Она была права. Судя по всему, когда-то стены были обклеены обоями, но с тех пор власть здесь захватила зеленая плесень. Казалось, она крадучись вылезла из каждого угла, чтобы сомкнуть ряды посередине. С потолка, подрагивая и покачиваясь на сквозняке, свисала ну просто-таки потрясающая паутинахоть прямо сейчас устраивай Хеллоуин. Линолеум серый и заскорузлый, не говоря уже о том, что он весь в зловещего вида потеках. На столестеклянная ваза, из которой уныло торчал сухой букет: стебли поломаны, головки мертвых цветов свисают вкривь и вкось. И на всем толстенный слой пыли, как минимум сантиметров шесть. Эбби не скрывала скепсиса. Раф был растерян, если не сказатьв замешательстве. Дэниела зрелище скорее позабавило. А вот глядя на Джастина можно было подумать, что его вот-вот вырвет.
И ты хочешь, чтобы я там жила? спросила я у Фрэнка.
Сейчас там все по-другому, с легкой укоризной ответил он. Надо отдать им должноепривели дом в божеский вид.
Это как? Пригнали бульдозер и, сровняв с землей, отстроили заново?
Нет, он сейчас как игрушка. Сама увидишь. Тсс, смотри дальше.
«Ага, раздался голос Лекси. Камера дернулась и описала круг: в кадре возникли, покачиваясь, занавеси из паутины. Вы как хотите, а я намерена исследовать это место».
«Не надоело снимать? поинтересовался Раф. Что, по-твоему, я должен делать?»
«Только не искушай меня», ответила ему Лекси.
В следующий миг она была уже в кадре, направляясь к полкам.
Двигалась она легче, чем я, небольшими шажками на подушечках стоп и как-то совсем по-девичьи. Фигура почти такая же, что и у меня, но у нее была привычка чуть покачивать бедрами, словно пританцовывая, отчего она казалась более женственной. Волосына тот момент длиннее моихзавязаны в два кудрявых хвостика. Она была в джинсах и светлом облегающем джемпере, какие когда-то носила и я. И все же я сомневалась, что, случись нам встретиться, мы понравились бы друг другу. Хотя какая разница, тем более теперь. В общем, я не знала, что думать по этому поводу.
«Ух ты! воскликнула Лекси, заглядывая в шкаф. Что это? Интересно, оно живое?»
«Если не живое, так было живым, отозвался Дэниел, заглядывая ей через плечо. Правда, как минимум миллион лет назад».
«А по-моему, все с точностью до наоборот, возразила Эбби. Раньше живым оно не было, ожило только сейчас. Как вы думаете, у него уже развились большие пальцы?»
«Лучше бы я остался в своей старой квартире», жалобно пискнул Джастин откуда-то с безопасного расстояния.
«Не заливай, заявила Лекси. Твоя так называемая квартира была площадью в квадратный метр и построена из картона. Ты ее ненавидел».
«По крайней мере в ней не водились неопознанные биологические формы».
«А как же тот, как его там, что жил этажом выше? С его-то стереосистемой?»
«Думаю, это разновидность плесени», сделал вывод Дэниел, с интересом разглядывая буфет.
«С меня хватит, заявил Раф. Эту мерзость я снимать не буду. Когда мы станем старыми и седыми и нас начнет одолевать ностальгия, не хватало только, чтобы напоминанием о прошедшей молодости стала плесень. Эй, как там у тебя отключается эта штуковина?»
На секунду в кадре возник линолеум, после чего экран погас.
Таких клипов в нашем распоряжении сорок два, сказал Фрэнк, пробегая пальцами по кнопкам. Продолжительностью от одной минуты до пяти. Прибавим к этому еще недельку интенсивных допросов ее соседей, и, думается, в нашем распоряжении будет достаточно информации, чтобы дать жизнь нашей собственной Лекси Мэдисон. При условии, конечно, что ты не против.
Он оставил на экране застывший потрет Лексиголова повернута через плечо, словно она хочет кому-то что-то сказать, глаза горят, рот приоткрыт в улыбке. Я посмотрела на нее, слегка размытую и подрагивающую, как будто в любую минут готовую упорхнуть с экрана, и подумала: «А ведь и я была точно такая: уверенная в себе, бесстрашная, готовая на все, что угодно. Каких-то несколько месяцев назад я была точно такая».
Ну, Кэсси, произнес Фрэнк, что скажешь?
В течение пары секунд, показавшихся вечностью, мне хотелось ответить «нет». Выходит, с понедельника опять в «бытовуху», собирать стандартный урожай плодов бурного уикэнда? Считать синяки, скрытые за воротом водолазок или за солнечными очками? Заводить дела на буянов, которые подружки отзовут уже во вторник вечером? Терпеть рядом с собой Магера, этот сопящий кусок ветчины, слышать, как он всякий раз противно хихикает под нос, стоит ему услышать иностранное имя?
Стоит мне вернуться туда завтра утром, как дороги назад не будет. Это я знала точно. И мертвая девушкасвоего рода вызов, как жесткая и неумолимая подача в теннисе: давай лови, второй такой не будет.
О'Келли вытянул ноги и демонстративно зевнул. Купер изучал трещины на потолке. По тому, как нахохлился Сэм, я сделала вывод, что он затаил дыхание. Лишь Фрэнк продолжал буравить меня взглядомпронзительным, немигающим. Казалось, даже сам воздух в комнате сделался каким-то болезненным. Лекси в тусклом золоте экрана казалась мне темным омутом, в который мне предстояло нырнуть. Или рекой с тонкой корочкой льда, по которой вот-вот заскользят мои коньки. Или дальним рейсом, на который заканчивалась посадка.
Скажи мне еще, что эта девица курила, пошутила я.
Моя грудная клетка распахнулась словно створки окна. Я даже забыла, что умею так глубоко дышать.
Господи, сколько можно тянуть резину? брюзгливо бросил О'Келли и, встав со стула, едва ли не до подмышек подтянул брюки. Скажу тебе одно: поступай как знаешь, мне не привыкать. Но если тебя укокошат, предупреждаю заранее: не приходи ко мне и не пытайся плакать в жилетку.
Просто потрясающе, произнес Купер, задумчиво разглядывая меня, как будто мысленно уже оценивал шансы, попаду я к нему на стол или нет. Главное, держи меня в курсе.
Сэм ладонью вытер губы; от меня не скрылось, как он втянул шею.
«Мальборо-лайтс». сказал Фрэнк и нажат на кнопку «Извлечение диска». По его физиономии расплывалась довольная улыбка. Вот это я понимаю. Давно бы так.
Когда-то я по наивности думала, будто могу что-то предложить мертвым. Нет, не отмщение и даже не справедливость, что бы ни стояло за этим словом, а лишь одну-единственную вещь: правду. Поскольку, как мне кажется, обладаю по крайней мере одним из качеств, которые полагается иметь хорошему детективу: нюхом на правду. Словно во мне сидит некий внутренний магнит и однозначно указывает, что шлак, что сплав, а что чистый металл. Я откапывала слитки, не опасаясь даже, что могу о них порезаться, и, взяв целую пригоршню, приносила на могилы, пока не понялаопять же виновата операция «Весталка», какими скользкими они могут быть, как легко крошатся, какими острыми бывают их края и, в конце концов, насколько мала их истинная цена.
У нас в «бытовухе» изредка все же удавалось заставить избитую дружком девицу подать на него иск или убедить переждать какое-то время в приюте, и тогда можно было надеяться, что хотя бы один вечер eе, с позволения сказать, «кавалер» не тронет беднягу пальцем. Безопасностьвот наша обесцененная валюта, наши медные гроши, на которые я разменяла червонное золото убойного отдела, но ей по крайней мере не грозит дальнейшая девальвация. Я давно научилась не смотреть на нее свысока. Несколько часов в тишине и покое, листок с телефонными номерами, по которым в случае чего можно позвонить. Разве я могла предложить жертвам хотя бы это, когда работала в убойном?
А какую валюту предложить Лекси Мэдисон? Разумеется, не безопасность. Это очевидно. Правда, полагаю, тоже не слишком ее волновала. Но она пришла за мной. Живая или мертвая, она неслышно подкрадывалась все ближе и ближе, пока, наконец, не хлопнула моей входной дверью: она что-то от меня хотела. Мне же от неетаково мое тогдашнее убеждениебыло нужно лишь одно: чтобы Лекси Мэдисон поскорей убралась из моей жизни. Я знала, спорить с ней будет бесполезно, но я сама, если захочу, могу быть твердым орешком. Как-никак опыт есть.
Я никому не рассказываю (зачем людям знать такие вещи?), но работа для менясвятое. Что-то вроде религии. И бог каждого детективаэто истина, выше ее нет ничего, как ни крути. Она требует жертвоприношенийпо крайней мере в убойном и в отделе тайных операций (а я всегда стремилась работать в одном из них; зачем размениваться на мелочевку, когда есть такие захватывающие дух возможности?): ваше время, ваши мечты, ваш рассудок, вашу жизнь. Это самые жестокие, самые капризные боги, и если они берут вас к себе в слуги, то требуют взамен не то, что вы им предлагаете, а то, что выберут сами.
Работа в отделе тайных операций отняла у меня честность. Мне бы с самого начала догадаться, но я так увлеклась, что умудрилась проглядеть тот факт, что весь день напролет приходится лгать. По натуре я человек честный, врать не в моих привычках, лжецов тоже не жалую. Мне казалось, есть нечто противоестественное в том, что, пытаясь отыскать правду, сам становишься лжецом. Я прожила несколько месяцев, стараясь не оступиться, не запутаться в собственных же двусмысленностях; втершись в доверие к торговцу наркотой, пыталась отвлечь его внимание шутками-прибаутками.
Затем в один прекрасный день этот урод обторчался так, что схватил нож и спросил меня, не затем ли я вожу с ним дружбу, чтобы узнать, кто его поставщик. Я знала, что скольжу по тонкому льду, но те несколько минут показались мне долгими часами: «Эй, что еще за косяки? С чего ты взял, будто я копаю под тебя?» А про себя молила Бога, чтобы Фрэнк прослушивал наш разговор в режиме реального времени. Торчок приставил мне к ребрам нож и орал в лицо: «Отвечай! Живо отвечай! Кому говорят! Копаешь? Да или нет?»
Когда я заколебалась с ответомведь, конечно же, копала, еще как копала, хотя и по другой причине, нежели он думал; язык просто не поворачивался солгать, он ударил меня ножом. А сам расплакался. В следующее мгновение в кадре возник Фрэнк и без лишнего шума отправил меня в больницу. Но я знала: от меня потребовалось жертвоприношение, а я пыталась его избежать. В общем, это стоило мне тридцати швов и предостережения: «Никогда больше не поступай так».
Работая в убойном, я была на хорошем счету. Роб еще во время нашего первого совместного расследования признался, что ожидал от меня чего угодно. Что я все запорю, что мне плевать на данные анализов ДНК, что я в упор не буду видеть даже вопиющих улик, а самый главный подозреваемый будет у меня расхаживать на свободе, даже если против него будут все улики.
Мое первое расследование в убойном отделе было банальным до безобразия и потому депрессивным. Молодой наркоман, зарезанный на лестнице безликого многоквартирного дома. Кровавые пятна на грязных ступеньках. Настороженные взгляды из-за полуоткрытых дверей, и повсюдузапах мочи. Я стояла на лестничной площадке, засунув руки в карманы, чтобы, не дай Бог, ни к чему не прикоснуться. Он лежал передо мной, раскинув руки и ноги; штаны спортивного костюма съехали вниз то ли в результате драки, то ли падения. Я смотрела на него и думала: «Так вот, значит, к чему я все время шла».
До сих пор помню его лицо: тощее, изможденное, с реденькой светлой щетиной; рот слегка приоткрыт, как будто он приготовился сморозить какую-нибудь глупость; кривой передний зуб. Шансы найти убийцу были до смешного малы, но, несмотря на бесконечное брюзжание О'Келлимол, нечего даже надеяться, дело мы раскрыли.
В случае операции «Весталка» бог убойного отдела выбрал моего лучшего друга и мою честность, не дав ничего взамен. И я ушла, зная, что мой уход тоже имеет цену. В душе я подозревала, что процент раскрытых преступлений у меня резко пойдет вниз, что каждый пьяный дебошир непременно будет лупить меня до живого мяса, а каждая пьяная бабенка непременно попытается выцарапать мне глаза. И дело не в том, что мне было страшно. Просто хотелось, чтобы все поскорее закончилось. А когда ничего не произошло, осознание накатилось на меня ленивой холодной волной: это тоже наказаниеостаться одной, действовать на свое усмотрение; лишиться по воле бога-хранителя того, что у меня раньше было.
А затем позвонил Сэм, и Фрэнк ждал меня наверху тропки у моря, и сильные, неумолимые руки втащили меня обратно. Проще всего списать все на суеверие или на ту тайную, скрытую от посторонних глаз жизнь, которую нередко ведут рано осиротевшие или единственные в семье дети. Я не обижусь. А может, этим отчасти объясняется, почему я в конечном итоге сказала «да» операции «Зеркало» и почему, когда давала письменное согласие, у меня было такое предчувствие, что живой из нее могу уже не вернуться.
Глава 4
Следующая неделя у нас с Фрэнком ушла на разработку версии «Лекси Мэдисон 3.0». Днем он занимался тем, что выкачивал о ней информацию: привычки, странности, отношения с другими людьми, а когда вечером приходил ко мне, вбивал весь этот урожай фактов и фактиков в мою голову. Скажу честно, я порядком подзабыла, какой он мастер, как систематично и продуманно делает свое дело, и главное, что я должна поспевать за ним. Вечером в воскресенье, перед тем как уйти из оперативной части, он вручил мне недельный распорядок жизни Лекси, а также пачку ксерокопий ее диссертации. В понедельник у него уже была готова для меня папка БЗблизких знакомыхс фотографиями, записями голосов, биографическими справками, и его собственные комментарии. Понятное дело, я была обязана запомнить все.
Во вторник Фрэнк принес подробную карту окрестностей Гленскехи, сделанную при помощи аэрофотосъемки, и заставил меня пройтись по ней несколько раз до тех пор, пока я не выучила ее наизусть. Затем мы перешли к планировке и интерьеру Уайтторн-Хауса. Как понимаете, на это ушло время. Но чертов прохиндей Фрэнк еще до совещания знал, что я соглашусь.
Мы с ним снова и снова просматривали видеоролики. Каждые несколько секунд, усмотрев какую-то новую деталь, Фрэнк нажимал на паузу и щелкал пальцами.
Ты видишь? Видишь, как она слегка наклоняет голову вправо, когда смеется? Изобрази-ка мне этот угол а теперь взгляни, как она смотрит на Рафа, а вот здесь на Джастина. Она флиртует с ними. Дэниелу и Эбби она всегда смотрит в глаза, а на этих двоихкокетливо, чуть искоса и снизу вверх. Смотри не забудь. А теперь обрати внимание, как она курит. Она не берет сигарету в правый уголок рта, как делаешь ты. Нет, держит она ее в правой руке, но подносит к левому уголку ртавот так, крест-накрест. Давай-ка попробуй сделать то же самое. Усвоила? А вот здесь Джастин начинает ныть по поводу плесени; Лекси с Эбби моментально обмениваются многозначительными взглядами и, чтобы его отвлечь, заводят разговор о том, какой красивый в кухне кафель. Видишь, они понимают друг друга с полуслова
Я смотрела эти клипы столько раз, что, когда ложилась спатьв пять утра, причем Фрэнк, не раздеваясь, храпел рядом на диване, они вторгались в мои сны. Их фрагменты неожиданно всплывали в моем сознании; то резкий голос Дэниела на фоне писклявого тенорка Джастина, то рисунок на обоях, то заразительный грудной смех Эбби.
Меня поразило, насколько размеренной, если не сказать церемонной, была их жизнь. Мои собственные студенческие годы были нескончаемой вереницей спонтанных вечеринок, неожиданных полуночных приступов трудолюбия, вечных перекусов на бегу. Но эти! Девушки каждое утро в половине восьмого утра готовили завтрак. В десять, независимо от того, есть занятия или нет, они уже в колледжеу Дэниела с Джастином имелись машины, а в половине седьмого снова дома, причем ужин готовили парни. По выходным все занимались домом. Иногда, если позволяла погода, отправлялись куда-нибудь на пикник. В свободное время каждый находил себе занятиеРаф играл на пианино, Дэниел вслух читал Данте, Эбби занималась реставрацией скамеечки для ногвосемнадцатый век, украшена вышивкой.
Телевизора у них не было, как, впрочем, и компьютера. Дэниел с Джастином на пару пользовались старой механической пишущей машинкой, остальные трое, если требовалось поработать на компьютере, делали это в колледже. Лично мне они напоминали шпионов, засланных на Землю с другой планеты, которых в их шпионской деятельности занесло не в том направлении, и теперь они запоем читали книжки Эдит Уортон и смотрели серии «Домика в прерии». Фрэнк даже откопал для меня в Интернете правила игры в пике и заставил учиться, чтобы набить руку.
Все это, разумеется, жутко его раздражало, отчего он только и делал, что отпускал язвительные комментарии. «Не иначе какая-то секта. Те, кто в ней состоит, считают технический прогресс происками Сатаны, а в полнолуние поклоняются комнатным растениям. Не переживай, если они вдруг затеют оргию, я тебя спасу. Судя по их виду, это занятие тебе вряд ли понравится. Скажи, ну какой нормальный человек обходится в наше время без телевизора?»
Я, конечно, ничего ему не сказала, однако чем дольше размышляла над их существованием, тем менее странным оно мне казалось. Более того, я сама начала подпадать под его очарование. В наши дни Дублин живет точно в лихорадкетолкотня, дорожные пробки, все куда-то спешат, словно боятся отстать от жизни, орут, громче и громче напоминая о себе, как будто стоит закрыть рот, и их не станет. После операции «Весталка» я жила так же, неслась куда-то сломя голову. Была готова делать все, что угодно, лишь бы не останавливаться, и поначалу неторопливая, размеренная жизнь наших подопечныхвышивание крестиком, в наши-то дни! представлялась мне чем-то вроде пощечины. Я уже успела позабыть, что это такоежелать чего-то медленного и мягкого, чего-то свободного и просторного, с его неспешным, размеренным ритмом. Дом и протекавшая в нем жизнь показались мне сродни глотку свежей воды, подобию прохладной тени от старого дуба в жаркий летний полдень.