Ах, это ты, сказал равнодушно Андрей. Ты чего ночью шатаешься?
Извини, Андрюха! протягивая ладонь, сказал я. Всё вот собирался к тебе, да сам знаешь: работа, жена, работа А тут рядом проезжал, дай, думаю, забегу.
Привет, привет, пожав вяло мне руку, пробурчал он.
Андрей переминался с ноги на ногу и всё оглядывался назад.
Слушай, Андрюх, давай, раз уж я приехал, посидим, поболтаем, как в прежние времена?
Нет, Макс, вряд ли.
А в чем проблема?
Ну, понимаешь, ночь на дворе уже. Жена недавно легла, ребенок спит.
Разреши мне все-таки войти, сказал я. Холодно тут.
Он с неохотой пропустил меня и указал на кухню. Я снял ботинки, оставив их сохнуть на резиновом коврике, а сам прошел внутрь, откуда вкусно пахло жареным мясом с множеством специй наподобие зиры, кориандра и лаврового листа. Таких запахов мой нос не знал за все время проживания с Катькой.
Кухня была небольшой, но грамотно подобранный бежевый хай-тэк гарнитур, кухонная утварь из нержавеющей стали, встроенная современная бытовая техника и белоснежные шпаклеванные стены создавали иллюзию простора.
Все блестело и сияло чистотой. Никакой шелухи на полу, пыли и грязных тарелок в раковине. Дорого и со вкусом.
Пол оказался с подогревом, что было для моих озябших ног очень кстати.
Есть, что выпить? спросил я, вешая мокрое пальто на спинку стула.
Макс, может лучше, в другой раз посидим?
Блин, Андрюха, когда в другой раз? У тебя, то роды, то командировка, то у Ленки голова болит, то вы к её маме на день рождения. Я понимаю, что жены и взрослая жизнь совсем нас развела, но раз уж твой друг к тебе пришел, нужно хотя бы чаю предложить, раз выпить нечего.
Андрей вздохнул, барабаня пальцами по столу. Я тоже вздохнул и слегка улыбнулся.
Ты, кстати, мне деньги собираешься когда-нибудь отдавать? спросил я. Мне бы они сейчас пригодились. Дома кошелек забыл.
Сейчас нет денег. Давай в другой раз.
Нет пяти тысяч? спросил я, окидывая круговым взглядом кухню.
Сейчас нет денег, ответил он, и стало заметно, как в его голубых глазах заметалась досада, которая вот-вот могла перерасти в злость.
Ты же не в нашем бюро работаешь, Андрюх, чего прибедняться, проговорил я, разглядывая маленькую дырку на своем правом носке.
Денег хватает, но сейчас у меня машина в кредит, а также ипотека, как ты помнишь, сказал друг и поправил икону, висевшую на стене.
Помню, сказал я. Есть такая поговорка: «Не пытайтесь чертить свою жизнь по линейке, больше подойдет циркуль».
Слушай, Макс, я и не думал, что ты такой мелочный. Я ведь тебе столько раз помогал в институте.
Я вопросительно на него уставился.
Разве не так? спокойно спросил Андрей, налив в стакан воды и кинув туда шипучий аспирин, который лежал у него в бездонном кармане халата.
Ладно, проехали, ответил я, повернувшись к окну и увидев свое жалкое отражение. Что теперь ссориться из-за этих пяти тысяч.
Повисла томительная пауза.
Слушай, а может, поехали к Степану? уже совсем равнодушно спросил я. Посидим. Вспомним юность. Может, вообще соберем всех.
Мы только недавно с юбилея приехали, ответил он. Да и к Степану у меня нет больше желания ехать. Превратил квартиру бабки в притон. Мы с Леной к нему заезжали как-то, так целый час его искали в собственной квартире. Нашли спящим в чулане, заваленным старым хламом. Квартиросъемщик сказал, что он пришел пьяный и его детей пугал.
Он что, квартиру сдает?!
Этот дурак сдал одну комнату переселенцам из Средней Азии. Ты бы видел, во что теперь превратилась квартира.
Зная Степана, это может плохо кончиться.
Они ему водку покупают. Поят его, а он и рад. Короче, я тебе бы не советовал к нему приезжать. Только зря потратишь время.
Я тебя совсем не узнаю.
Не поеду, пробубнил Андрей, оторвав виноградинку с ветви. Ночь уже, да и семья у меня. Он взрослый человек. Пусть сам решает свои проблемы, раз впутался.
Ты это сейчас серьезно?!
Дверь на кухню открылась, и в проеме появилась Ленка в пижаме цвета фисташкового мороженного. Лицо у нее с правой стороны было от сна заспанное.
Привет, Максим, сказала она холодно, кивком головы зовя мужа в коридор. Я его на минутку.
Привет, сказал я. Да, конечно, конечно.
Андрей вышел.
Продолжая сидеть на стуле, я открыл дверцу холодильника и, окинув его взглядом сверху вниз, взял с нижней полки заветренный кусок копченой охотничьей колбасы.
Краем уха я услышал, как Ленка промывает мозги мужу: «Зачем он пришёл ночью? Первый час! Ребенок проснулся! Нечего тебе там делать. Отдай ты эти пять тысяч».
Через несколько минут Андрей зашёл на кухню и сказал, положив хрустящую бумажку на стол:
Вот деньги, Макс, а теперь тебе пора.
Ухожу, ухожу, прожёвывая колбасу, сказал я. Спасибо за гостеприимство.
Андрей сделал вид, что ничего не заметил.
Извини, что побеспокоил, сказал я, надевая сырое пальто.
Ничего страшного.
Я вышел в коридор. Обулся и направился к лифту.
Кстати, а чего ты такой мятый? спросил Андрей. Хорошо кто-то тебя приложил, я смотрю.
Никто меня не прикладывал. Я поскользнулся.
Ну да, ухмыльнувшись, сказал он и закрыл дверь.
Счастливо, пробормотал я.
Хлопья снега медленно оседали на землю. Мое настроение вконец упало. Мне хотелось есть, спать, но только не назад домой в пустую съемную квартиру, и я решил выпить горячего черного кофе, а потом все-таки отправиться к Степану в одиночку.
Недалеко от метро я увидел небольшое кафе, которое словно бы пряталось между соседними домами от холода. Над входом висела неоновая табличка с надписью: «Кофейня Босфор. Открыто 24 часа».
Я вошел внутрь, и в нос хлынули запахи жареных кофейных зерен, лука, хлеба и тушеного мяса.
Из динамиков под потолком играла восточная музыка. Никого не было видно. Казалось, что запахи были единственными обитателями этого места.
Я вытер ноги о коврик, выбрал столик у окна, снял сырое пальто и сел. Огляделся. Помещение было небольшим, но довольно уютным, особенно в такую морозную погоду.
Справа от входа почти на всю стену висела картина. Толпа людей с мечами. Впереди всех всадник на коне со знаменем в руках.
«1453 год. Вступление Мехмеда второго в покоренный Константинополь». Знаменитая картина французского художника Жана-Жозефа Бенжамен-Констана о падении второго Рима.
От неожиданности я дернулся как ужаленный. Я повернулся и увидел перед собой юного смуглолицего официанта в белой сорочке и красном фартуке поверх нее. Он улыбнулся ослепительно белой улыбкой.
Что желаете? Рекомендую кофе по-турецки и традиционную лепешку гезлеме.
Две лепешки и кофе тогда, если можно, растерянно проговорил я.
Какой наполнитель? Сейчас могу предложить на выбор творог со шпинатом или хумус. Это пряная паста из гороха нут.
Давайте творог.
Официант сделал запись в блокнотик и исчез также незаметно, как и появился, пока я наклонялся к пальто за сигаретами.
Приблизительно через десять минут официант поставил передо мной белую чашку с дымящимся кофе и тарелку с двумя горячими лепешками, покрытыми легкой корочкой.
Ничего себе вы ее разогрели. Прямо-таки прожгли микроволновыми волнами. Портал случайно в подсобке не открылся?
Обижаете. В нашем кафе подают только свежеиспеченные лепешки, мы следуем старинному рецепту приготовления на сковороде садж.
Вы хотите сказать, что ночью, в мороз, в спальном районе Москвы, для единственного посетителя вы испекли свежую лепешку с творогом и шпинатом?
Разумеется. В нашем кафе утром постоянно завтракают таксисты, водители, грузчики из Средней и Малой Азии, молодежь, которая путешествует по миру, ну и многочисленные друзья хозяина кафе. И нет гарантии того, что, если что-то им не понравится, слух об этом не дойдет до набережных пролива Босфор. Хозяин очень ценит репутацию всех трех своих заведений Стамбульского, Берлинского, и вот этого, нового, в третьем Риме.
Третий Рим.
Официант спросил, не желаю ли ещё чего-нибудь. Я покачал головой. Он встал за дубовую барную стойку и, подперев голову руками, задремал.
Кофе был горячим и безумно вкусным. О лепешке даже и говорить нечего. Вкуснее ничего не ел. Хотя может, так думалось на голодный желудок.
Решил сделать комплимент официанту, но, посмотрев на этого спящего студента, передумал.
«Был у меня друг Андрей сказал я про себя. И была Лена. Ленка Неужели когда-то я начинал с ней встречаться? Даже не верится. Какой бы сейчас была моя жизнь?»
Мама в те времена любила повторять: «Окрутит тебя эта приезжая, как когда-то пытались окрутить твоего брата. Сколько мы с отцом сил и нервов потратили, сколько я слез пролила. Теперь и ты туда же? За что мне это на старости лет?»
История с братом заставила всю семью понервничать. Олеся кажется, так ее звали оказалась с железными нервами. Ничего на нее не действовало: ни уговоры оставить сына в покое, ни угрозы, ни мольбы. Люблю, дескать, и все тут.
А началось все с того, что сын маминой знакомой уже женатый, поехал в отпуск на Черное море под Ялту с другом. У него там случился курортный роман с матерью-одиночкой из Саранска. Порыв чувств и сострадание были настолько сильными, что сынок этот предложил ей вместе с ее ребенком поехать к нему в Москву. По прибытии он сразу заявил, что девушка будет с ними жить. Жена ошарашено собрала вещи и ушла к своей матери, сказав на прощанье, что подает на развод.
Когда все юридические формальности были решены, он со спокойной душой женился второй раз, прописав новоиспеченную супругу в квартиру. И как только это произошло, она перевезла мать, младшую сестру и даже кошку. Вскоре сынок понял, что любовью здесь не пахнет, когда женушка начала водить новых ухажеров. Запил. Для родителей сына это был конец.
Как дальше развивалась судьба этой семьи, точно не знаю. Со слов нашей мамы, в той семье отцу после очередного скандала стало плохо с сердцем, и его положили в больницу. Олеся, сразу же, не теряясь, сдала комнату семье строителей из Молдавии.
Как уж брат с ней познакомился, я не знаю, но Бог нас миловал. Он сам с ней расстался, узнав про измены, а спустя немного времени, встретил Свету, которая родила ему дочь, мою племянницу Машу.
Я не стал объяснять маме, что Лена была совсем не такой, и что нельзя всех чесать под одну гребенку. Ведь она была отличницей в институте. Ей бы воспитание не позволило претендовать на чье-то жилье. А я Я просто тогда побоялся пойти против семьи, и за этот выбор пришлось платить.
«Не переживай, сынок, найдешь себе другую девушку, наставляла впоследствии мама, их у нас, вертихвосток, много».
Прошло немного времени, и Степан случайно познакомил робкую Ленку с нашим, еще более робким, Андрюхой. Через год они поженились. Будучи на свадьбе, я никак не отреагировал на слова Степана, толкнувшего меня локтем: «Что-то невеста больно печальная». Мне было уже все равно. Я тогда здорово напился и полез танцевать с подружками невесты.
После свадьбы Андрей из моего друга стал превращаться в замкнутого приятеля, все силы и мысли которого теперь были направлены на семью. С Леной, как мы заметили позже, тоже произошли изменения. Постепенно ее робость куда-то улетучилась, видимо через поры на коже, и нас видеть она желала все реже и реже, а уж когда мы звали Андрея посидеть где-нибудь, с ее стороны встречали непосильное для нас сопротивление. Визу в США было проще получить, чем вытащить к нам Андрея.
Уникальный сценарий жизни. Уникальная дефицитная пленка. Каждый кадр единственный. Только режиссеры меняются. Встретив Катьку, я уступил ей это кресло. Осталось только мое стихотворение в записной книжке на дне Ленкиной сумки. Я был уверен, что оно еще там, но не знал, любит ли она меня по-прежнему. Даже если и любит, то где-то в самых глубинах души, под договором ипотеки, кредита на машину, карьерой мужа и устройством благополучной судьбы ребенка.
Когда я вернулся из своих пунктирных мыслей, то на столе стояла пустая и одна наполовину полная чашки с кофе, а на тарелке лежал чек на триста рублей и сдача. Я посмотрел на часы и наморщил лоб. Стрелки показывали половину шестого утра.
Допив кофе и надев уже почти сухое пальто, я вышел на улицу. Всходило Солнце, медленно накаляясь, как старая лампочка.
Глава 2
Я стал понимать Андрея только после того, как сам женился. Мои знакомые, приятели стали исчезать из жизни, словно файлы в «корзину». Так вот постепенно, один за другим.
Иногда ты с ними еще встречаешься, разговариваешь, пьешь кофе или чего-нибудь покрепче, но все это больше похоже на театр. Спектакль заканчивается, зажигается свет, и все это забывается.
Корзина полна, а очистить ее либо некогда, либо страшно боишься порвать последнюю связь с прошлым, хотя меня все это не сильно беспокоило. У меня уже была Катька.
На какое-то время я даже вновь сдружился с Андреем и Леной. Семьями летали отдыхать, выезжали на пикники, ходили в кино, но после того, как Лена родила, все сразу как-то закончилось. Позже я понял, почему. Катька не хотела в ближайшее время рожать и боялась, что я начну давить на нее.
С тех пор мы вновь отдалились, и лишь однажды Андрей позвонил мне и попросил срочно в долг пять тысяч, даже не сказав, на что. Я дал. Катьке об этом не сказал, иначе пришлось бы выслушивать лекцию о том, что, мол, тебе милый никто и рубля не даст в долг.
Поезд метро следовал до станции «Кузьминки». Напротив меня сидела спящая бабушка, вся в глубоких морщинах. В руках она держала холщовую сумочку синего цвета, откуда торчал хвост мороженого минтая. Мне всегда было интересно знать: как такие увядшие женщины выглядели в молодости? Кого любили? Как отдыхали? Кем работали? Какая помада была на их губах, какие туфли, какое платье было на них, например, далекой весной 1947 или 1959 года? Ведь никто же не рождается стариком. Нам так просто кажется.
Мы каждый день садимся в автобусы, спускаемся под землю в метро, ждем электрички, прячась в своих мыслях и проблемах, никого не замечая вокруг, а ведь вагоны, перроны, вокзалы заполнены пожилыми людьми.
Кто они все? Куда едут? Почему уже никуда не спешат, как все мы, молодые? Мне кажется, мир сильно заблуждается, думая, что их вселенная сузилась до обсуждения пенсии и хронического артрита в очереди к врачу.
Никогда не замечали, как на вас или ваших соседей внимательно смотрит какая-нибудь бабушка в транспорте? Думаете, ей интересно ваше новое пальто или сумка? Ничего подобного.
Она смотрит с позиции прожитой жизни, сравнивая себя с вами на уровне эмоций, жестов, слов. Это для нас она пожилой сморщенный человечек без прошлого, а для нее все, что когда-либо отражалось или отражается в глазах, происходит здесь и сейчас.
Для нее и полет Гагарина, и комсомольские отряды, и строительство БАМа это не редкие статьи в журналах и сериалы по второму каналу, а столько-то вдохов и столько-то выдохов, дни рождения, лекции в институте и скованные поцелуи в подъезде.
Мы видим сморщенную старушку перед собой в маршрутном такси, а у нее внутри, может быть, до сих пор бушуют страсти любовного треугольника с Колей Васнецовым и Таней Ивановой.
И неважно, что Колька уже как пятьдесят лет назад сгинул где-то в Сибири на торфяных разработках, а Таньке недавно левую ногу ампутировали в связи с сахарным диабетом. Главное девичьи обиды, слезы и треугольный конвертик с ее именем на обратной стороне, а не Таниным.
За одну станцию до «Кузьминок» в вагон зашла парочка молодых и не совсем трезвых девиц в черных длинных пальто и тяжелых армейских ботинках на ногах. Одна из них прислонилась к поручню, и, притянув другую, стала ее целовать.
Товарищи, что же это такое творится?!
Но нет, никто уже этого не спросит. Никто не поведет их в отделение под руку. Не вызовут родителей. Я бросил взгляд на старенькую бабушку. Комсомол заснул навсегда, как и минтай в сумке.
Мне было противно смотреть на девиц, и я отвернулся.
Город засыпал. Мне пришлось пробираться по сугробам до дома, где жил Степан. Это причудливое ветхое пятиэтажное здание из красного кирпича, глазницы которого глядели на всех черными безжизненными дырами, странным образом вписалось в композицию с новыми типовыми высотками, словно заскорузлый гнойник на лице юноши. Оно ежилось, сутулилось, но покидать насиженного места не хотело.