Ура! Похоже, аппетит у Лекси был под стать моему, в придачу ко всему остальному.
Что ты! Не бифштекс, а объеденье! ответила я. Просто ко мне еще не вернулся аппетит.
Вернется, никуда не денется. Он потянулся через стол, чтобы подложить мне еще мяса. Ведь тебе нужно набираться сил.
Джастин, обратилась я к нему, ты всегда был моим любимчиком.
В ответ на комплимент он до корней волос залился краской, и прежде чем успел спрятаться за бокалом, мне показалось, будто я заметила в его глазах легкий испуг.
Не говори глупостей, возразил он. Нам всем тебя недоставало.
Мне вас тоже, ответила я с хитрой улыбочкой. Главным образом из-за больничной кормежки.
Чему удивляться? заметил Раф.
В какой-то момент я была уверена, что Джастин что-то хочет сказать, но тут Дэниел потянулся наполнить мой бокал и Джастин лишь заморгал и снова взялся за вилку и нож. Цвет лица тоже постепенно вернулся в норму. Воцарилась тишина, какая всегда сопровождает вкусную пищу, а над столом пронеслось некое едва уловимое движение воздуха, словно кто-то невидимый издал вздох облегчения. Un ange passéангел пролетел, как говаривал когда-то мой французский дедушка. А где-то наверху ухо различило мерное тиканье часов.
Дэниел покосился на Эбби, почти незаметно, и я едва не пропустила этот момент. На протяжении всего ужина он предпочитал хранить молчание. Впрочем, то же самое и на видеоклипах, хотя у меня возникло такое впечатление, что сегодня оно какое-то не такое. Или все-таки виновата видеокамера? Может, она оказалась бессильна передать его настроение? В общем, я ломала голову, не зная, всегда ли он такой молчун или за его сдержанностью что-то кроется.
И все-таки, Лекси, обратилась ко мне Эбби, как ты сейчас себя чувствуешь?
Все дружно прекратили жевать.
Нормально, ответила я. Просто мне запрещено в течение двух недель поднимать тяжести.
Тебе больно? поинтересовался Дэниел.
Я пожала плечами:
Мне давали сверхмощные анальгетики. Хотя, сказать по правде, особой необходимости в них не было. У меня даже шрама почти не останется. Изнутри меня залатали основательно, но снаружи наложили лишь шесть швов.
А можно на них взглянуть? спросил Раф.
Боже! Джастин положил вилку и укоризненно посмотрел на него. Казалось, еще мгновение, и он встанет из-за стола. Ты не человек, а вурдалак какой-то. Лично у меня нет ни малейшего желания их видеть. Боже упаси!
Что касается меня, я бы тоже не хотела стать свидетелем подобного зрелища за обеденным столом, добавила Эбби. Только без обид.
Можно подумать, я собралась их кому-то показывать, парировала я и выразительно посмотрела на Рафа. Надо сказать, к такой просьбе я была готова. Меня и без того всю неделю мяли и щупали. Пусть только кто-то попробует взглянуть на мои швыобещаю, останется без пальца.
Дэниел продолжал задумчиво рассматривать мою персону.
Ты им так и скажи, посоветовала Эбби.
Ты уверена, что тебе не больно? Задавая этот вопрос, Джастин даже наморщил нос, словно сама мысль о моих швах доставляла ему страдания. Наверняка сначала было больно. Признайся, ведь было
С ней все в порядке, оборвала его Эбби. Она только что сама сказала.
Так что, даже спросить нельзя? Полицейские говорили
Сколько можно!
Что? навострила я уши. Что говорили полицейские?
Думаю, будет лучше, подал голос Дэниел, спокойно, однако тоном, не допускающим возражений, и повернулся к Джастину, если мы не будем развивать эту тему.
И вновь тишина, на сей раз более напряженная. Нож Рафа со скрежетом скользнул по тарелке. Джастин поморщился. Эбби потянулась за перечницей, разок стукнула ею по столу и потрясла над тарелкой.
Полицейские спрашивали, неожиданно вновь подал голос Дэниел и посмотрел на меня поверх бокала, вела ли ты дневник или записную книжку, что-то в этом роде. Я посчитал, что для всех нас самое разумное ответить, что нет.
Дневник?
И правильно сделал, ответила я. Не хочу, чтобы кто-то копался в моих вещах.
Не волнуйся, уже покопались, ответила Эбби. Извини, но они обыскали всю твою комнату.
Черт, этого только не хватало! изобразила я возмущение. А почему вы их не остановили?
У нас сложилось впечатление, что наше мнение никого не интересует, сухо пояснил Раф.
Ой, что было бы, если бы они нашли, допустим, любовные письма? Или порнографические открытки? Или что-то личное?
Думается, именно это они и искали.
А мне легавые даже по-своему понравились, задумчиво произнес Дэниел. Почти у всех был такой вид, будто им работа до смерти надоела. Мне, например, было бы интересно понаблюдать, когда они производили обыск, хотя вряд ли они обрадовались бы, обратись я к ним с такой просьбой.
В любом случае они не нашли то, что искали, подвела я итог. Кстати, а где она, моя записная книжка?
Понятия не имею, слегка растерялся Дэниел. Наверное, там, где ты ее хранишь.
И вновь принялся за бифштекс.
После ужина парни убрали тарелки. Мы с Эбби сидели за столом и молча курили, как будто понимали друг дружку без слов. Было слышно, как, отгороженный от нас двойными раздвижными дверями, кто-то возится в гостиной, а потом мой нос уловил запах горящих дров.
Ну как, сегодня посидим в тишине? спросила Эбби, глядя на меня сквозь сигаретный дым. Почитаем, и все?
После ужинасвободное время, когда они занимались тем, к чему в тот вечер лежала душа: играли в карты, читали, просто разговаривали или постепенно приводили дом в божеский вид. Лично меня чтение устроило бы на все сто, если не больше.
Отлично, ответила я. Тем более что мне нужно наверстывать упущенное по диссеру.
Не выдумывай, возразила Эбби и в который раз одарила меня полуулыбкой. Ты только-только вернулась. Куда тебе спешить? Еще наработаешься.
Она потушила сигарету и распахнула двери.
Гостиная была огромна и, чего я не ожидала, жуть как хороша. На фото в глаза обычно бросалась ее запущенность, а вот атмосфера оставалась, как говорится, за кадром. Высокие потолки с пятнами сырости в углах. Широкие половицы, чуть бугристые и без лака. Ужасные обои в цветочек, то там, то здесь свисающие лохмотьями, открывая взору нижние слои: в розовую и золотую полоску или кремовые с матовым шелковистым глянцем. Мебель была из разных гарнитуров и стара как мир. Поцарапанный карточный столик с палисандровыми инкрустациями, кресла, обтянутые выцветшей парчой, книжные полки, на которых вперемежку выстроились старинные кожаные переплеты и яркие бумажные, современные. Никакой люстры не было, лишь торшеры, да пламя потрескивало в массивном камине с кованой решеткой, отбрасывая пляшущие тени на паутину под потолком. В общем, без содрогания на этот, с позволения сказать, зал было невозможно смотреть, и все равно я влюбилась в него буквально с первого взгляда.
Кресла на вид были удобные, и я едва не направилась прямым ходом к одному из них, но тут моя интуиция нажала на тормоза. Мне казалось, будто я слышу биение собственного сердца. Боже, я ведь понятия не имею, где мое место. И главное, никаких ценных мыслей. Вкусная и сытная пища, бокал вина, посиделки с Эббии вот результат: мной овладела преступная самоуспокоенность.
Секундочку, сейчас вернусь, сказала я и бросилась в уборную, чтобы другие расселись по местам, а у меня перестали трястись колени. Когда я наконец отдышалась, мозг вышел из спячки, и я вычислила свое место: низкое викторианское кресло сбоку от камина. Оно было на фотках, которые мне показывал Фрэнк. И как только это вылетело у меня из головы?
А ведь мне ничего не стоило плюхнуться в чужое кресло. И тогда прощай, операциявсего через четыре часа.
Когда я вернулась в гостиную, Джастин поднял на меня слегка встревоженный взгляд, но никто ничего не сказал. Мои книги были разложены на ломберном столике рядом с креслом: толстые исторические справочники; «Джейн Эйр» с загнутыми уголкамираскрытая где-то посередине, она лежала лицом вниз на блокноте в линейку; пожелтевшая книженция в бумажной обложке: Рип Корелли, «Она привыкла сражать наповал». Скорее всего к диссертации это чтиво отношения не имело, но кто знает? На обложкедевица в юбке с разрезом, за резинкой чулкапистолет («Мужчины летели на нее как мухи на мед После чего она их убивала»). Ручкашариковая, с синей пастой, кончик со следами зубовлежала там, где Лекси положила ее, не закончив фразы, вечером в ту злополучную среду.
Поверх страницы я потихоньку следила за остальными, пытаясь обнаружить признаки нервозности. Ничего подобного. Все, как один, мгновенно погрузились в чтение, и эта вошедшая в привычку сосредоточенность слегка пугала.
Эбби расположилась в кресле, положив ноги на вышитую подушку для скамеечкикак я поняла, результат ее реставрационных работ, и быстро перелистывала страницы, накручивая на палец прядь волос. Раф сидел по другую сторону камина; время от времени он откладывал книгу и нагибался, чтобы поворошить кочергой угли в очаге или подбросить полено. Джастин растянулся на диване, положив на грудь блокнот, и делал в нем какие-то пометки; он то что-то бормотал себе под нос, то неодобрительно фыркал и цокал языком. На стене позади него висел выцветший гобелен с сюжетом охоты. По идее на его фоне Джастин, в вельветовых брюках и круглых очках, должен был казаться совершенно не к месту, но нет, никакой дисгармонии не ощущалось.
Дэниел сидел за карточным столом, чуть пригнув темноволосую голову под высокой лампой. Казалось, он застыл и лишь изредка оживал, чтобы неторопливым жестом перевернуть очередную страницу. Тяжелые зеленые бархатные шторы не были задернуты, и я представила, как мы смотрелись бы, загляни кто-то к нам в окно из темного сада: сидим, погруженные в чтение, в красноватых отблесках камина. Такие яркие и умиротворенныедивные видения из волшебного сна. На какой-то головокружительный миг я искренне позавидовала Лекси Мэдисон.
Судя по всему, Дэниел поймал на себе мой взгляд, потому что оторвался от книги и улыбнулся мне через стол. Это была его первая за весь вечер улыбка, теплая и вместе с тем серьезная. Улыбнулсяи снова склонился над книгой.
Спать я легла рано, где-то в десять, частично чтобы не выйти из образа, частично потомуФрэнк был прав, что валилась с ног от усталости. Ощущение было такое, будто я полдня участвовала в соревнованиях по триатлону. Я закрыла за собой дверь в комнату Лекси (вокруг шеи и плеч, словно невесомый шарфик, тотчас обмотался запах ландышей и заглянул в лицомол, кто ты?) и привалилась к стене спиной. В какой-то миг мне показалось, что я не добреду до кровати и свалюсь без сил прямо здесь же, на коврике под дверью. Но не потому, что годы берут свое и нервы уже не те. Просто раньше я сама решала, с кем водить дружбу, а сейчас хозяйкой положения была Лекси, и мне оставалось лишь одно: следовать ее правилам вплоть до последней буквы, прислушиваться к ней все двадцать четыре часа в сутки, словно она была крошечным трескучим наушником в моем ухе, целиком и полностью подчинить себя ей.
Чувство мне хорошо знакомо, причем по моим самым малоприятным расследованиям: парадом командую не я, а кто-то другой. Как правило, ничего хорошего оно не сулило. Правда, тогда кем-то другим всегда был убийца, опережавший нас на три шага вперед. Но чтобы жертвав моей практике это первый случай.
А вот кое-что, наоборот, было даже легче. В прошлый раз, в университете, любое слово, вылетевшее из моего рта, имело неприятный привкус, словно заплесневелый хлеб. Как я уже говорила, лгать не мое призвание. А тогда, факт остается фактом, все, что бы я ни сказала, имело свежий вкус правды. Единственное объяснение, какое пришло мне тогда на ум: просто я пытаюсь обмануть самое себядовод, весьма типичный для тех, кто работает под прикрытием. Но может, все было гораздо глубже: по какой-то неведомой мне самой причине я не лгала. Главное, не перестараться, и тогда любое слово из моих уст будет правдойконечно, не моей, а правдой Лекси.
Спальня Лекси располагалась на верхнем этаже в дальней части доманапротив спальни Дэниела и над спальней Джастинасредних размеров, с низким потолком, простыми белыми шторами на окнах и шаткой железной односпальной кроватью, которая, стоило на нее сесть, жалобно заскрипела подо мной словно древний паровой пресс. Если Лекси умудрилась забеременеть на этой скрипучей развалюхемой ей респект. Покрывало голубого цвета и свежевыглаженноекто-то догадался поменять постельное белье. По части мебели в комнате было не густо: книжная полка, узкий платяной шкаф; на полке, что весьма кстати, приклеены жестяные полоски с подписями («шляпы», «чулки»), дешевая пластиковая лампа на таком же дешевом прикроватном столике, деревянный комод с трельяжем, отражавшим лицо под самыми невообразимыми углами, отчего мне сделалось немного жутко. Я даже подумала чем-нибудь его завесить, но тогда пришлось бы объяснять, зачем мне это понадобилось. Кроме того, я не могла избавиться от чувства, что, даже скрытое от глаз старой занавеской или простыней, мое отражение будет там жить собственной жизнью.
Прислушиваясь, не идет ли кто по лестнице, я отомкнула чемодан, вытащила новенький пистолет и моток пластыря для моих повязок. Даже дома я не ложусь спать без пистолетастарая привычка, расставаться с которой в данный момент не имело смысла. Пистолет я прикрепила к задней стенке прикроватной тумбочкиподальше от посторонних глаз, зато всегда под рукой. Кстати, позади тумбочки ни паутины, ни пыли. Ребята из бюро побывали здесь раньше меня.
Перед тем как надеть голубую пижаму Лекси, я сняла фальшивую повязку, отстегнула микрофон и спрятала на дно сумки. Фрэнк, конечно, будет зол как черт, но мне наплевать. На то имелись причины.
Первая ночь во время секретного спецзаданиятакое не забывается. Весь день только и делаешь, что следишь за каждым своим словом, каждым жестом, наверное, даже придирчивее, чем за другими людьми, но стоит прийти вечеру, как оказываешься одинна чужом матраце, в комнате, где даже воздух чужой. И ничего другого не остается, как разомкнуть руки и расслабиться, чтобы нырнуть с головой в сон и в чью-то чужую жизнь. Даже в самый первый раз знаешь, что в этот момент начинается некий необратимый процесс, что наутро ты проснешься уже совершенно другим человеком. И мне хотелось бы войти в нее голой, чтобы на мне не было ничего из моей прошлой жизни.
На книжной полке я нашла томик сказок братьев Гриммстарый, с выпадающими страницами, но прекрасно иллюстрированныйи взяла с собой в постель. Судя по подписи, оставленной на форзаце размашистой рукой Джастина пером и чернилами, подарок Лекси на день рождения от остальной четверки в прошлом году. В дате я почти не сомневалась: 03.01.04. Счастливого дня рождения. Малышка (и когда ты только повзрослеешь?), с любовью от и далее имена.
Я сидела в постели с книгой на коленях, но читать не могла. Время от времени из гостиной до меня долетали приглушенные голоса, а за окном своей жизнью жил сад: шелест ветра в листьях, отдаленное лисье тявканье, уханье совы, какие-то шорохи. В общем, я сидела, разглядывая крошечную комнатку Лекси, и прислушивалась.
Незадолго до полночи ступеньки лестницы скрипнули, и кто-то тихонько постучал в мою дверь. Я едва не подскочила до потолка, схватила сумку, чтобы проверить, не забыла ли застегнуть на ней «молнию», и крикнула:
Заходи!
Это я, сказал из-за двери Дэниел, а может, Джастин или Раф, причем так тихо, что я не поняла, кому принадлежат голос. Просто хочу пожелать спокойной ночи. Мы тоже ложимся спать.
Мое сердце было готово выскочить из груди.
Спокойной ночи! крикнула я ответ. Приятных снов!
Голоса перелетали вверх-вниз на лестнице, сливаясь в единый хор, напоминающий стрекот сверчковлегкий, как прикосновение пальцев к волосам.
Спокойной ночи, нашептывали они, приятных тебе снов. Спокойной ночи тебе, Лекси, мы рады, что ты вернулась. Спокойной ночи!..
Я сплю чутко, реагирую на малейший шорох. В какой-то момент посреди ночи я проснулась словно по будильнику. С той стороны коридора из-за двери комнаты Дэниела доносились приглушенные голоса.
Я затаила дыхание, но двери были плотные, так что я расслышала в темноте лишь чей-то возбужденный шепот. Увы, ни слов, ни принадлежности голоса я не разобрала. Я тихонько вытащила руку из-под одеяла, осторожно нащупала на тумбочке мобильник и проверила время03:17.
Я довольно долго пролежала, прислушиваясь к этому перешептыванию вперемешку с писком летучих мышей и завыванием ветра. Лишь без двух минут четыре я услышала, как, скрипнув, повернулась круглая ручка, дверь, ведущая в комнату Дэниела, приоткрылась и тотчас с легким щелчком замка закрылась вновь. Чье-то дыхание на лестничной площадкеедва различимое, словно тень на фоне темноты, а потом ничего.