Он обернул салфеткой горлышко бутылки и мягким движением извлек пробку. Откупоривать шампанское для негодело привычное, мысленно отметила она, и когда из горлышка выплыл загадочный дымок, он наполнил два бокала так аккуратно, что содержимое ни одного из них не перелилось через край.
Итак, я Джозеф Уоринг, а вы?
Она ответила, назвавшись девичьей фамилиейКазалет.
Так. Выпьем за нас. Он наклонился к ней, поднес к ее бокалу свой, и когда коснулся ее руки, она поняла, что ее неудержимо тянет к нему.
За Луизу Казалети за меня, он выдержал паузу. Ваша очередь.
Она почувствовала, что краснеет, и разозлилась.
Ладно. В таком случае за вас.
Джозеф, подсказал он.
Джозеф Уоринг.
А теперь мы оба можем отпить глоток. Признаться, ваш тост прозвучал довольно сердито. Неважно. Возьмите сандвич.
Она взяла один. Копченый лосось, объедение.
Но пока они ели, путаница мыслей не давала ей выговорить ни слова. Он женат. Влюбляться в него бесполезно. Если он поцелует ее, как это будет? Почему здесь было приготовлено шампанское и, хуже того, сандвичи, как будто он с самого начала знал, что она примет его приглашение? Но этого он знать не мог, ведь они никогда прежде не встречались. Значит, он намеревался обольстить кого-нибудь, все равно кого, еще только когда уезжал на вечеринку
Я не профурсетка, произнесенные с полным ртом, эти слова прозвучали невнятно.
Он то ли фыркнул, то ли едва не рассмеялся, и она заметила, что он смотрит на нее с чувством, похожим на нежность.
А я ничего такого о вас и не думалникогда, ни на минуту. Его глаза были карими и добродушными.
Ей полегчало, но эту досадную тему она решила довести до конца.
Тогда как же так получилось, что вы подготовились к приему гостей?
Да мне, видите ли, нравится рисковать. Я надеялся, что встречу кого-нибудь достойного сандвичей, и нашел вас. Допивайте шампанское, и я отвезу вас домой.
В машине на нее накатило бесконечное облегчение, на сердце стало легко и беззаботно. До ее квартиры на Бейкер-стрит было недалеко, и после того, как она назвала ему адрес, оба замолчали.
Стало быть, я заеду за вами в восемь, сказал он, провожая ее до двери. И повезу ужинать, он говорил таким тоном, словно они уже обо всем договорились.
Так все и началось. Пять вечеров почти каждую неделю он водил ее ужинать, оставшиеся два проводил за городом. В первый вечер он спросил, нельзя ли ему зайти к ней, и там сразу поцеловал ее. Потом они легли в постель. Все было так просто, так чудеснои правильно.
Тебе никогда за него не выйти, сказала на следующее утро Стелла.
Я не хочу за него замуж. Вообще ни за кого не хочу.
Она влюбилась, она стала любовницей. И это Луизу полностью устраивало. Но ее роман требовал соблюдения ряда строгих правил, на которых она решительно настаивала. Однажды вечером, перед самым его летним отпуском, он повез ее смотреть квартирупо его словам, более подходящую для нее. Квартира была заманчивой: с перепланировкой, на втором этаже, в ряду домов, расположенных полукругом у парка. Когда она спросила, во сколько обойдется эта квартира, он назвал довольно скромную, но намного превышающую ее возможности сумму, о чем она и сказала. Нельзя ли ему помогать ей? Нет, конечно. Становиться содержанкой она не намерена, ни в коем случае. Он пожал плечами и заметил, что попытаться все-таки стоило.
Летом он снял виллу на Кап-Ферра, чтобы провести шесть недель отпуска с родными и друзьями. Вот тогда ей пришлось нелегко. Ей представлялось, как он ведет роскошную жизнь без нее, и это длилось вечно, пока она торчала в жаркой и тесной, как духовка, конуре, откуда не видно ни единого деревца. Нельзя было утешиться даже письмами. Так что когда в этом же году, третьем для нее с Джозефом, отец пригласил ее к ним на юг Франции, она согласилась. Но зная о неприязни Дианы, во время неловкой встречи Луиза сказала своей мачехе, что, по ее мнению, Диана на самом деле вовсе не желает видеть ее на вилле. Итогом стал один из моментов «честно говоря», которым она возмущалась в разговоре с Джозефом в «Летуаль».
Ну, твой отец-то явно хочет, чтобы ты приехала. Так что езжай и наслаждайся. Отдыхай в свое удовольствие, дорогая.
Он иногда называет меня «дорогой», но никогда не говорит по-настоящему, что любит меня, размышляла она позднее, лежа одна в постели, еще не остывшей после их любви. Луизе пришлось смириться с тем, что он никогда не остается на ночь. Он всегда выкуривал вместе с ней одну сигарету, моментально одевался и уезжал.
Джемайма, Лора и Хью
А когда умираешь, можно летать?
Джемайма только что объяснила Лоре про Дюши (Хью звонил сообщить ей и сказал, что хотел бы уехать в Суссекс вместе с ними, втроем, поэтому она сочла необходимым перед отъездом поговорить с дочерью), и Лора внимательно выслушала ее. Джемайма считала ее, шестилетнюю, самым умным и красивым ребенком в мире, ошибочно полагая, что успешно скрывает свое отношение от всех.
Не знаю, детка, наверное, да.
А то я не знаю, как еще она попала наверх, если нельзя.
До сих пор Лора сталкивалась со смертью только однажды, когда им пришлось усыпить старого спаниеля, принадлежавшего Хью. Рай казался самым утешительным объяснением, поэтому о нем и было осторожно рассказано девочке. «Думаю, у него выросли крылья», сказала Лора и наконец расплакалась. Насчет рая она устроила перекрестный допрос Хью, и он не поскупился на подробноститам полным-полно вкусных косточек, прогулки в любой момент, когда захочется Пайперу, и бесчисленные кролики, за которыми можно гоняться. Все это теперь и аукнулось.
Вряд ли Дюши понравится, если всюду косточки и кроликиони же испортят ей сад. Бедная Дюши!
Джемайма слабо отбивалась. Рай у каждого свой. Для Дюши в нем будет чудесный сад, полный цветов, и да, конечно, ей нужны крылья, чтобы долететь до него, и у нее они появились.
А я хотела бы крылья прямо сейчас. Тогда я тоже полетела бы вверх и увидела их обоих.
Столько сложностей, сказала Джемайма Хью за ужином. Когда мы уходим из жизни, разговоры о церемониях прощания и похоронах неизбежны, и малышам немудрено совсем запутаться.
Ну что ж, значит, будем снова объяснять.
Не знаю, как это сделать, не наговорив ей вранья.
Ты не веришь в рай?
Она покачала головой:
Я верю только в то, что есть сейчас.
Милая, вам незачем уезжать со мной.
Я хочу.
И я хочу с тобой.
Его облегчение омыло ее волной: он нуждался в ней, она его любила.
В постели они утешили друг друга; ему было отрадно знать, что Джемайма тоже любила Дюши, которая так сердечно приняла в семью ее, в то время еще Джемайму Лиф, и была так добра к близнецам«листочкам», а они отправляли ей письма с благодарностями и перечислением всего, что им особенно понравилось в гостях: десерты в высоких формочках, строительство запруды на ручье в лесу, настоящий сидр и имбирный эль, возможность обходиться почти без купаний, вождение старой машины Брига, ныне сосланной на край поля и с достоинством зарастающей крапивой. Все эти списки были еще детскими, а теперь, когда близнецам минуло тринадцать, в их письмах прибавилось натянутости. Дюши давала понять, что одобряет Джемайму, чего нельзя было сказать о новой жене Эдварда, Диане. А Хью, горячо преданный Вилли, не мог заставить себя относиться к Диане не просто вежливо.
Думаешь, он привезет ее? спросил он.
Дорогой, я не знаю, но мне кажется, что нет.
А почему тебе так кажется? Он пропускал ее прямые шелковистые волосы между пальцами.
Потому что она не захочет ехать. А я думаю, она обычно получает то, чего хочет.
Да? И я хочу, чтобы ты получала что хочешь.
Я хочу того же, что и ты.
Но если бы не захотела, сказала бы, правда? Не хочу, чтобы ты говорила что-нибудь только потому, что, по-твоему, мне хотелось бы услышать именно это. Помнишь, мы заключили соглашение в день, когда поженились?
Ну вот! А я как раз собиралась сказать, что ты чудесный муж, превосходный отец, замечательный отчим и прекрасный любовник. Какая жалость!
Он обнял ее худенькие плечи.
Меня прямо согревают твои похвалы, ты же знаешь, что так и есть. Без них я бы не справился. Надеюсь, и ты согреваешься.
С утра до ночи. А сейчас уже ночь.
Когда он вернулся этим вечером, по его лицу она поняла, что у него был очередной приступ мигрени, но уже давно отучилась упоминать о них. Ему требовалось просто как следует отоспаться.
Мне просто надо как следует отоспаться, сказала она.
Часть 2Июнь-июль 1956 года
Семья
Я и не говорю, что мы не должны рассмотреть все возможности. Просто думаю, что нам не следует делать это за спиной у Рейчел.
Арчи, послушать тебя, так ты как будто считаешь, что я за нее не беспокоюсь.
Они сидели на скамье у теннисного корта, где им было обеспечено хоть какое-то уединениетруднодоступное в переполненном доме.
Само собой, я так не считаю. Ты же любишь ее. Как и все мы. Я о том, что хорошо было бы уладить все разногласия, прежде чем мы поговорим с ней. Она измотана, ей не захочется иметь дело с толпой препирающейся родни.
Какого черта ты хочешь этим сказать?
Да ладно тебе, Руп. Сам знаешь: Хью считает, что нам надо сохранить дом любой ценой, а Эдвардчто мы должны избавиться от него. И, кстати, насчет твоего мнения я не уверен.
Это потому, что я еще не определился, он вытащил помятую пачку «Голуаз», протянул Арчи и достал сигарету сам. То есть, продолжал он после краткой паузы, за время которой пытался понять, чего на самом деле ему хочется, все зависит от желания Рейчел. В дом в Риджентс-парке она не поедет, это ясно. Дюши терпеть его не могла, говорила, что для нее он слишком велик. Ее дом был здесь, и Рейчел, возможно, относится к нему так же. Я действительно считаю, что решать ей. Да и дети все до единого обожают здесь бывать.
Знаю, что обожают. Мои рвутся сюда каждые каникулы. Но кто будет за все платить?
Полагаю, мы могли бы поделить между собой расходы на содержание дома.
Этого он и боялся.
Руп, я вынужден сказать тебе прямо сейчас: к сожалению, в этом на меня нельзя рассчитывать. У меня просто нет таких средств, чтобы обещать что-нибудь на регулярной основе. С деньгами в последнее время довольно туго. Его голос угас, улыбка стала виноватой. Он женился на любимой дочери Руперта, но едва ли обеспечивал ей жизнь, к которой она привыкла.
Дружище, дорогой, я и не рассчитывал, что ты станешь вносить свою лепту. Скинуться должны Хью, Эдвард, я и Рейчел, если она хочет жить здесь. Даже в этом проявлении доброты была унизительность. И мы всегда будем рады тебе, Клэри и детямприезжайте, как всегда. Дюши этого желала бы. При упоминании о матери глаза Руперта наполнились слезами. Ты всегда был для нее как родной, добавил он, яростно вытирая лицо.
Как думаешь, почему Эдварду приспичило избавиться от Хоум-Плейс? спросил Арчи, чтобы отвлечь его.
Потому что Диане он не по душе?
Ну, вряд ли ее так уж заботит семья в целом.
М-м у нее безобразные руки, рассеянно произнес Руперт. Из тех, которые кольца только портят. Не смейся, Арчи, ты же наверняка заметил это. Нам пора снова в схватку, сказал он, пока они докуривали.
А схватка будет? спросил Арчи, пока они шагали через теннисный корт к дому.
Если мнения заметно разойдутсядумаю, она вполне вероятна.
* * *
Мнения заметно разошлись в кругу детей: Лора хотела спать с кузенами Гарриет и Берти, а те уже решили, что возьмут к себе в спальню Джорджи: «Ей же всего шесть, мама, ей с нами никак нельзя. Она еще слишком маленькая и все только испортит».
Мне больше шести лет. Так нечестно!
Ну вот, видишь, какая ты. Льешь слезы по пустякам. И вообще, четвертой кровати там нет.
Джемайма и Клэри, выдохшиеся после купания детей, в отчаянии переглянулись.
Да еще Риверс, вмешался Джорджи. Он и есть четвертый. И девчонок он не любит, торжествующе заявил он Лоре. И наверняка укусит тебя ночью.
А ты не можешь ему запретить?
Не могу, если буду спать. Он любит только тех, кому не меньше Он помедлил: самому ему было семь, не меньше семи лет.
Если ты будешь спать со мной и с папой, можешь надеть свою пиратскую шляпу. Ну, годится? Джемайма вытерла слезы с лица дочери и поняла, что уловка сработала: свою шляпу Лора обожала.
Тем временем Клэри вполголоса уговаривала своих двоих детей быть добрее к младшей кузине.
Вам в шесть лет тоже не понравилось бы, если бы вас никуда с собой не брали.
Так это когда было, смущенно отозвался Берти, и Гарриет подхватила:
Давным-давно!
Вообще-то, заявила Клэри погромче, чтобы слышали все, я хорошо помню, как меня не приняли к себе кузины и как это было обидно. Они не захотели, чтобы я спала с ними в одной комнате.
И что ты сделала? Джорджи, добрая душа, уже начинал раскаиваться.
Я ушла и легла в комнате тети Рейчел.
Это впечатлило всех.
Конечно, я была старше, чем Лора сейчас, но чувствовала себя так же, как она. Берти, не полоскай горло молоком, а пей его.
Берти попытался проглотить молоко и одновременно крутануться на стуле, чтобы обнять мать. И прыснул молоком во все стороны.
Ты же не виновата, что тебе столько лет, сказал Джорджи Лоре после того, как порядок был восстановлен. Если хочешь, можешь погладить Риверса. Он не против.
Но Риверс был иного мнения. Боязливые поглаживания Лоры он кое-как вытерпел, но когда ее примеру последовали Гарриет и Берти, удрал в надежное убежищекарман в халате Джорджи.
* * *
Арчи, убедив Клэри принять ванну обещанием «угомонить чудищ», застал их всех в одной постели в разгар спора о том, какую книжку попросить почитать. Но едва он появился в дверях, Гарриет кинулась к нему:
Покажи динозавра, папа! Ну самую чуточку, пожалуйста, покажи!
Тогда не будет никакого чтения. И вообще, вы же все умеете читать.
Умеем, когда хотим. Но нам больше нравится, когда нам читаешь ты.
Помолчи, Берти. Пусть лучше побудет динозавром, у него это здорово выходит.
А мой папа часто показывает мартышку или морского льва, высказался Джорджи. Арчи восхитился его преданностью.
Ну покажи, папа!
Арчи выпрямился во весь рост, затем вытянул руки, выгнул спину и гигантскими шагами направился к дочери, издавая истошные вопли, которые начинались жуткими хрипами и заканчивались трубным воем. Он подхватил Гарриет когтями и уронил ее, визжащую от удовольствия и страха, на постель. Затем обратил взгляд наверняка уже налитых кровью глаз на Берти и повторил маневр. Сброшенный на кровать Берти с облегчением захихикал.
Оставался еще Джорджи, который, как видел Арчи, не на шутку испугался. И Арчи снова стал самим собой и присел к нему на постель.
Не будем пугать Риверса, сказал он.
Джорджи перестал дрожать и благодарно взглянул на Арчи: его репутация была спасена.
Арчи поцеловал всех троих, пропуская мимо ушей привычные протесты: «На улице еще светло как днем, так почему нам туда нельзя? С какой стати я должен укладываться в такую рань, будто шестилетка какой-нибудь?» В спальню прокрался дух несправедливости, и Арчи сбежал, оставив детей на попечение Зоуи, которая пришла убедиться, что Риверс надежно заперт в клетке.
В своей спальне Арчи застал спящую Клэри, закутанную в банное полотенце. Она лежала на боку, подтянув к груди согнутые колени и подложив ладонь под щеку; у него мелькнула мысль, что с виду она совсем как тринадцатилетняя девчонка, выбившаяся из сил. Он присел рядом и тихонько гладил ее по голове до тех пор, пока она не пошевелилась, не открыла глаза и не улыбнулась ему.
Такая роскошная была горячая ванна! Я просто отключилась.
Надо просушить тебе волосы, дорогая.
Дети в порядке?
В полном. Я оставил их с Зоуи. Показал им динозавраони аж перетрусили.
Слышала я твоего динозавра. А мне никогда не показываешь. Ее голос звучал невнятно из-под полотенца, которым он вытирал ей голову.
Ты из него уже выросла. Я никогда не показываю динозавра тем, кому за тридцать. А платье ты взяла?
Конечно, взяла. Дюши не любила, когда мы выходили в брюках по вечерам. Синее, льняное. Наверное, помялось немножко в чемодане, и ой, черт, совсем забыла зашить, подол чуть-чуть отпоролся. Ну и ладно. У меня полно булавок, и незаметно будет. Кажется, бюстгальтер и трусики я оставила где-то на полу.