Раф вцепился в мое плечо, изображая приступ нарколепсии, Джастин шумно зевнул, а мы с Эбби заткнули уши и запели.
Ладно-ладно, улыбнулся Дэниел. Впервые оказавшись так близко, я ощущала исходящие от него запахи кедра и чистой шерсти. Я всего лишь защищаю своих предков. Так или иначе, но хотя бы на одного из них я похож. Где же он а, вот этот.
Судя по одежде, снимок был сделан лет сто назад. Молодой человек на фотографии выглядел моложе Дэниелалет двадцать, не большеи стоял на ступеньках Уайтторн-Хауса. Кстати, сам дом также выглядел гораздо моложе и свежее. По стенам еще не вился плющ, дверь и перила сияли новой краской, каменные ступени, без единой щербинки, блестели чистотой. Сходство, несомненно, присутствовалоу юноши на снимке такая же квадратная челюсть, твердый рот и широкий лоб, хотя на вид он был поплотнее из-за зачесанных назад темных волос. Однако на перила он опирался с ленивой грацией охотника, чего абсолютно не было у Дэниела, а в широко посаженных глазах ощущалось что-то тревожное, неспокойное и опасное.
Ух ты! воскликнула я. Пронесенное через столетие сходство будоражило; не будь у меня Лекси, я, наверное, позавидовала бы Дэниелу. Вы с ним прямо как близнецы.
Только этот не очень-то смахивает на счастливчика, добавила Эбби.
Посмотрите на дом, негромко заметил Джастин. Разве он не прекрасен?
Точно. Дэниел улыбнулся. Прекрасен.
Эбби подцепила ногтем фотографию и вытащила из уголков. На обратной стороне кто-то оставил авторучкой с бледными чернилами надпись: «Уильям, май 1914».
Перед Первой мировой войной, прошептала я. Может, он погиб там.
Вообще-то, пробормотал Дэниел, забирая у Эбби снимок и внимательно его рассматривая, не погиб. Если это тот самый Уильямхотя, может быть, и не он, в нашей семье имена часто повторялись, то я о нем слышал. Отец и тети частенько его вспоминали, когда я был маленьким. Если не ошибаюсь, он мой двоюродный прадед. Уильям считался в семье не то чтобы паршивой овцой скорее он наш семейный скелет в шкафу.
Сходство вполне очевидное, заметил Раф и тут же ойкнулЭбби шлепнула его по руке.
Он воевал, продолжал Дэниел, но вернулся домой, хотя и с каким-то недомоганием. В детали никто не вдавался, хотя, по-моему, недомогание было скорее психологического свойства, нежели физического. Был какой-то скандалподробностей не помню, все быстро замяли, и его отправили в санаторий, как в те времена называли психбольницы.
Может, у него был бурный роман с Уилфредом Оуэном, вмешался Джастин. В траншеях.
Раф демонстративно вздохнул.
Насколько я могу судить, речь скорее шла о попытке самоубийства, сказал Дэниел. Выйдя из лечебницы, он эмигрировал и дожил до весьма преклонного возрастаумер уже на моей памяти. Впрочем, он не из тех, кого хочется вспоминать. И ты права, Эбби, счастливчиком я бы его не назвал.
Дэниел сунул фотографию на место и, прежде чем перевернуть страницу, нежно провел по ней ладонью.
Глинтвейн был горячий, сладкий и пахучийкусочки лимона Джастин нашпиговал гвоздикой. Дэниел листал страницы, и передо мной мелькали усы размером с кошку, женщины в кружевах, гуляющие по цветущему саду («Господи, вот какой он на самом деле», выдохнула Эбби), длинные фалды фраков и обвисшие плечи. Кое-кто из мужчин напоминал сложением Дэниела и Уильямавысокие и плотные, но большинство были низкорослые, щуплые, словно составленные из углов и прямых линий, выдвинутых подбородков, длинных носов и острых локтей.
Какая прелесть, сказала я. Где вы его нашли?
Внезапная тишина.
«Ох, подумала я. Ох-ох. Это надо же так проколоться, именно сейчас, когда я только-только начала входить в роль»
Это ты его нашла. Джастин опустил стакан на колено. Наверху. В свободной комнате. Неужели не
Предложение осталось незаконченным. Никто не продолжил.
«Никогда, наставлял Фрэнк, что бы ни случилось, никогда не иди на попятную. Облажалась, вали все на кому, предменструальный синдром, полнолуниевсе, что угодно: главное, стой на своем».
Нет. Если б видела раньше, вспомнила бы.
Все смотрели на меня. Глаза Дэниела были рядомнапряженные, пристальные, огромные за стеклами очков. Я знала, что побледнела, и он наверняка это заметил.
Считал, что ты живой до больницы не доехала. У него даже была такая завернутая теория, что, мол, легавые объявили тебя живой, чтобы морочить людям головы.
Ты его нашла, Лекси, негромко сказала Эбби, наклоняясь, чтобы видеть меня. Вы с Джастином рылись в хламе после обеда, и ты откопала альбом. Это было в тот вечер
Она невнятно махнула рукой и бросила торопливый взгляд на Дэниела.
Да, за несколько часов до инцидента, сказал он. Странная дрожь пробежала по его телу, что-то вроде непроизвольной и подавленной волевым усилием судороги. Впрочем, не исключено, что мне показалось, поскольку в данный момент я прилагала все усилия к тому, чтобы скрыть нахлынувшее облегчение. Не удивительно, что ты не помнишь.
Ладно, добавил Раф чуточку громче, чем требовала ситуация, проехали.
Черт знает что. Я покачала головой. Чувствую себя полной идиоткой. Ладно бы какие-то гадости вылетели из головы, а то теперь буду гадать, что еще забыла. А если я купила выигрышный лотерейный билет и куда-то его убрала?
Ш-ш-ш! Дэниел улыбался мне своей невероятной улыбкой. Не бери в голову. Мы и сами совершенно забыли про альбом. Только сегодня вспомнили. И впервые заглянули. Он взял мою руку и бережно разогнул пальцыя даже не заметила, как сжала их в кулак. Как хорошо, что ты его нашла. История у дома такая, что на всю деревню хватит. Не хотелось бы, чтобы она затерялась. Посмотривишневые деревья, только что посаженные.
А полюбуйтесь на этого красавца. Эбби указала на мужчину в полном охотничьем снаряжении, сидящего на поджаром гнедом скакуне на фоне парадных ворот. Вот кого бы точно удар хватил, узнай он, что в конюшне машины стоят.
Голос ее звучал совершенно естественно, без пауз, легко и спокойно, но в обращенных к Дэниелу глазах металось беспокойство.
Если не ошибаюсь, заметил Дэниел, это и есть наш благодетель. Он вынул и перевернул карточку. Да. «Саймон верхом на Гордом, ноябрь 1949». Ему тогда было двадцать с небольшим.
Дядюшка Саймон представлял главную ветвь семейного древамалорослый, жилистый, с хищным носом и жестким взглядом.
Еще один несчастный. Жена умерла молодой, и он так и не оправился после ее смерти. Тогда и запил. Джастин прав: радостей в жизни им выпало не много.
Он стал засовывать снимок в уголки, но Эбби покачала головой, забрала карточку из рук Дэниела, подошла к камину и поставила фотографию на полку.
Вот так.
Зачем? спросил Раф.
Затем. Мы все обязаны ему. Он мог оставить деньги какому-нибудь клубу верховой езды, и я до сих пор жила бы в подвале без окон и каждый день молила Бога, чтобы ненормальный, что живет этажом выше, не вломился ко мне посреди ночи. На мой взгляд, Саймон вполне заслуживает почетного места.
Ах, Эбби, ты такая славная. Джастин протянул руку. Ну же, иди ко мне.
Эбби пододвинула к фотографии подсвечник и вернулась к Джастину. Он обнял ее одной рукой и усадил к себе на колени. Эбби забрала у Дэниела стакан.
За дядюшку Саймона!
Саймон Марч, ничуть не растрогавшись, недобро смотрел на нас с каминной полки.
Почему бы и нет, согласился Раф. За дядюшку Саймона.
Глинтвейн был крепкий. Я сидела, уютно вклинившись между Дэниелом и Рафом. Порыв ветра подребезжал оконным стеклом и качнул в высоких углах паутину.
За дядюшку Саймона, сказали мы все.
Позднее я сидела на подоконнике у себя в комнате и перебирала крошки свежей информации. Все четверо скрывали истинные чувства, причем делали это очень даже искусно. Эбби, разозлившись, могла запустить вилкой. Раф косвенно винил Лекси за то, что ее порезали. Джастин был уверен, что всех их рано или поздно арестуют. Дэниел не поверил в историю с комой. А за день до того, как я дала согласие, Раф услышал голос Лекси, сообщившей, что она возвращается.
Когда занимаешься расследованием убийства, почти не думаешь об убитом. Иногда кто-то запоминаетсядети, забитые до смерти пенсионеры, девушки, вырядившиеся во все самое-самое и закончившие ночь в сточной канаве, но чаще всего жертва есть лишь исходный пункт; солнце у края радугиубийца. В какой-то момент убитый становится случайной, полузабытой деталью, частью реквизита, которую выносят лишь в прологе, чтобы, оттолкнувшись от нее, началось реальное действо. Мы с Робом обычно прикалывали к доске фотографию жертвыне снимок с места убийства, не официальный портрет, а какой-нибудь сокровенный фрагмент, застывший миг того времени, когда человек был чем-то большим, нежели просто жертвой преступления, чтобы не забывать.
И дело не в бессердечии или инстинкте самосохранения. Факт остается фактом: в каждом деле об убийстве, которым я занималась, главным действующим лицом был убийца. Жертваи представьте, как объяснить это семье, у которой не осталось ничего, кроме надежды, лишь случайно оказывалась в перекрестье прицела, когда пуля уже была в стволе, а курок взведен. Властный самодур всегда готов убить дражайшую половину, стоит той проявить неповиновение, вашей дочери лишь не повезло стать его женой. Грабитель давно шастает с ножом по темному переулку, и ваш муж просто некстати свернул в тот вечер именно туда. Мы проходимся по всей жизни убитого частым гребнем не для того, чтобы побольше узнать о жертве, а чтобы выяснить что-то о преступнике, вычислив точный миг, когда кто-то попал в перекрестье прицела. Пользуясь своими инструментами и правилами, мы проводим линию прямиком к дулу, из которого вылетела пуля. Жертва может объяснить нам, как это случилось, но почти никогдапочему. Единственная причина, начало и конец, замкнутый кругубийца.
Нынешнее дело с самого начала было другим. Мне не грозила опасность забыть о Лекси, и не потому, что я носила с собой фотоснимок-напоминание, который ставила перед собой каждый раз, когда чистила зубы или мыла руки. С той самой секунды, когда я только вошла в ту сторожку, еще до того, как увидела ее, все было завязано на ней. Впервые случилось так, что я постоянно забывала не о жертве, а об убийце.
А если это самоубийство? Мысль пришла столь внезапно и ударила с такой силой, что я едва не свалилась с подоконникапродавив стекло, туда, в холод. Если убийца настолько невидим, если в центре всего дела постоянно только она, Лекси, то не потому ли, что никакого убийства не было? В секунду просветления я увидела все с такой ясностью, словно сцена во всем тошнотворно замедленном ужасе развернулась у меня на глазах там, внизу, на темной лужайке. Вот остальные откладывают карты, потягиваютсягде же Лекси? Беспокойство сплетается все туже и туже, пока они не встают наконец, накидывают куртки и выходят в ночь, в дождь, с фонарикамиискать. Лекси! Лекс! Вот вся четверка вваливается в сторожку. Дрожащие руки пытаются отыскать пульс, ее перетаскивают под крышу и бережно кладут на пол, поднимают нож, роются в карманах вдруг найдется какое-то объяснение, записка, слова. Может бытьБоже! может быть, они даже что-то нашли.
Секундой позже, однако, в голове прояснилось, дыхание пришло в норму, и я понялавсе это чушь собачья. Нет, будь оно так, это многое бы объяснилоистерики Джастина, подозрительность Дэниела, озлобленность Рафа и то, что тело передвигали, и вывернутые карманы. Сколько раз мы все слышали о случаях, когда люди шли на подлог, разыгрывали самые невероятные спектакли с единственной целью: снять с любимых и близких клеймо самоубийцы. Но тогда зачем оставлять ее там одну на всю ночь? Объяснений у меня не было. К тому же женщины обычно не убивают себя ударом ножом в грудь. И главное, оставался неоспоримый факт: Лексидаже если случилось нечто, рассорившее ее со всем на свете (с домом, друзьями, жизнью), была не из тех, кто спешит наложить на себя руки. С собой кончает тот, кто не видит выхода. Насколько мы успели понять, у Лекси никогда не бывало проблем с запасными путями.
Внизу негромко напевала Эбби, чихал Джастинрезко, отрывисто, будто лаял, кто-то выдвигал ящики. Уже лежа в постели и засыпая, я вспомнила, что так и не позвонила Сэму.
Глава 8
Как я пережила ту первую неделю, сама не знаю. Стоит лишь вспомнитьи хочется вгрызться в нее, как в самое красное в мире яблоко. Пока убойный отдел занимался широкомасштабным расследованием, пока Сэм терпеливо отрабатывал версии о причастности к делу местного сброда, а Фрэнк пытался обрисовать ситуацию парням из ФБР, рискуя сойти за сумасшедшего, мне не оставалось ничего другого, как жить обычной жизнью моей героини. Меня переполняло радостное, беззаботное, отчаянное ощущение, словно школьницу, решившую забить на занятия в лучший весенний денек, и знающую, что в это время ее класс препарирует лягушек.
Во вторник я вернулась в колледж. Хотя возможностей облажаться имелось огромное количество, я ждала этого дня с нетерпением. Мне всегда нравился Тринити-колледж. В его благородном сером камне, красном кирпиче, булыжной мостовойнесколько веков истории. Проходя по Фронт-сквер, невольно ощущаешь незримое присутствие минувших поколений школяров, чувствуешь, как и твой невидимый след добавляется к эфемерному архиву, чтобы сохраниться в нем навсегда. Наверное, я бы тоже, как та четверка, превратилась в «вечного студента»если бы какая-то сволочь не решила, что мне не место в колледже. Вместо этоговозможно, именно из-за той самой сволочия стала работать в полиции. Мне нравилось думать о том, что вот теперь цикл завершился, что случившееся вернуло меня сюдавостребовать несправедливо утраченное. Меня переполняло ощущение некоей отложенной победы, одержанной вопреки всем обстоятельствам.
Имей в виду, сказала Эбби, пока мы тряслись по дороге в машине, что по колледжу ходят самые невероятные слухи. Одни говорят о сорвавшейся сделке с «коксом», другиечто ты из-за денег вышла замуж за какого-то нелегального иммигранта и пыталась его шантажировать, третьичто тебя отделал бывший бойфренд, только что вышедший из тюрьмы, куда угодил по твоей же милости за то, что тебя избивал. В общем, я предупредила.
Скажу больше, добавил Дэниел, объезжая похожий на танк джип, занимавший сразу две полосы, намекают даже, что это мог быть кто-то из наскак один, так и вся наша компания. Комбинации называются самые разные. Конечно, в лицо нам никто ничего не скажет, но, как я понимаю, есть люди, которые именно так и считают. Свернув к въезду на стоянку Тринити, он предъявил документы охраннику. Если будут вопросы, что думаешь отвечать?
Еще не решила, улыбнулась я. Может, скажу, что я тайная наследница царского трона и пострадала от рук других претендентов. Вот только насчет трона еще не определилась. Похожа я на одну из Романовых?
Определенно, оживился Раф. У них у всех был скошенный подбородок. Так что сойдешь.
Только без гадких намеков, не то я всем расскажу, что это ты бегал за мной с ножом, накачавшись всякой дрянью.
Не вижу ничего смешного, буркнул Джастин.
Свою машину он не взял; по всей видимости, они решили держаться вместе, хотя бы сейчас, так что он сидел на заднем сиденье вместе со мной и Рафом, подушечками пальцев снимал пылинки с бокового стекла, после чего вытирал руки носовым платком.
Да уж, произнесла Эбби, на прошлой неделе нам точно было не до смеха. Но теперь, когда ты вернулась Обернувшись, она наградила меня улыбкой. Грудастая Бренда спрашивала у меняну, ты знаешь ее заговорщицкий шепоток, правда ли, чтоцитирую«они там малость заигрались». Я ее просто послала, а теперь вот думаю: может, стоило ее порадовать?
Что меня больше всего поражает в ней, сказал Дэниел, открывая дверцу, так это ее уверенность в том, что мы что-то утаиваем. Посмотрел бы я на нее, окажись она на нашем месте!
Мы вышли из машины, и я впервые поняла, что именно имел в виду Фрэнк, говоря об отношении этой четверки к чужакам. Мы шли по длинной дорожке мимо спортивных площадок, и я чувствовала, как в их поведении что-то меняется. Изменение едва уловимое, но отчетливоетак вода у вас на глазах превращается в лед: они придвинулись друг к другу, сомкнули ряды и теперь шагали нога в ногу, плечом к плечу, с гордо поднятой головой, развернув плечи, с бесстрастным выражением на лицах.
Когда мы наконец достигли учебного корпуса, в котором расположен гуманитарный факультет, они уже представляли собой прочную баррикаду, твердую как алмаз. Всю ту неделю в колледже, каждый раз, стоило кому-то любопытному бросить в мою сторону пристальный взгляд или завести разговоробычно во время перерывов, когда мы, взяв чай, собирались вместе почитать газеты, как вокруг меня этакой римской «черепахой»не хватало только щитоввырастали четверо друзей. Четыре пары невозмутимых, немигающих глаз в упор смотрели на назойливого нахала до тех пор, пока тот не ретировался. Главной проблемой оставались ходившие по колледжу слухи; даже грудастая Бренда, которая в один прекрасный момент нависла над моим рабочим столом, в конце концов спросила, не найдется ли у меня запасной ручки.