я испытывал сильное смущение. Этого было, казалось, достаточно, чтобы насторожить меня, но это же меня к ней и притягивало. Однажды, не имея в виду ничего худого, но вместе с тем втайне рассчитывая на приключение, я дождался Сураю у выхода из министерства и пошел ее провожать.
Что, если мы посидим где-нибудь немного? предложил я.
Зачем? спросила она с удивлением.
Чтобы познакомиться поближе.
Сегодня я не могу, сказала Сурая и хотела было распрощаться, но я удержал ее:
Вы не сказали, когда мы встретимся.
Слегка замедлив шаг, она проговорила:
Ну хорошо, в понедельник, в десять часов утра, в зоопарке.
Ее согласие несказанно меня обрадовало, но в то же время подтвердило мои опасения насчет того, что она излишне вольна в своих поступках. И все-таки жажда приключения взяла в моей душе верх над благоразумием. Мы встретились у ворот зоопарка, гуляли по дорожкам и разговаривали. Я сказал ей, что она мне очень нравится. Потом мы беседовали о нашей жизни, о планах на будущее. Мне трудно было бороться с влечением, которое я испытывал к ней. Я был уверен, что Сурая ответит на мои чувства, раз уж согласилась прийти на свидание, и при первом же удобном случае, когда поблизости никого не было, попытался ее поцеловать. Сурая отстранилась, взглянула на меня и, очевидно, прочла в моих глазах что-то такое, что ей не понравилось.
Что с вами? сердито спросила она.
Указывая на укромную аллею, я пробормотал:
Пойдем посидим там.
С изменившимся выражением лица она решительно сказала:
Мне кажется, вы плохо обо мне думаете.
Меня словно холодной водой окатило.
Нет, вовсе нет! воскликнул я.
Я, наверное, ошиблась, хорошо подумав о вас
Чувствуя искреннее раскаяние, я с жаром произнес:
Ради аллаха, не говорите так.
Буря миновала. Мы мирно уселись на скамейку и продолжали серьезно, по-дружески разговаривать. Расстались, условившись о новой встрече. Меня влекло к ней неудержимо, и я самым серьезным образом стал подумывать о женитьбе. В одну из встреч Сурая подарила мне ручку из эбенового дерева. Подарок очень тронул меня, а она, вручая его, сказала:
Я долго колебалась, хотела порвать с тобой
Почему? с тревогой спросил я.
Боюсь разочароваться.
Я нежно сжал ее руку.
Ты же знаешь, что я тебя люблю.
Новые встречи показали, что наши чувства взаимны, и мы уже начали обсуждать разные житейские дела, которые обычно предшествуют помолвке. Однажды вместе с Сураей на свидание пришла ее замужняя сестра. Мы говорили главным образом о том, работать ли Сурае после свадьбы или посвятить себя дому.
Не представляю, как ты сможешь содержать в порядке дом, если будешь работать, сказал я без всякой задней мысли.
Зачем тогда было тратить столько сил и денег на учение? возразила ее сестра.
Моей зарплаты на семью хватит, и Сурае ни к чему разрываться между работой и домом.
Хоть ты и образованный человек, но рассуждаешь по старинке, рассмеялась ее сестра.
Моего мнения до сих пор никто не спросил! вмешалась Сурая.
Ты молчишь, значит, согласна со мной, заметил я.
Вовсе нет!
Тогда скажи нам, дорогая, что ты сама думаешь по этому поводу.
У меня есть профессия, и я обязательно буду работать.
В следующий раз мы встретились, чтобы договориться о дне, когда состоится знакомство наших семей. Сурая была крайне взволнованна и рассеянна.
Тебя что-то тревожит? спросил я.
Да, ответила она просто.
Что же?
Больше откладывать нельзя. Я и так совершила ошибку, до сих пор не поговорив с тобой.
Что-нибудь серьезное?
Ты должен знать все.
Разве мы и так не знаем всего друг о друге?
Любовь требует полной откровенности. И, закрыв глаза, она прошептала:Я должна тебе признаться
Сурая рассказала, что один человек обманул ее, когда она была еще совсем наивной девочкой. Сначала я ничего не понял. Потом вдруг решил, что она меня разыгрывает. А дальше мною овладело чувство безнадежности, и я сам себе показался ничтожеством. Я словно погрузился в пучину апатии, равнодушия и слепой покорности судьбе. Оцепенело лежал я на дне этой пучины, и меня медленно заносило песком. Сурая пристально глядела на меня сквозь мокрые ресницы.
Я так и знала, с отчаянием прошептала она.
Что? глупо переспросил я.
Ты меня не любишь.
Я?! Не говори так!
Ты не простишь мне
Кто он?
Неважно.
Кто он? настойчиво повторил я.
Один негодяй.
Но кто он?
Не мучай меня.
Она взяла сумочку и встала:
До свидания
Не уходи, сказал я безжизненным голосом.
Ты уже дал мне ответ.
Но я еще ничего не сказал.
Я хочу полного доверия или ничего.
Про себя я молил аллаха, чтобы она поскорее ушла.
Мне надо собраться с мыслями лепетал я.
Прощай, гордо бросила Сурая уходя.
Ситуация представлялась мне сложной, почти безвыходной. Моя любовь оказалась просто бурным увлечением, на настоящую мне не хватило сил. В те дни ошибки, подобные той, которую совершила Сурая, женщине не прощали. Никому не под силу было преодолеть тогда предрассудки, мощными корнями уходившие в далекое прошлое. Четверть векаслишком небольшой срок, чтоб победить их в себе. Мне было невыразимо больно, и я ни минуты не сомневался в том, что Сурая потеряна для меня навсегда. Больше она не приходила в министерство проведать дядю, и я не видел ее вплоть до сельскохозяйственной и промышленной выставки, устроенной в 1939 году накануне второй мировой войны. В этот день мы вместе с приятелем юности Идом Мансуром бродили по луна-парку, прилегавшему к территории выставки. И тут я вдруг увидел Сураю, она была со своей замужней сестрой и ее детьми. Сурая не заметила меня. Взглянув на нее, Ид Мансур прошептал мне на ухо:
Посмотри на эту девушку!
А что такое?
Она живет в квартале Сакакини рядом с моей теткой.
Он гнусно хихикнул и сделал рукой непристойный жест. Мне стало противно, и со злостью, причины которой он не понял, я сказал ему:
Какой же ты подлец!
Как обычно, он, развязно захохотав, сказал:
Несмотря ни на что, она, я слышал, помолвлена и скоро выйдет замуж.
С тех пор прошло много лет, и я не видел Сураю и ничего не слышал о ней. Как-то в 1967 году, после поражения, я пошел к Салему Габру и в его кабинете среди других гостей увидел Сураю. В те дни я жаждал общества коллег и друзейтак мечется в поисках воды человек, объятый пламенем. У Салема Габра я встретил Гадда Абуль Аля, Реду Хаммаду, Азми Шакера, Кямиля Рамзи. В солидной женщине лет пятидесяти я признал Сураю Раафат. Поздоровавшись со всеми, я опустился на стул. Хотя мы не обменялись рукопожатием, но я почувствовал, что Сурая меня тоже узнала. Разговор вертелся вокруг поражения. Определяли его масштабы, анализировали причины, гадали о будущем. Когда все стали расходиться, Сурая подошла к Салему Габру.
Значит, до понедельника, сказала она, пожав ему руку.
Он подтвердил, что в понедельник они встретятся, и, проводив Сураю до двери, вернулся к письменному столу.
Приглашает меня на дискуссию в профсоюз учителей, пояснил он.
Сделав вид, будто не знаю Сураю, я спросил:
Кто она такая?
Доктор Сурая Раафат, главный инспектор министерства просвещения. Ее мужкрупный ученый, один из тех редких людей, которые всю жизнь отдали науке. А онаактивистка нашего женского движения. Женщина, которой наша страна может гордиться. Мало кто обладает столь сильным характером и такими знаниями.
Я вспомнил Ида Мансура, свою трусость и отступничество. Вспомнил некоторых приятелей юности вроде Халиля Заки и Сайида Шаира. Своего родственника Ахмеда Кадри, которого не видел целую вечность. Вспомнил десятки подобных им, с кем сводила меня судьба. Лица их выплывали передо мной, словно из какого-то гнилого тумана, как выползают насекомые из щелей готового рухнуть дома.
Гадд Абуль Аля
Он есть, и в то же время его как бы нет.
Наше знакомство состоялось в 1960 году. Абуль Аля позвонил мне на работу и предложил встретиться. Я с удовольствием согласился, поскольку имя его было хорошо известно в литературных кругах. Его перу принадлежит пять, а то и больше романов. Выход в свет нового произведения Абуль Аля шумно рекламируется на первых страницах газет и сопровождается многочисленными хвалебными статьями в прессе и литературных журналах. Его романы переведены на английский и французский языки. А все, что написано о нем за границей, опубликовано в нашей печати, которая преподносит его так, будто он великий писатель. Я же не мог осилить до конца ни одного его романа. Ни один не возбудил во мне внимания или интереса. Я был поражен, не обнаружив в авторе ни грана таланта, даже по нашим скромным местным меркам. По его произведениям были созданы многосерийные постановки для радио и сценарии для кинофильмов. Успеха они не имели, но тем не менее гордо шествовали по экранам.
Познакомившись с Абуль Аля, я обнаружил, что это милый, воспитанный человек, приятный собеседник. После нескольких минут разговора с ним вы воспринимаете его уже как старого друга, с которым излишни всякие церемонии. Он откровенно признался, что хотел бы видеть меня в числе своих друзей, и пригласил к себе в литературный салон в уютном доме, в квартале Докки. Я иногда заходил к нему, когда он бывал один или в компании друзей и знакомых. Позднее, года два спустя после памятной встречи, к нам присоединился Абдо аль-Басьюни. Абуль Аля вскоре после нашего знакомства поведал мне свою историю. Указав как-то на большой портрет в золоченой раме, он заметил:
Мой отец, да упокоит аллах его душу, держал антикварный магазин на Хан аль-Халили. Если б все шло своим чередом, я бы тоже принадлежал к цеху торговцев, что избавило бы меня от раздвоения личности.
Я спросил его, что он имеет в виду под раздвоением личности, и он пояснил:
Я довольно рано открыл в себе талант, и мне пришлось долго уговаривать отца послать меня после окончания средней школы учиться во Францию Тут он с улыбкой покачал головой. Не очень-то верил я в успех систематического обучения, да и не ставил себе такой цели. Поступил в институт, чтоб только выучить французский, а все остальное время посвятил знакомству с искусством: музеям, театрам, концертам, чтению книг
Абуль Аля долго говорил об искусстве, о том, какое он получал от него наслаждение.
Но через три года, когда умер отец, я вынужден был прервать учебу. Поскольку я старший из братьев, мне пришлось вернуться и принять на себя дело.
Он рассказывал о том, как тогда разрывалсяи до сих пор разрываетсямежду торговлей и литературой, чего стоило ему пробить себе дорогу в литературу, отдавая ей по минутам все свое свободное время.
Разговор этоти все последующие на протяжении целого ряда летоставил в моей душе странное впечатление. Абуль Аля был человеком жизнерадостным, посредственного ума, весьма поверхностной культуры. Мое мнение о нем самом и о его романах давало основание верить тому, что говорили об Абуль Аля в таких интеллектуальных кружках, как салон доктора Махера Абд аль-Керима и кабинет Салема Габра. Рассказывали, что три года во Франции он провелво имя приобретения жизненного опыта и познания людейв кабаках и других увеселительных заведениях. Говорили также, что он с большим мастерством ведет торговые операции и сколотил огромное состояние, которое день ото дня все растет. Утверждали, что он, безусловно, любит искусство, но еще большеславу; что таланта у него нет, и это толкает его на весьма скользкий путь. Во что бы то ни стало он решил сделаться писателем, а недостаток таланта восполнял деньгами. Свои произведения он писал с помощью близких друзей из числа литераторов и критиков, дорабатывая вещь на основе их замечаний и советов. Не возражал он и против того, чтобы за него писали целые главы. Они же, его подручные, правили потом и его стиль. Оказывающих ему такие услуги Абуль Аля щедро вознаграждал подарками и деньгами. Роман он печатал за свой счет, затрат на оформление не жалел, из типографии книга выходила нарядная, как невеста. Затем он все свое внимание сосредоточивал на критиках, добиваясь их хвалебных отзывов, которые рекой текли по страницам литературных журналов. Куда больше тратил он на перевод своих романов на европейские языки. Благодаря этим усилиям он и вошел в литературу. При помощи подобных же методов пробился он на радио, на телевидение и в кино. Не получив от этого ни миллима дохода, напротив, вложив собственные средства. Источником богатства и благополучия Абуля Аля была торговля, но он презирал среду торговцев, хотя и пользовался в ней огромным уважением. Всеми путями, даже самыми хитроумными, стремился он внедриться в литературную среду, отвергавшую его, не желавшую признавать. Как-то я спросил доктора Зухейра Кямиля, могут ли приносить Абуль Аля удовлетворение его отчаянные усилия добиться признания, если сам он, лучше, чем кто-либо другой, знает, что его успехчистая фальсификация. На это Зухейр заметил:
Ты ошибаешься. Вполне возможно, что в конце концов он и сам уверовал в свой талант.
Сомневаюсь.
А может быть, он считает, что главноеэто остов произведения, который он обычно пишет сам. Что касается формы, стиля и прочего, то это, по его мнению, мелочи, с ними легко справятся его подручные. Право же, самоослепление у людей бывает порой безгранично. Ложь так же необходима в нашем мире, как вода и воздух. Поэтому самая суть в человеке нередко скрыта от него, тогда как другим она очевидна. Зухейр Кямиль усмехнулся и, махнув безнадежно рукой, продолжал:Я убежден, что все людибезнравственные негодяи, и самое лучшее, что они могут сделать, признать это и строить совместную жизнь на такой основе. Главная нравственная проблема в этом случаеобеспечение всеобщего счастья и благополучия в обществе, состоящем из негодяев и подлецов.
В салоне Гадда Абуль Аля Абдо аль-Басьюни появился уже после 1968 года. Увидев его там впервыепосле нашего достопамятного свидания в моем кабинете, я подумал, что Абуль Аля напал на ценную добычу! Сделав вид, будто между нами ничего не произошло, мы тепло, как в былые студенческие времена, пожали друг другу руки. Я не без труда подавил в себе желание спросить Басьюни, как поживает его жена, вернулась ли к нему. Он тоже ни словом не обмолвился об Амани. А о семье своей сказал: