В том году деревенские жители еще сопротивлялись родам по-новому из-за вздорных сплетен, которые распускали повитухи. Они говорили, что дети, рожденные по-новому, могут стать умственно отсталыми. Почему они распускали эти слухи? Да потому, что как только новые методы получат распространение, они лишатся заработка. За рождение ребенка они могли поесть до отвала в доме роженицы, а кроме того, получить два махровых полотенца и десяток яиц. При одном упоминании об этих повитухах тетушка начинала скрипеть зубами. Она говорила, что просто не представляет, сколько младенцев и рожениц погубили эти старые ведьмы. И описывала свои жуткие впечатления. Почти все эти повитухи отпускали длинные ногти, в глазах у них сверкал дьявольский зеленый огонь, а изо рта шел тошнотворный запах. По словам тетушки, они давили животы беременных скалками. А еще затыкали рот роженицам тряпками, будто ребенок мог выскочить через рот. Тетушка говорила, что у них нет ни малейших знаний по анатомии, и они совершенно не разбирались в физиологическом строении женского организма. Столкнувшись с трудными родами, они могли засунуть руку в родовые пути и тянуть изо всей силы, так, что, бывало, плод вместе с маткой вытаскивали. Довольно долгое время, предложи мне отобрать самых ненавистных людей, чтобы поставить к стенке, я не задумываясь сказал быповитухи. Впоследствии я стал понемногу понимать, отчего тетушка так горячилась. Подобные невежественные повитухи с их дикими методами наверняка существуют, но есть и опытные, постигшие на себе тайны женского организма. Повитухой, по сути дела, была моя бабка. Она была из тех, кто придерживался принципа «правления недеянием», полагая, что «тыква упадет сама, когда созреет», что хорошая повитуха должна больше подбадривать роженицу, а когда ребенок родился, отрезать ножницами пуповину, приложить негашеной извести, перевязать, и этого достаточно. Но таких, как бабка, повитух не очень-то жаловали, их считали лентяйками. Людям, похоже, больше нравились те, что суетились, носились туда-сюда и орали благим матом, обливаясь потом, как и сами роженицы.
Тетушкадочь старшего брата моего деда. Дед был врачом в Восьмой армии. Сначала изучал китайскую традиционную медицину, а в армии стал учиться европейской у Нормана Бэтьюна. После кончины Бэтьюна дед сильно переживал, серьезно занемог, у него стало плохо с глазами, он вспоминал о доме, о матери. Руководство разрешило ему вернуться в родные края подлечиться. Когда он вернулся, прабабушка была еще жива. Стоило ему войти в дверь, как он услышал аромат супа из фасоли. Это прабабушка поторопилась намыть котел фасоли и поставить на очаг. Невестка хотела ей помочь, но та своим кривым посохом оттянула ее в сторону. Прадед уселся на порожек в томительном ожидании. Тетушка тогда уже себя помнила и, когда ей предлагали: «скажи дядя», не говорила, а пряталась за спину матери, поглядывая оттуда. Она сызмальства слышала, как мать с бабкой говорили о дяде, и вот наконец увидела его, хотя он показался ей совсем чужим. Прадед сидел на пороге, лицо бледное, обросший, на шее вши. Из драной ватной куртки торчат клочья ваты. Бабка с прабабушкой подкладывали дров в огонь, а сами плакали. Вот суп и готов. Прадеду было невтерпеж, хоть горячий суп обжигал рот, он принялся торопливо хлебать его, держа чашку двумя руками. «Не торопись, сынок, приговаривала прабабушка, в котле еще есть!» Руки у прадеда тряслись. Он съел чашку, ему налили еще одну. После второй чашки трястись перестал. По вискам текли струйки пота. Глаза мало-помалу оживились, на лице появился румянец. В животе у него забурлило, будто жернова загрохотали. Через какое-то время он направился в туалет, и его прочистило так, будто все кишки наружу вывернуло. Потом постепенно поправился и пару месяцев спустя уже стал бодр и воспрянул духом.
Я сказал тетушке, что читал нечто подобное в «Неофициальной истории конфуцианцев». «А что это за история?»спросила она. Я сказал, что это знаменитое произведение классической литературы. Тетушка аж глаза вытаращила: «Даже в знаменитых произведениях классической литературы есть об этом, а ты еще сомневаешься?!»
Поправившись, прадед вознамерился вернуться в горы Тайханшань в свою часть. «Сынок, сказала ему прабабушка, мне всего-то несколько дней жить осталось, проводи меня, а потом и ступай». А бабке самой сказать было неудобно, так она подучила тетушку. Та и сказала: «Папа, мама говорит, если хочешь, так ступай, но прежде оставь нам маленького братика».
В это время из Цзяодунского района к нам пришли люди из Восьмой армии и стали уговаривать прадеда примкнуть к ним. Как ученик Нормана Бэтьюна, прадед пользовался широкой известностью. Прадед сказал, что он из района Шаньси, Чахар и Хэбэй. «Так мы же все коммунисты, возразили цзяодунские, не все ли равно, кто где работает? Нам здесь именно такого человека, как вы, и не хватает, почтенный Вань. Как бы то ни было, нам нужно тебя оставить. Как сказал командующий Сюй, возьмите большой паланкин с восемью носильщиками, привяжите его веревками, и кнутом, и пряником, но доставьте почтенного, как на банкет!» Вот так прадеда и оставили в Цзяодуне, где он стал основателем Сихайского подземного госпиталя Восьмой армии.
Этот подземный госпиталь действительно располагался под землей: палаты выходили в туннель и связывались между собой подземными ходами, там были и дезинфекционная камера, и лечебные помещения, и операционные, и палаты для выздоравливающих. Все это сохранилось до сего дня. Близ Лайчжоу, в деревеньке Чжуцзяцунь еще здравствует восьмидесятивосьмилетняя Ван Сюлань, она в те годы работала у прадеда санитаркой. Немало палат сообщались с поверхностью через колодцы. Бывало, в те времена пойдет молодая девушка по воду, а ведро с водой непонятно почему застряло. Наклонилась посмотреть, глядь, а из отверстия в стенке колодца молодой раненый боец Восьмой армии ей рожи корчит.
Слухи о высочайшем врачебном мастерстве прадеда быстро распространились по Цзяодуну. Именно он удалил осколок из плеча командующего Сюя, сделал операцию при тяжелых родах жене комиссара Ли, сохранив жизнь матери и ребенку. Слава о прадеде дошла даже до Сугитани, командира японского гарнизона города Пинду. Когда тот проводил карательную операцию, жеребец под ним подорвался на мине, и всадник, бросив коня, бежал. Прадед сделал коню операцию, и по выздоровлении на нем стал ездить командир полка Ся. Жеребец оказался привязанным к родным местам, перегрыз упряжь и сбежал назад в Пинду. Увидев, что он вернулся, Сугитани был немало удивлен и велел китайским предателям провести тайное расследование. Выяснилось, что у него под носом Восьмая армия построила целый госпиталь и начальником этого госпиталя является тот самый чудо-доктор Вань Люфу, который поставил на ноги почитай мертвого коня. Сугитани был из семьи медиков, разбирался, что к чему, и задумал переманить прадеда на свою сторону. С этой целью он прибегнул к коварному плану из «Троецарствия»: тайно подослал в наши места своих людей, которые связали прабабушку, бабку и тетушку и доставили в Пинду как заложников. А потом отправил прадеду письмо.
Прадед был убежденным коммунистом, прочитав письмо Сугитани, он помял его в руках и выбросил. Комиссар госпиталя Мэнь подобрал письмо и отправил в военный район. Командующий Сюй и комиссар Ли написали письмо Сугитани, гневно осудив его за эту подлость. В письме также говорилось, что если с головы близких Вань Люфу упадет хотя бы волосок, объединенные силы Цзяодунского района пойдут на штурм Пинду.
Тетушка вместе с прабабушкой и бабкой провела в Пинду три месяца, их кормили и поили и никто не обижал. Командующего Сугитани она описывала как белолицего молодого человека в очках с белой оправой и с небольшими усиками, расходящимися в стороны, как иероглиф «восемь». Он держался с ними вежливо, хорошо говорил по-китайски. Прабабушку называл старшей тетушкой, бабкутетушкой, а ееплемянницей. Сугитани не производил на нее плохого впечатления. Конечно, тетушка говорила это по секрету только членам своей семьи и открыто в этом не признавалась. Вслух она заявляла, что они трое натерпелись от японцев пыток и жестоких наказаний, что им угрожали и пытались подкупить, но они держались твердо и непоколебимо.
Сенсей, всего о прадеде за три дня и три ночи не расскажешь, будет времяеще поговорим. Но о том, как он погиб, рассказать следует. По словам тетушки, он умер во время операции, которую проводил раненому бойцу в подземном туннеле, задохнувшись от пущенных врагами газов. Такую же версию можно найти в исторических материалах, выпущенных уездным Народным политическим консультативным советом. Но некоторые по секрету рассказывают, что с восемью гранатами за поясом прадед верхом на муле в одиночку отправился в Пинду, чтобы, подобно герою-одиночке, спасти жену, дочь и мать. Но, к несчастью, он попал на минное поле, устроенное ополченцами Чжаоцзягоу. Распространял эти сведения человек по имени Сяо Шанчунь (Верхняя губа), который служил в Сихайском госпитале носильщиком. Человек этот был со странностями, после Освобождения работал кладовщиком на зерновом складе коммуны, придумал некое очень действенное средство против крыс, а когда об этом написали в газете, срочно изменил в своем имени «чунь»«губа» на «чунь»«чистый». Впоследствии выяснилось, что это его действенное средство в основном состояло из уже запрещенного к применению высокотоксичного пестицида. Этот человек имел зуб на тетушку, поэтому словам его веры не было. «Твой прадед указаний партии не слушал, бросил раненых в госпитале, погеройствовать ему захотелось. Перед отъездом выпил для храбрости пару цзиней бататовой водки, так нарезался, что лыка не вязал, вот по глупости и нашел свою мину, говорил мне Сяо Шанчунь, чуть ли не со злорадством скаля большие пожелтевшие зубы. Его и мула разнесло на куски, и все это собрали в две корзины. В одной корзине и человеческая рука, и копыто мула, так потом в беспорядке в гроб и свалили. Гроб был, надо сказать, неплохой, в одном богатом семействе в деревне Ланьцунь конфисковали». Когда я потом пересказал эти его слова тетушке, у той аж глаза округлились от злости, и она, задохнувшись, выпалила: «Придет день, своими руками кастрирую сволочь эту!»
Мне она твердо сказала: «Ты всему этому можешь не верить, мальчуган, твой прадедгерой антияпонского Сопротивления, пламенный боец революции! На горе Линшань есть и его могила, а в мемориальном музее павших борцов выставлен скальпель, которым он пользовался, и его английские кожаные ботинки. Эти ботинки подарил ему перед смертью доктор Норман Бэтьюн».
3
Сенсей, историю прадеда рассказал бегом, чтобы уже не торопясь поведать о тетушке.
Тетушка родилась тринадцатого июня тысяча девятьсот тридцать седьмого года, в пятый день пятого лунного месяца, ее детское имяДуаньян, взрослоеВань Синь. Имя ей предложил прадеди с уважением к местным традициям, и с глубоким значением. После гибели прадеда прабабушка захворала там, в Пинду, и умерла. Благодаря активным действиям агентурной сети Цзяодунского района бабка и тетушка были вызволены. Их переправили в освобожденный район, тетушка пошла в начальную школу антияпонского Сопротивления, а бабка стала в пошивочной мастерской прошивать подошвы для тапок. После Освобождения для таких, как тетушка, потомков пламенных бойцов открывалось немало возможностей куда-то поехать, но бабка родные места покидать не хотела, а тетушке тяжело было с ней расстаться. Когда уездное начальство спросило тетушку, чем она хочет заниматься, она сказала, что желает пойти по стопам отца, и поступила в медицинское училище особого района. Когда она его закончила, ей было всего шестнадцать, и она стала врачом в амбулатории городка. Уездное управление здравоохранения организовало курсы по новым методам родовспоможения, и тетушку послали учиться туда. С тех пор она связана с этим священным ремеслом неразрывными узами. Начиная с четвертого числа четвертого месяца 1953 года, когда она приняла первого ребенка, до прошлогоднего Праздника весны тетушка, по ее словам, помогла появиться на свет десяти тысячам малышей, а вместе с другимидвух считай за одного. Это она сама сказала. Думаю, десять тысячвсе же цифра несколько преувеличенная, но тысяч семь-восемь она приняла наверняка. У нее было семь учениц, среди них одна по прозвищу Львенокволосы взъерошенные, плоский нос, квадратный рот, прыщавое лицо. Перед тетушкой она преклонялась, скажи ей тетушка убить кого, тут же схватила бы нож и убила бы, не раздумывая.
Я уже говорил, что тогда, весной 1953 года, многие женщины у нас противились родам по-новому. Да еще эти повитухи со своими тайными измышлениями и наветами. Тетушке хоть и было всего семнадцать, но благодаря приобретенному с детских лет незаурядному опыту, а также блестящему, как золото, происхождению, она уже имела у нас в дунбэйском Гаоми огромное влияние, и народ смотрел на нее как на важную персону. Она, конечно, и внешностью выделялась среди других. Я имею в виду не прическу, не лицо, не нос и не глаза, речь о зубах. В наших местах высоко содержание фтора, и у всех от мала до велика полон рот черных зубов. Тетушка же в детстве долго прожила в районе Цзяодун, пила воду из горных источников, да еще по примеру бойцов Восьмой армии научилась чистить зубы. Возможно, по этой причине зубы у нее не подверглись пагубному воздействию, и ее белозубому рту завидовали все, особенно девицы.
Первым ребенком, которого она приняла, стал Чэнь Би. Тетушка не раз выражала сожаление об этом. Говорила, что этим первым ребенком должен был быть потомок революционеров, никак не думала, что придется принимать помещичье отродье. Но в то время требовалось найти, как покончить с деторождением по-старому, и раздумывать было некогда.
Узнав о том, что Ай Лянь скоро разрешится от бремени, она вскочила на велосипедредкость по тем временам, закинула на плечо сумку с лекарствами и помчалась как ветер. Десять ли пути от фельдшерского пункта до нашей деревни она преодолела всего за десять минут. Жена секретаря деревенской партячейки Юань Ляня как раз стирала белье на речке Цзяохэ и своими глазами видела, как тетушка пронеслась мимо по узкому каменному мостику, а игравшая там собака с перепугу упала в воду.
Когда тетушка с сумкой в руках влетела в двухкомнатный флигель, где жила Ай Лянь, там уже была деревенская повитуха Тянь Гуйхуа. Этой старухе с заостренным личиком и впалыми щеками в то время было уже за шестьдесят, теперь давно уже во прахе лежит, амитофо! Она была из тех, кто активно вмешивается во все, и тетушка с порога увидела, как та, оседлав тело Ай Лянь, изо всех сил давит ей на вздувшийся низ живота. У этой старухи был хронический трахеит, ее тяжелое дыхание мешалось с визгом верещавшей как свинья под ножом роженицы, и это создавало героически-печальную атмосферу. Помещик Чэнь Э стоял в углу на коленях и раз за разом низкопоклоннически стукался головой в стену, бормоча что-то нечленораздельное.
В доме у Чэнь Би я был много раз и хорошо представляю, как у них все устроено. Флигелек из двух комнатушек, двери на запад, карнизы низкие, комнатки тесные. Сразу при входе очаг, за ним стенка в два чи высотой, за стенкойкан. Вот тетушка, войдя, и увидела, что творится на кане. А увидев, была вне себя от ярости, по ее собственному выражению, разозлилась так, что «пламя взметнулось на три чжана». Отбросила сумку, одним махом рванулась вперед, ухватила старуху левой рукой за левое предплечье, правойза правое, с силой потянула назад и сбросила ее с кана. Та стукнулась головой о ночной горшок, пролила его, и комната наполнилась вонью. На голове выступила черная кровь. Ранка вообще-то была пустяковая, но взвыла старуха с преувеличенным остервенением. Услышав такое, обычный человек мог бы и в обморок свалиться от страха, а тетушке хоть бы что, она человек бывалый.
Встав у кана, она натянула резиновые перчатки и строго сказала Ай Лянь: «Давай-ка не верещи, это делу не поможет. Хочешь остаться в живых, слушай, что я говорю, что велю, то и делай». Ошарашенная Ай Лянь, конечно, знала о славном происхождении тетушки и ее удивительном жизненном опыте. «Ты роженица великовозрастная, разъясняла тетушка, положение плода неправильное. У всех дети сначала головой идут, а твой сперва руку просунул, головой в сторону». Потом она не раз посмеивалась над Чэнь Би, мол, голова еще не вышла, а руку уже высунул, будто хотел выпросить чего у этого мира. И Чэнь Би неизменно отвечал: «Да поесть, поесть я просил!»