Это что еще такое?
Вот именно, кивнул Джон, чувствуя себя совершенно сконфуженным.
Но вам наверняка уже не дает покоя пророчество, не так ли? не отставал незнакомец.
Похоже, он знает абсолютно все.
Какое пророчество? все равно переспросил Джон.
Да бросьте! Пророчество вашего предка Джакомо Фонтанелли. Наследник его состояния вернет человечеству будущее, которое оно потеряло. Я бы очень сильно ошибся в вас, если бы вопрос о том, что он мог иметь в виду, не крутился постоянно у вас в голове.
«А я даже не прочел это пророчество в оригинале, подумал Джон. Потому что оно написано на латыни, а наследник состояния Фонтанелли совершенно случайно не учил этот язык». Но он ничего не сказал, предпочтя промолчать.
Снова этот тихий смех, словно откуда-то издалека, может быть, с вершин Гималаев.
Вам еще раз потребуется моя помощь, Джон. Подумайте над этим. И он повесил трубку.
Каждый день поступали приглашения на банкеты, вернисажи, приемы, футбольные турниры и гала-концерты. Джону предлагали покровительствовать благотворительным проектам, приглашали вступить в «Лайонс-клуб», «Ротари-клуб» или другой эксклюзивный кружок. Кристофоро Вакки любил читать эти письма за обедом, чтобы затем отложить их в сторону и сказать:
Вы еще не готовы, Джон. Постарайтесь пока что пореже появляться на людях. Подождите, пока все уляжется. Воспользуйтесь этим временем, чтобы вжиться в роль.
Впрочем, на вечер этой субботы у Эдуардо имелось приглашение на театральную премьеру во Флоренции, и он убедил Джона, у которого все равно не было планов, пойти вместе с ним.
Как оказалось, речь шла об очень маленьком авангардистском театре в той части Флоренции, о существовании которой даже не подозревают туристы. Пьеса тоже была очень авангардистской, и это означало, что молодые экзальтированные актеры выкрикивали в небольшой, едва ли на сотню человек, зал странные, бессмысленные диалоги, а заключительные аплодисменты большинство из них встретили полуобнаженными. А те все не заканчивались и не заканчивались, что, видимо, было связано с тем, что публика, преимущественно мужчины, не могла насмотреться на кланяющихся актрис. Довольно утонченно, решил Джон. Понять он ничего не понял. Может быть, стоит серьезнее отнестись к урокам языка у professore.
По окончании состоялся прием для театральных критиков, друзей и приглашенных почетных гостей. Очень полный человек, режиссер и художественный руководитель в одном лице, а также автор пьесы робкий, нерешительный мужчина с огромной гривой, в очках как у Джона Леннона, с неприятным дыханием отвечали на вопросы прессы. Постепенно к ним присоединялись техники, осветители и наконец актеры, принявшие душ и успевшие высохнуть. Алкоголь лился рекой, и прием перешел в бесконечную вечеринку.
Проворный тип, одетый, как и большинство, во все черное, льстил Джону, делая вид, что вовсе не льстит. Он избегал слова «деньги», постоянно употребляя слово «расходы». Когда до Джона дошло, что тип управляет финансами театра, его посетила навязчивая мысль, что для всех он похож на ходячий мешок с деньгами.
Немного позднее режиссер вовлек его в разговор, которого было невозможно избежать.
Может ли он представить свою жизнь в качестве пьесы?
Но ведь я еще жив, сказал Джон. Пьеса получилась бы незаконченная.
О, это неважно, произнес режиссер.
В какой-то момент Джон утратил чувство времени и запутался в ходе событий. Кто-то предложил ему кокаин. Марко был повсюду, молчаливый и трезвый. Одной из актрис взбрело в голову повторить пьесу вместе с Джоном, хотя бы в той ее части, где срывали одежды. Джон не обращал внимания на вспышки.
Утром в понедельник фотография была во всех газетах. Вакки только усмехались, а Джон решил: что-то в его жизни должно измениться.
10
С помощью этого вы можете менять положение жалюзи, пояснил маклер, невысокий проворный мужчина с тщательно уложенными волосами, указывая на маленький современный переключатель на стене. Но можете предоставить это дело и автоматике.
Он старался излучать уверенность. То, что Эдуардо стоял с недовольной миной и во всем находил недостатки, очевидно, сильно сбивало его с толку.
Джон поднял взгляд на наклонные окна. Белоснежные ламели с негромким жужжанием поднимались вверх и снова струились вниз в зависимости от того, под каким углом попадало в огромную комнату солнце. Грандиозно, как и все в этом доме, который не был ни домом, ни виллой, а воплощенной мечтой о дворце.
Проект разработан лучшим архитектором страны, как уже было сказано, напомнил маклер.
Все было белым на белом, сверкало на солнце. Перед высокими, скошенными внутрь окнами лежала широкая терраса с причудливо изогнутой балюстрадой, а по ту сторону простиралось Средиземное море такого невероятно лазурного цвета, что на фото оно казалось неестественным. Узкая дорожка вела к пляжу, который на много километров нужно было делить только с владельцами таких же роскошных домов.
Красиво, сказал Джон, обращаясь при этом скорее к самому себе.
На миг он забыл о присутствии остальных. Это может стать его домом, если он захочет. Ему нужно только сказать «да». Странно раньше он никогда не задумывался о покупке дома, поскольку не мог заработать такого количества денег, чтобы ему это пришло в голову. И вдруг у него достаточно денег. Он может купить эту виллу, а если захочется, то и все побережье в придачу, но ощущение обладания не приходило. Триллион долларов. С тех пор, как он попал в этот странный космос по ту сторону всех материальных необходимостей, мир вокруг него, казалось, превратился во что-то вроде съемочной площадки. Он мог делать все, что угодно, но, похоже, разницы не было никакой. Сколько бы денег он ни потратил, состояние все равно в размерах значительно не уменьшится.
Как он может считать своей собственностью что-то, для чего он не работал, ничего не совершил? «Может быть, подумал Джон, я превращусь теперь в подонка, который бродит повсюду и, если ему не нравится обслуживание в магазине, покупает весь концерн, чтобы потом уволить того продавца».
А кому принадлежал этот дом раньше? спросил он.
Маклер полистал документы.
Известному производителю пластинок, ответил он, но вот имя его я что-то не найду. Его величайшим хитом была эта песня, как там?.. И он промурлыкал себе под нос мелодию, совершенно не показавшуюся Джону знакомой. Короче говоря, он вложил деньги в фильм со своими певицами, и когда тот провалился в прокате, дом отошел банку.
Ах, вот как, произнес Джон.
Вот, значит, как это бывает. Он огляделся по сторонам, пытаясь представить себе, как мог быть обставлен дом. Может быть, на безупречно-белых сейчас стенах висели золотые пластинки? Или дорогие ковры лежали на светлом паркете, гладком, зеркальном, заполняющем все комнаты, похожем на какую-то густую жидкость? Поп-звезды поднимались по невысокой лестнице из темно-зеленого мрамора, ведущей на первый этаж. Одаренных музыкантов обслуживали в столовой, они подписывали договора в кабинете. И кто знает, что могло происходить на верхнем этаже с его многочисленными спальнями, ванными и залами для фитнеса?
И вот теперь все это может принадлежать ему, Джону Фонтанелли, человеку без какого бы то ни было таланта. Невероятно.
Эдуардо подошел к нему.
Слишком убого для богатейшего человека в мире, правда? негромко произнес он. Я сразу понял, что здесь мы только время теряем.
Мне нравится.
Что? Казалось, он действительно потрясен. Джон, прошу тебя Таких вилл здесь много. В этом нет ничего особенного, я имею в виду Даже простой миллиардер не удовольствуется этим.
Джон невольно рассмеялся. Постоянная забота Эдуардо о том, чтобы у него все выглядело как подобает, временами бывала по-настоящему трогательной.
Нет, правда, настаивал Эдуардо. Портечето! Портечето это захолустье. Никто никогда не слышал о Портечето. Он даже не нанесен на большинство карт.
Может быть, все изменится, если здесь буду жить я?
Я думаю, тебе стоит купить Кальмату, раз уж ее тебе предлагают, и построить там виллу. Пусть это сделают лучшие архитекторы мира.
Я не буду жить посреди заповедника. Я сам себе буду казаться подонком.
Тогда купи красивый дворец, и пусть его оборудуют.
Я все еще могу сделать это. Но здесь будет начало.
Начало? с надеждой произнес Эдуардо. Ну, хорошо, для начала
После понедельничных статей в газетах padrone перестал зачитывать приглашения вслух. Но в пятницу он поднял вверх неприглядную исцарапанную карточку и спросил:
Вам что-нибудь говорит имя Джованни Агнелли?
Итальянский предприниматель, да? спросил Джон.
Можно сказать и так. Агнелли что-то вроде некоронованного короля Италии: председатель совета директоров концерна «Фиат», самый богатый человек в стране по крайней мере, был им до недавнего времени, и благодаря своему холдингу имеет представительство практически во всех важных отраслях экономики. Кристофоро Вакки стал задумчив. Я встречался с ним однажды в университете. Он несколько моложе меня, но тоже изучал право. Уже тогда он был харизматичным человеком Он помахал карточкой. Он приглашает вас. В следующее воскресенье, в «Ла Скала». La Traviata.
Должно быть, у Джона был довольно-таки удивленный вид, поскольку Альберто поспешил пояснить:
Опера. Верди.
Звучит так, как будто вы собираетесь послать меня туда, произнес Джон.
В качестве контраста к тому небольшому приключению, которое случилось на прошлых выходных.
Я думал, мне не стоит спешить? Кроме того, я ничего не понимаю в операх.
Опера это не главное. Я имею в виду, что вам стоило бы познакомиться с Агнелли. Он интересный человек. У него есть стиль, grandezza Настоящий джентльмен. На нем можете вживую изучать предмет «Как обращаться с богатством». Он усмехнулся. Фирма «Феррари», кстати, тоже принадлежит ему.
Teatro alla Scala вырос перед Джоном, похожий на дворец в светло-коричневых и желтых тонах, когда он подъехал к нему на «роллс-ройсе» около половины третьего. Служители в униформе открыли перед ним двери и проводили его вместе с телохранителями в фойе мимо других посетителей. Среди римских колонн висел транспарант, возвещавший о том, что представление дается в честь стопятидесятилетия collaborazione Fernet-Branca, исключительно для приглашенных гостей. Внутри здания, несмотря на ранний час, было настолько темно, что были зажжены хрустальные люстры, красиво отражавшиеся в отполированном паркетном полу. Комнату наполнял приглушенный гул голосов, на серебряных подносах разносили бокалы с темно-коричневым травяным ликером, и Джону казалось, что многие смотрят на него, но делают вид, будто не знают его.
Его провели наверх по красному ковру к ведущему к ложам полукруглому коридору. Высокие наборные двери, высоко расположенные ручки, как будто раньше люди были великанами. А затем, окруженный своего рода свитой, его приветствовал Агнелли.
Большая честь для меня, произнес миллиардер, и это прозвучало правдоподобно.
У него были волнистые волосы с проседью, как у padrone, но он казался более живым и динамичным, как те люди, которые, несмотря на свой возраст, еще могут вызывать восхищение у женщин. Множество мелких морщин покрывали его оживленное лицо, свидетельствуя о бурно прожитых годах.
Я вам не завидую, заявил Агнелли, когда они вошли в ложу, а их телохранители договорились о распределении обязанностей. Я знаю, что это такое унаследовать состояние. Часто кажется, будто это деньги владеют вами, а не наоборот. Нужно бороться. Нужно прикладывать очень много усилий.
Одна битва у меня уже позади, вдруг сказал Джон. Возможно, вы слышали об этом.
Да. Внутри семьи. Это плохо. Но поверьте мне, это только начало.
Ложа была на удивление маленькой. В ней помещались только два кресла. Да и сам зал, круглый, с красными плюшевыми креслами в партере и шестью рядами лож над ними, похожими на куриные клетки, показался Джону неожиданно маленьким.
И неизбежно: опера. Агнелли слушал с благоговением; Джон смертельно скучал. Сцена была обставлена импозантно, на исполнителях роскошные костюмы, а дирижер, которого звали синьор Риккардо Мути, как узнал Джон из программы, старался изо всех сил. И несмотря на это, Джон предпочел бы рок-концерт, быть может, «Роллинг Стоунз» или Брюса Спрингстина.
Во время антракта они беседовали. Агнелли рассказал ему, что вскоре собирается отойти от дел и передать управление концерном своему племяннику Джованни Альберто.
Однажды вам тоже придется задуматься над этим, сказал он. И это нелегко. Мой сын Эдуардо, к примеру, совершенно не годится на роль преемника. Слишком слабый характер. Перед тем как принять решение, он готов просить совета у звезд или ясновидящего, и все разрушится в мгновение ока.
Впрочем, то, что он собирается отойти от дел, не ощущалось совершенно, напротив, Агнелли казался их центром. Каждый миг подходили благородные господа в сопровождении элегантных дам, пожимали руку промышленному магнату, который после этого представлял их Джону Фонтанелли. Джон тоже вежливо пожимал руки: крепкие, жадные, вялые, грубые, целовал руки дамам, как учила его синьора Орсини. Встречал радостные и враждебные взгляды, заинтересованные, тупые, оценивающие и приветливые.
Гинар, представился худощавый француз. Жан-Батист Гинар. Очень рад, монсеньор Фонтанелли.
Жан превратил свою страсть в профессию, пояснил Агнелли. Можно ведь так сказать, Жан? Ему принадлежит верфь в Каннах. Он строит яхты.
И словно сложилась картинка в стробоскопе, вернулось воспоминание. Кони-Айленд. Их игры на песке. Посмотришь на море а там яхты, словно крохотные фигурки, и ты знаешь, что на них богачи. Сказочные существа. Не те, с кем можно повстречаться. Богачи сказочным образом отделены от обычной жизни, они ближе к ангелам, чем к людям.
И они жили на яхтах.
Очень рад, сказал Джон, пожимая руку строителю яхт Жан-Батисту Гинару.
Яхта?
Грегорио Вакки посмотрел на стол, заваленный проспектами, газетами и книгами, так, словно Джон и Эдуардо разложили здесь собрание самых омерзительных порножурналов. Вопрос был задан обычным тоном, но настолько строго, что был похож на крик. Даже сторожевая собака, лежавшая снаружи на лужайке, навострила уши.
Яхта, и что? раздраженно ответил Эдуардо. Джон богатый человек, а богатому человеку нужна яхта.
Вздор, безжалостно заявил его отец. Бессмысленная роскошь. Владеть яхтой все равно что стоять под проливным дождем и рвать на кусочки тысячедолларовые купюры; уж не помню, кто это сказал.
Джон может рвать тысячедолларовые купюры до конца своих дней, если захочет.
Не понимаю, как это может помочь исполнить пророчество.
Эдуардо закатил глаза.
Это просто бред! Ты же не можешь делать вид, будто какая-то яхта окажется слишком дорогой для Джона. Он может купить себе «Королеву Элизабет», если захочет!
И в этот миг редкой драгоценной ясности, подобной той, что охватывает человека, когда он видит сон и вдруг осознает это, Джон понял, что в этот миг он должен принять решение, которое повлияет на всю его оставшуюся жизнь. Он наклонился вперед с таким чувством, как будто все происходило в ускоренной киносъемке, потянулся через стол и выудил из всех проспектов корабельного маклера один, который запомнился ему еще раньше, папку из белого картона с золотым тиснением, где лежала фотография самого большого из предлагаемых судов с подробным описанием: океанская яхта с двумя яликами и вертолетной палубой, укомплектована командой из двенадцати человек. Цена была заоблачной, равно как и расходы на ее содержание.
Он раскрыл проспект и поднял его повыше.
Я, твердым голосом, разрезавшим воздух, словно стальная плеть, решил купить это судно.
Они смотрели на него: Эдуардо с широко открытыми глазами, Грегорио с отвисшей челюстью. Никто из них не произнес ни слова. Наконец Грегорио протянул руку, взял проспект, молча просмотрел его с очевидным неудовольствием и вернул обратно со словами: